Кукук - Алексей Евсеев

Когда вы с Татьяной поженились? В 1994 году. Сколько времени вы уже жили вместе? Вместе мы жили лишь после свадьбы, а до этого лишь встречались. Два года. Как быстро у вас начались сексуальные отношения. Через пару месяцев. Т. е. сразу после того, как вы признались ей в любви? Типа того. Кто был инициатором свадьбы? Это была моя идея. Таня этого не хотела. Она меня не любила. Даже незадолго до свадьбы говорила, что, мол, не любит, и когда-то наша семья из-за этого разрушится. Готовься к этому. Так было сказано. Я к этому не успел подготовиться. И сейчас она очень любит об этом вспоминать. Я же тебе говорила, чего ты теперь от меня хочешь?! Вы это знали и, тем не менее, женились на ней? Да, ведь я любил. У меня тогда была первая депрессия из-за неё. А зачем ей это было нужно? Я хороший друг, был ей хорошим другом. Со мной весело, со мной интересно… Но по настоящему нас свела следующая история: у неё убежала собака, мы пса этого искали вместе. Что-то около девяти месяцев подряд. Я запомнил, т. к. кто-то из родственников тогда сказал, что за это время могли бы родить ребёнка. Почему она вас не любила? Просто не любила и всё. Откуда вы это знаете? Я это чувствовал, и она мне это говорила, я не буду повторяться. Никаких догадок? Я ей внешне не подходил. Ей нужен был настоящий мужчина, а я таковым никогда не был. Я всегда выглядел ужасно молодо, младше своих лет, был для некоторых людей очень женственным. В школе очень от этого страдал. Теперь это у меня тема для шуток. Вот. Недавно опять услышал сомнения одной дамы из 4.1 по поводу моего пола. Видать, волосы сильно отросли. Надо будет постричься. Я такой — вечный мальчик. Тане тогда многое во мне не нравилось: как я одеваюсь, как я питаюсь, не нравились подруги друзей… При этом у нас было собственное жильё, «диван и пылесос», любимая работа, много денег. Я уже работал в рекламе, там щедро платили. И она из-за этого выбрала вас в мужья? Вряд ли, она не корыстный человек. Просто я был как рак на безрыбье.

Ассистент: лучше синица в руке, чем журавль в небе.

Да, именно так оно и было. Ей хотелось сбежать из дома — от родителей, от неизлечимо больного брата.

В качестве бонуса ко всем своим счастьям (любимой женщине, друзьям, работе, деньгам) через некоторое время я получил повестку в военкомат.

О! Это не подходит в вышеперечисленный список подарков свыше. Да это был противовес. И вы ушли в армию? Нет, зачем? Я стал скрываться. Не открывал дверь, когда ко мне приходили из военкомата, ночевал у будущей жены, у своих родителей… И так около года. И вас ни разу не поймали? Не проведали на работе? Нет. Это Россия. Правая рука не знает, что делает левая. [Потом я вспомню, как дурил службу социальной помощи и скажу, что здесь, в Германии обе руки также не ладят между собой.] И чем всё закончилось? В какой-то момент пришлось идти в военкомат и сказать, что у меня якобы больное сердце. Меня ещё от школы направляли на обследование, и с сердцем было действительно не всё в порядке. Военкомат отправил меня на проверку, которая никаких патологий не выявила. Родители организовали мне другую больницу. Там я пролежал жутко много времени, и врачи ничего не могли найти, за что можно было бы зацепиться и сделать фальшивое заключение. Пребывание там закончилось тем, что мне сделали тест на диабет. Я должен был выпить огромный стакан с порошком глюкозы и малым количеством воды. Чай я всегда пил без сахара, не любил сладкие жидкости. Такая масса сиропа меня чуть не убила. У меня брали пробу крови каждые четверть часа, и в результате я без приписок стал диабетиком. Вернее, я им не стал, но диагноз был — диабетик. Спасибо организму, что он на короткое время сошёл с ума и выдал ложный диагноз. С этой справкой я пошёл в военкомат. Там мне сказали, что в армию меня всё равно возьмут, только на облегченную должность, типа писаря. Пришлось моим родителям искать связи в военкомате. Они их нашли, и я был спасён. Больше об армии никогда не задумывался. Лишь стыдился, что не прошёл её «школу».

Однако когда начались эти проблемы, пришла закономерная мысль — уехать в эмиграцию. Мне с женой. У жены отец — еврей. Германия принимает еврейских переселенцев. Её родители сперва не хотели ехать. Но сказали нам, чтобы мы на всякий случай вписали и их имена в анкету. Вот. И пришло через год, когда моей армейской истории уже не суждено было случиться, приглашение. Добро пожаловать в Германию! Заграница тогда для большинства была сказкой — неким раем на земле. Но я к тому времени работал и хорошо зарабатывал. Особого желания уезжать уже не было. Однако, функцию локомотива взяли на себя родители жены. Им вдруг захотелось. Дело в том, что у моей сестры есть брат. Он меня младше на пару лет. Он психически болен. Очень тяжело. Шизофрения и что-то ещё вдобавок. В последнее время тёща, отчаявшись получить помощь у врачей, начала таскаться с сыном по знахаркам. Ясное дело, это тоже не помогало. Германия стала идеей фикс. Там лучше, там помогут. В результате один еврей, мой тесть, увёз с собой в Германию русскую жену, двух русских детей и совсем русского меня, правнука четырёх Иванов. Бабушка и дедушка по маминой линии: Антонина Ивановна и Павел Иванович, по отцовской линии: Людмила Ивановна и Серафим Иванович. «Один еврей увёз в эмиграцию четырёх русских» звучит для Фрау Брюнинг забавно.

Врач делает пометки на своей (моей) генограмме. Карандашом. Говорит, что позже сделает её аккуратнее. Записывает она ужасно много. Столбики с информацией начинают напоминать наклоном пизанскую башню. Строчки просачиваются между многочисленными блоками, упираются друг в друга. Весь лист схож с планом военных действий. Мне обещают потом отдать его на память. [Забудут отдать. К теме генограммы мы больше не вернёмся].

Грегор извиняется и уходит. Ему явно стало скучно.

Когда это было? Ганновер '96. Что было дальше? А дальше мы стали искать здесь рай и не нашли его. Было, конечно, много хорошего, но основополагающие вещи оказались нам недоступными. Думалось, что язык выучится за полгода и тут же найдётся работа. Не выучился, не нашлась. Денег от пособия было достаточно, но как-то под завязку. Потом 3 года я отработал на берлинскую студию. Опять безработный. Пошёл учиться. Закончил телевизионную школу. После неё работал лишь «по-чёрному» или по другим специальностям. Вечно был недоволен собой, пытался выучиться чему-то, что, как казалось, будет востребовано на рынке рабочей силы. Бился с компьютером. Когда уставал от упражнений — занимался выматывающим хобби. Жене эти мои самообучения казались развлечениями.

У меня очень плохая память. Чтобы что-то запомнить, я должен сотни раз проехаться по теме, тогда я ей овладеваю. Соответственно жуткая трата времени. На то, что у некоторых уходят дни, у меня уходили месяцы.

Жену всё это бесило, т. к. все вокруг, вроде как, живут лучше нас. При этом она сама ничего не делает, не пытается даже найти какое-то призвание себе самой. Отговоркой на все случаи жизни были — дети и домашнее хозяйство. Но это лишь отговорки. Начали часто ссориться. Однажды она от своей злобы на меня ударила ногой мой ноутбук, отчего его пришлось выбросить. Она неоднократно говорила мне, что ненавидит меня. Я считал, что это всё временные трудности. Потом Таня написала мне письмо, в котором просила меня уйти из семьи. Так будет лучше для неё и для детей, которым нужна здоровая мать. Я её, получалось, что так, делаю больной. Для меня это было ударом. За полтора месяца я похудел на 13 килограммов, появилась седина. Я пытался забыться в гулянках с друзьями, но это не помогало. Начал искать отдельное жильё. Через четыре месяца нашёл. Незадолго до этого мы как-то опять сошлись, простив друг другу, но это длилось недолго, я опять стал Татьяну раздражать. И ушел. Ждал — когда она позовёт обратно. Потом позже узнал от общих друзей, что она тоже думает, что мы скоро сойдёмся. И тут на сцену выходит красавец Торстен.

Фрау Брюнинг: О да!

Человек, вместе с которым она чувствует себя женщиной. Он старше её. Он наверняка работает, может себе многое позволить — красиво ухаживать, например. Я для Татьяны схожу со сцены. Меня больше нет. Она не против встречаться раз в неделю за обедом вместе с детьми, она не препятствует моему общению с ними, но на большее, чем на дружбу, мне больше не стоит надеяться. Мне ужасно больно. У меня уже непрекращающаяся депрессия. Но ведь дети любят вас, а не этого Торстена! У них друг с другом хорошие отношения. Как это? Откуда вы знаете? А из рассказов детей и их рисунков. Знаете, бывают такие: Мама, Сева, Настя, Торстен, взявшись за ручки. Да уж! Как зовут детей? Сева и Настя. Сколько им лет? Девять и семь.

Я некоторое время ещё общался с детьми, но это было очень больно. Ужасно больно отдавать их назад. Да и дети видели это моё состояние. Депрессию невозможно скрыть. Это верно. И начались недели, а потом и месяцы, когда мы не виделись. Татьяна жила в другом мире. Он уже с моим не пересекался. Пару раз я звонил ей, умолял «простить»… Я ей был уже совершенно не нужен, она тяготилось мной. Тогда я решил справиться с собой радикально. Но прежде мелькнула промежуточная фаза. Попасть в клинику? Нет. Уехать из Германии. Показать этим сумасшедшим шагом, как мне без Татьяны тяжело. Она восприняла это как должное. Мол, ему там полегчает. Накануне отъезда я сказал ей по телефону, что думал, что достучусь-таки до её сердца, что… Она в ответ, что мы об этом поговорим, но чуть позже. Ей сейчас нужен покой, она никого не хочет. Она никого не любит — ни меня, ни Торстена. Последнее утверждение, как я узнал позже, было ложью. Главное, мол, дети. И она должна разобраться с собой. Я уехал. Начал работать. Всё было более-менее нормально. Очень трудно с родителями, но жить можно… Работа интересная. Хорошо платят. Хорошие люди. Но депрессия не уходит. Более того, она всё больше обостряется. Я постоянно натыкаюсь в Питере на места, связанные былой историей с моей женой. Это невыносимо. Ребята, мои коллеги, видят всё это, и им нелегко выдерживать меня, моё состояние… Я понимаю, что я им в тягость.