Вкус дыма - Кент Ханна

– Я оставлю их здесь, преподобный, – холодно произнесла она, положив наручники на полочку над кроватью. – Мало ли, вдруг они вам понадобятся.

Тоути подождал, пока Маргрьет вернется в другой конец комнаты, и только тогда взглянул на Агнес.

– Ты не должна больше так поступать, – вполголоса проговорил он.

– Я была не в себе, – отозвалась она.

– Говоришь, тебя ненавидят? Так не подавай нового повода для ненависти.

Агнес кивнула.

– Я рада, что вы здесь.

Наступило молчание, и лишь через минуту она продолжила:

– Прошлой ночью я видела сон.

– Надеюсь, добрый.

Агнес покачала головой.

– Что тебе снилось?

– Смерть.

Тоути судорожно сглотнул.

– Ты боишься? Хочешь, чтобы я помолился за тебя?

– Как вам угодно, преподобный.

– Тогда помолимся.

Тоути искоса глянул на собравшихся в дальнем углу женщин, прежде чем взять в свои руку холодную и влажную руку Агнес.

– Господи Боже, этим вечером мы взываем к Тебе в молитве с опечаленным сердцем. Дай нам силы вы держать бремя, которое нам надлежит нести, дай мужества, чтобы смело встретить предназначенную судьбу.

Тоути на мгновение смолк и взглянул на Агнес. Он отчетливо сознавал, что другие женщины ловят каждое его слово.

– Господи, – продолжал он, – благодарю Тебя за семью из Корнсау, за людей, которые открыли свой дом и свои сердца мне и Агнес. – Он услышал, как Маргрьет кашлянула. – Я молюсь за этих людей, молюсь, чтобы им достало милосердия и умения прощать. Пребудь с нами всегда, о Боже, во имя Отца, Сына и Святого Духа.

Тоути крепко сжал руку Агнес. Женщина смотрела на него, и лицо ее было непроницаемо.

– Вы считаете, что моя судьба – быть здесь?

Он на миг задумался.

– Мы сами творим свою судьбу.

– То есть Бог тут совершенно ни при чем?

– Этого нам знать не дано, – ответил Тоути и бережно положил руку Агнес поверх одеяла. Прикосновение к этой влажной холодной коже смущало его дух.

– Я совсем одна, – проговорила Агнес почти будничным тоном.

– С тобой Господь. С тобой я. Твои родители живы.

Агнес помотала головой.

– Они все равно что мертвы.

Тоути быстро, украдкой глянул на занятых вязанием женщин. Лауга схватила с колен Стейны наполовину связанный носок и теперь проворно распускала, чтобы исправить ошибку.

– Но ведь есть же кто-нибудь, кого ты любила и кого я мог бы призвать сюда? – прошептал он Агнес. – Кто-нибудь, кого ты знала в прошлом?

– У меня есть единоутробный брат, но одному только милостивому Иисусу ведомо, чью бадстову он сейчас омрачает своим присутствием. Еще у меня была единоутробная сестра Хельга. Она умерла. Племянница. Тоже умерла. Все умерли.

– Ну а друзья? Какие-нибудь друзья навещали тебя в Стоура-Борге?

Агнес горько усмехнулась.

– Единственной, кто навестил меня в Стоура-Борге, была Роуса Гвюндмюндсдоттир из Ватнсенди. Не думаю, что она назвала бы себя моим другом.

– Скальд-Роуса.

– Она самая.

– Говорят, будто она разговаривает стихами.

Агнес сделала глубокий вдох.

– Она явилась ко мне в Стоура-Борг, чтобы показать свои стихи.

– Это был подарок?

Агнес выпрямилась и подалась к Тоути.

– Нет, преподобный, – ровно сказала она. – Это было обвинение.

– И в чем она обвиняла тебя?

– В том, что я лишила ее жизнь смысла. – Агнес фыркнула. – Помимо всего прочего. Это было не лучшее из ее творений.

– Она, верно, была огорчена.

– Когда Натан умер, Роуса винила во всем меня.

– Она любила Натана.

Агнес яростно глянула на Тоути.

– Роуса – замужняя женщина! – воскликнула она, и голос ее задрожал от гнева. – Она не вправе была его любить!

Тоути заметил, что другие женщины перестали вязать. Они не сводили глаз с Агнес – ее последний выкрик разнесся по всем уголкам комнаты. Тоути поднялся, чтобы взять свободный табурет, который стоял рядом с Кристин.

– Боюсь, мы вам мешаем, – сказал он женщинам.

– Вам точно не понадобятся наручники? – опасливо спросила Лауга.

– Полагаю, нам гораздо лучше без них.

С этими словами Тоути вернулся к Агнес.

– Быть может, поговорим о чем-нибудь другом? – Ему было крайне важно, чтобы Агнес не потеряла самообладания в присутствии женщин из Корнсау.

– Они меня слышали? – прошептала она.

– Давай побеседуем о твоем прошлом, – предложил Тоути. – Расскажи подробнее о своих единоутробных брате и сестре.

– Я их почти не знала. Мне было пять, когда родился мой брат, и девять, когда я узнала о появлении Хельги. Она умерла, когда мне был двадцать один год. Я и видела-то ее всего пару раз.

– А с братом вы не близки?

– Нас разлучили, когда ему был всего годик.

– Именно тогда тебя покинула мать?

– Ну да.

– Ты что-нибудь помнишь о ней?

– Она дала мне камешек.

Тоути вопросительно глянул на Агнес.

– Чтобы класть под язык, – пояснила Агнес. – Такое поверье. – Она нахмурилась. – Его забрал секретарь Блёндаля.

Тоути заметил, как Кристин поднялась, чтобы зажечь пару свечей – из-за ненастья в комнате было сумрачно, да и день стремительно клонился к вечеру. Глядя перед собой, он различал только бледные очертания обнаженных рук Агнес, которые лежали поверх одеяла. Лицо ее укрывала густая тень.

– Как думаете, мне разрешат вязать? – прошептала Агнес, движением головы указывая на женщин. – Очень хочется, пока мы разговариваем, чем-то занять руки. Невыносимо сидеть праздно.

– Маргрьет! – позвал Тоути. – У тебя найдется какая-нибудь работа для Агнес?

Маргрьет помедлила, затем решительно протянула руку и выхватила из рук Стейны вязанье.

– Вот, – сказала она. – Здесь полно прорех. Надо все распустить.

Она словно не заметила замешательства, которое отразилось на лице Стейны.

– Мне жаль ее, – сказала Агнес, неспешно распуская ряды крученых шерстяных ниток.

– Стейну?

– Она сказала, что хочет подать за меня прошение о помиловании.

Тоути заколебался. Он смотрел, как Агнес ловко сматывает освобожденную шерсть в клубок, и молчал.

– Как думаете, преподобный Тоути, это возможно? Устроить прошение королю?

– Не знаю, Агнес.

– Вы могли бы попросить Блёндаля? Он прислушается к вашим словам, а Стейна поговорила бы с окружным старостой Йоуном.

Тоути кашлянул, вспоминая, каким снисходительным тоном обращался к нему Блёндаль.

– Обещаю сделать все, что в моих силах. А теперь – может быть, ты мне что-нибудь расскажешь?

– О моем детстве?

– Если хочешь.

– Ладно, – сказала Агнес, садясь на кровати повыше, чтобы было удобней вязать. – Что бы мне такое вам рассказать?

– Расскажи о том, что помнишь.

– Вам это покажется неинтересным.

– Почему ты так думаешь?

– Вы священник, – твердо сказала Агнес.

– Я хотел бы узнать побольше о твоей жизни, – мягко ответил Тоути.

Агнес обернулась – проверить, слушают ли их другие женщины.

– Я уже говорила вам, что успела пожить почти на всех хуторах в долине.

– Говорила, – согласно кивнул Тоути.

– Вначале приемной дочерью, потом нищенкой.

– Ужасная участь.

Агнес сжала губы в тонкую ниточку.

– Такое часто случается.

– Кто тебя удочерил?

– Супруги, которые жили на этом самом хуторе. Моих приемных родителей звали Инга и Бьёрн, и в те времена они арендовали Корнсау. До тех пор, пока Инга не умерла.

– И ты осталась на содержании прихода?

– Да, – кивнула Агнес. – Таков порядок вещей. Многие хорошие люди слишком рано уходят в мир иной.

– Сожалею, что так вышло.

– Нет нужды сокрушаться, преподобный, конечно, если это не вы убили ее. – Агнес глянула на Тоути, и он уловил мимолетную улыбку. – Инга умерла, когда мне было восемь. Деторождение плохо давалось ее телу. Пять младенцев вышли у нее из утробы мертвыми, прежде чем на свет появился мой сводный брат. Седьмой ребенок унес ее душу на небеса.

Агнес шмыгнула носом и принялась сосредоточенно протягивать нитки через свободные петли. Прислушиваясь к едва уловимому постукиванию костяных спиц, Тоути украдкой бросил взгляд на руки Агнес, проворно трудившиеся над шерстью. Пальцы у нее были длинные, тонкие, и его поразило, с какой скоростью они выполняют привычное дело. Он едва подавил неразумное желание коснуться этих пальцев.