Гуру и зомби - Ольга Новикова

– Как не узнать! Вы обвинили меня…

– Я и сейчас думаю, что в гибели Лели есть ваша вина! – перебивает блондин. Глаза его помутнели, руки сцепил в замок так, что костяшки пальцев побелели.

Леля… Черт, это же ее муж! Нестор мгновенно вспоминает, как однажды они вот так же сидели в забегаловке. Втроем. Но тогда был полумрак, и Лелины глаза сияли, слепили своим излучением, что и захочешь, а никого не разглядишь. Но Нестору тогда и не хотелось. Вот и не опознал…

Как же его звать?

– Меня зовут Василием.

Надо же, упредил. Зря тогда к нему не присмотрелся.

– Простите, и правда запамятовал. – Нестор снова прибегает к уловке: обычно прямота извинения обезоруживает.

– Да это не важно. – Василий наливает только себе из зеленого лафитничка и опорожняет стопку.

Волнуется…

Но вот залил скорбь по жене и уже без трещины в голосе выложил всю свою информацию. Говорит внятно, логично. Ничего лишнего. И достаточно, чтобы все понять. Наводящих вопросов не понадобилось.

Капитолина убила двух подружек своего бесценного гуру.

Нестор, опустив голову, внимательно слушает доводы обвинения. Внутри закипает. Сжатые кулаки прячет под стол. Собственными руками удавил бы сейчас мегеру…

Когда наконец он поднимает голову и встречается с взглядом Василия, то читает в нем ужас. А ведь все самое жуткое уже рассказано… И человек явно не трусливый…

И тут в глазах Василия, как в зеркале, Нестор видит себя самого.

Зверского лица тот испугался.

Мгновенно Нестор берет себя в руки, а чтобы стереть свой неудачный портрет из памяти собеседника, приходится говорить, приходится оправдываться:

– Ни сном ни духом… Я и не подозревал…

Конечно, не подозревал. Она самочинно действовала.

Он давно уже первым не делал шага к сближению. С лихвой хватало тех, кто сам тянется к нему. А если еще и хочет человек служить – пусть. Он не просил – значит, он ничем не обязан.

Он о Капитолине совсем не думал. Честно говоря, и сейчас не хотелось.

Наверное, где-то в глубине предполагал, что с ней что-то не так, раз уже полгода как начал подключать к своим делам Георгия. Тот был более современен, образован экономически, точно не воровал… А привязан уж явно не меньше Капитолины.

Чтобы дальше не усложнять и не засорять свою жизнь, Нестор выхватил из пиджачного кармана мобильник, нажал на «Раб» – так был зашифрован номер ближайшей помощницы, сокращение слова «работа» – и, услышав привычное: «Шеф?», сказал громко, чтобы не повторять потом Василию:

– Вы уволены.

Слова упали как гильотина.

Отрубленная голова молчала.

Нестор отключил неприятную тишину. Потом, успокаиваясь, стер из телефонной памяти номер Капитолины, заменил его цифрами Георгия и совсем вырубил связь.

– Круто! – Василий стукнул пальцами по столу, отчего посуда на нем вздрогнула и позвенела. Вроде как туш прозвучал.

Но фанфары не заглушили сомнение. В своем бизнесе Василий всегда чувствовал, какое хрупкое это построение – то, что получается от соединения разных людей. И если оно держится, работает, то нельзя резко вынимать из него ни одного кирпичика. За осторожность два довода: и прагматический, и нравственный.

– А вы не боитесь, что она теперь вам будет мстить?

– Да что она может! – Не выходя из роли открытого, смелого и решительного мужика, Нестор разливает остатки горилки, поднимает свою стопку: – Помянем нашу… Лелю, – и, сверкнув глазами, как какой-нибудь киношный аггел, выпивает не чокаясь.

26

Гера кардинально изменился. Вере больше не приходится осторожничать, микшировать привычные командирские нотки, подбирать слова, чтобы его разговорить. Из хмурого, неконтактного нытика он вдруг стал энергичным, безоглядным оптимистом. Часто звонит сам, и почти всякий раз с какой-нибудь новостью. Все вроде бы хорошие, его сильно радующие, но для Веры в каждой была своя горечь.

Сперва-то она обрадовалась повышению сына. Он моментально забыл про ту мымру, на которую раньше жаловался. Из него так и сыпались идеи по расширению и усовершенствованию несторианского дела. И ей перепадали крохи с пиршественного стола Несторовой мудрости. «Мама, все, что ты осуждаешь в других, – есть в тебе». Ну явно не свои слова повторяет сынуля.

Вера радовалась и хвалила себя: не без ее участия продвинулась Геркина карьера.

Это и ей весточка от Нестора.

И она уже ждала возобновления если не любовных, то хотя бы приятельских отношений, снова и день и ночь стала держать свой мобильник включенным, по многу раз проверяла электронную почту.

Но…

Даже через Геру никогда не шло ей привета…

Саднит…

И никого ведь не попросишь подуть на зажившее было, но опять растравленное место. Мужу не расскажешь, с подругами Вера никогда не откровенничала, а здесь, в Германии, и не было у нее ни одной конфидентки.

Чем больше она заставляла себя не думать о Несторе, тем чаще он откуда-то вскакивал в ее мысли. Как черт из табакерки.

Пугают, например, по радио, что в Париже опять метро бастует, а перед глазами возникает московское метро.

Прошлое лето. Она всегда приходила на свидание вовремя, то есть раньше Нестора. Сядет на холодную мраморную скамейку, откроет книгу, чтобы не томиться. Буквы складываются в слова, слова в предложения… Страницу прочитала, а спроси ее, о чем речь, в чем суть, – не ответит.

В промежутке между прибывающими поездами встала, походила вдоль платформы, только недалеко… Опять задумалась, и ее чуть не уронила раздраженная, блеклая масса, вывалившаяся из вагонов.

Спешка делает всех похожими друг на друга.

И зачем только мы стараемся прокрутить поскорее ленту своей жизни…

Снова села. Через пятнадцать минут приятное предвкушение сменяется на тревогу, а еще минут через десять звонит мобильник, и веселый, совсем не укоряющий голос спрашивает: «Почему не пришла?»

Оказывается, он ждет ее на «Арбатской» Филевского радиуса, а она маринует себя на Арбатско-Покровском.

«Эх ты! Свой путь в искусстве нашла, а искусство пересадки не освоила. Учти, столько гениев сидит на своих окраинах, а пробиться к центру сквозь Кольцевую линию не могут».

Понеслась к схеме метро. Радиусы и круг как обглоданный скелет ее собственных картин…

Господи, как же ей не хватает бодрого Несторова баритона.

Света не хватает…

Галеристка из Бремена за час до открытия Вериной персональной выставки прошлась по залам и попросила заменить слишком уж мрачные картины. Из последних.

Где было взять другие? Из дома не успеть привезти, далеко, и новые не напишешь…

Но дама сказала, что лучше дыра, чем беда, рвущаяся со стены. Ничего тогда не купят…

Вера зовет сына в гости. Себе говорит: материнский долг, отвлекусь. И не признается, что хочется узнать хоть что-то о Несторе. Может, Гера сам разговорится…

Сын сразу согласился приехать на майские каникулы: Нестор улетает к себе на Атлантику, давая ему десять дней неприкаянной свободы.

За десять дней до своего приезда Герка вдруг огорошивает: «Буду с Софой. Она беременна, мы женимся. Срочно пришли ей приглашение».

Будущему внуку Вера обрадовалась. А невестке…

Кого-то ей напоминает ее лицо. Кого?

Подходит к полке с альбомами, на весу перелистывает толстенный фолиант «Портрет в России. ХХ век». Нет… Нет там ни одной женщины, похожей на Софу. Русские художники ищут красоту и находят ее в каждом лице. Взять хоть Елену Гуро. Дурнушка, мягко говоря. А Матюшин разглядел в ней умиротворенную прозрачность. Притягивает такой человек и успокаивает.

Поищу у европейцев.

Рука безотчетно тянется к Магритту. Книга сама открывается на портрете Софы.

Картина называется «Изнасилование». Удлиненный овал на фоне горизонта. Малюсенький лоб, непропорционально длинная шея. Даже прическа и цвет волос те же. Грудки-глазки крохотные, на месте носа – пупок…

Может, Софа сексуально Герке подходит… Может, она добрая. Может, сыну с ней будет хорошо, уговаривает Вера свою совесть.

Голова будущей свекрови и бабушки занята искусством, сердце тоже несвободно… Легко убеждает себя, что все равно от нее уже ничего не зависит. Умный-то умный сыночек, а не понимает, что мужчина с некрасивой спутницей просто смешон. Если красавицы не сумел добиться, то и в остальном – неудачник.

Как все дамы, по нескольку раз в день подпитывающиеся заинтересованными мужскими взглядами, Вера не то чтобы презирала дурнушек. Она их не считала себе подобными.

Такая поза: свысока и чуть сбоку при стыдящемся себя равнодушии – очень комфортна.

Гостей селят в отеле на соседней улице. А как иначе?

В их шестикомнатной квартире нет места для ночевки. Вера специально прикинула.

Кабинет Густава первый по коридору. Посредине маленькой комнаты – стол с компьютером, а вокруг – книги, картины… Чтобы нечаянно не наступить, не попортить, приходится нагибаться и расчищать себе дорогу к окну.