Путешествие на "Кон-Тики" - Тур Хейердал

ГЛАВА ПЯТАЯ

НА ПОЛПУТИ

Наша повседневная жизнь и занятия на плоту. Проблема питьевой воды. Тайна картофеля и тыквы. Кокосовые орехи и крабы. Юханнес. Мы плывем в ухе. Планктон. Съедобная фосфоресценция. Наши спутники. "Кон-Тики" превращается в плавучую гостиницу. Наследство акул - лоцманы и прилипалы. Летающие кальмары. Загадочное посещение. Водолазная корзина. Среди тунцов и бонито. Мифический риф. Загадка выдвижных килей решена. На полпути.

Шли недели. Мы не встретили ни одного корабля, не встретили ничего такого, что напоминало бы о существовании в мире других людей, помимо нас. Весь океан принадлежал нам, горизонт был свободен во все четыре стороны, небо - удивительно спокойно и ясно.

Казалось, что воздух, напоенный свежим запахом соли, и вся окружавшая нас чистая голубизна проникали в тело и душу и очищали их. Великие вопросы, казавшиеся нам на берегу сложными, здесь, на плоту, представлялись смешными и надуманными. Реальной действительностью были лишь силы природы. Но им не было дела до маленького плота. Возможно, что они просто-напросто считали плот частью природы - ведь он не нарушал гармонии океана, а, наоборот, приспосабливался подобно рыбам и птицам к волнам и течениям. Силы природы были не врагами, все время готовыми яростно наброситься на нас, а надежными друзьями, непоколебимо и твердо помогавшими нам продвигаться вперед. Ветер и волны подгоняли и толкали нас, а морские течения несли прямо к цели.

Если в один из самых обычных дней нас встретило бы какое-нибудь судно, то его команда увидела бы, как мы, подгоняемые пассатом, весело покачиваемся на длинных, катящихся грядами волнах, покрытых белыми барашками.

На корме она увидела бы полуголого, загорелого, бородатого человека; он либо яростно боролся с длинным кормовым веслом, натягивая ослабевшие канаты, либо, если погода была тихой, сидел и дремал под горячими лучами солнца на перевернутом вверх дном ящике, лениво поддерживая весло пальцами ног.

Если Бенгт был не у кормового весла, то он лежал на животе в дверях хижины с одним из своих семидесяти трех трудов по вопросам социологии. Кроме того, Бенгт заведовал у нас хозяйством и отвечал за наши дневные рационы. Германа в любое время суток можно было найти где угодно: на верхушке мачты с метеорологическими инструментами, в водолазных очках под плотом, куда он забирался для осмотра килевых досок, или в шедшей за нами на буксире резиновой лодке, где он занимался воздушными шарами и мудреными измерительными приборами. Он возглавлял техническую службу и отвечал за метеорологические и гидрографические наблюдения.

Кнут и Турстейн были все время заняты своими промокшими сухими батареями, паяльниками и различными радиосхемами. Понадобились весь их опыт и сноровка, полученные во время войны, для того чтобы маленькая радиостанция, расположенная в углу хижины, всего лишь на высоте одного фута от поверхности воды, невзирая на брызги и сырость, работала бесперебойно. Каждую ночь они поочередно посылали в эфир сообщения и сводки погоды, которые принимали энтузиасты-радиолюбители и пересылали дальше, в метеорологический институт в Вашингтоне и другие организации. Эрик чаще всего сидел и чинил паруса. Сплесневал[22] канаты или же вырезал из дерева и делал наброски бородатых мужчин и курьезных рыб.

Ежедневно в полдень он доставал секстант и забирался на ящик, чтобы посмотреть на солнце и подсчитать, насколько мы продвинулись вперед за истекшие сутки. У меня самого дел было по горло - ведение вахтенного журнала, составление отчетов, сбор планктона, ловля рыб и фотографирование. У каждого была своя работа, и никто не вмешивался в дела другого. Все скучные работы -- управление плотом, варку пищи - мы поделили поровну. На каждого приходилось по два часа дневной и по два часа ночной вахты у кормового весла. Выполнение обязанностей кока зависело от общего расписания дежурств. На плоту у нас почти не было никаких правил и законов, за исключением лишь того, что ночной вахтенный обязательно обвязывался бечевой, спасательный круг имел свое определенное место, мы никогда не ели в хижине и незаменимое "укромное местечко" находилось в конце кормы. В случае, если на борту нужно было принять важное решение, мы, подобно индейцам, созывали "пау-вау" и тщательно обсуждали вопрос, прежде чем прийти к какому-нибудь выводу.

Обычно день на "Кон-Тики" начинался с того, что последний ночной вахтенный энергичным встряхиванием возвращал кока к жизни, и тот, еще сонный, выползал на мокрую от росы, освещенную утренним солнцем палубу и начинал собирать летучих рыб. Мы пренебрегали рецептами полинезийцев и перуанцев и не ели рыбу сырой, а жарили ее на небольшом примусе, стоявшем в ящике, крепко привязанном к палубе прямо при выходе из хижины. Этот ящик был нашим камбузом. Он был хорошо защищен от юго-восточного пассата, который дул обычно с кормы. Случалось, что ветер и море слишком уж жонглировали пламенем примуса, и тогда огонь начинал лизать ящик; а однажды, когда кок вдруг заснул, огонь охватил весь ящик и бамбуковую стену хижины. Пожар был потушен, как только мы почувствовали запах дыма в хижине, и уж чего-чего, а воды на "Кон-Тики" было сколько угодно.

Редко случалось, чтобы запах жареной рыбы будил храпящих в бамбуковой хижине людей; и коку постоянно приходилось тыкать в них вилкой или тянуть "Завтрак готов" таким противным голосом, что никто долго не выдерживал. Если вблизи плота не было видно плавников акулы, то день начинался с того, что каждый из нас быстро окунался в океан, после чего следовал завтрак под открытым небом на краю плота.

Питание на плоту было у нас превосходным и отличалось большим разнообразием: у нас была современная кухня XX века и отдельная кухня V века во вкусе Кон-Тики. Подопытными кроликами были Бенгт и Турстейн: их рацион ограничивался содержимым небольших картонок со специальными продуктами, которые мы хранили между бревнами и бамбуковой палубой. Рыбу и другие продукты моря они не очень долюбливали. Мы регулярно разбирали бамбуковую палубу и доставали свежий запас картонок, которые были надежно привязаны перед хижиной. Густой слой асфальта, покрывавший картонки, оказался великолепной защитой, тогда как в лежавшие рядом с ними герметически закрытые консервные банки быстро проникала морская вода и портила их содержимое.

Надо сказать, что Кон-Тики во время своего путешествия, конечно, не имел ни асфальта, ни герметически закрытых банок с консервами, но все же он не испытывал затруднений с продовольствием. И в те времена пища состояла из того, что было взято с собой в дорогу и что добыто в пути. Можно предполагать, что у Кон-Тики, когда он отплыл из Перу после поражения при озере Титикака, были две возможности. Будучи признанным представителем солнца у народа, поклонявшегося солнцу, он мог выйти в море и поплыть за солнцем, в надежде найти новую, более миролюбивую страну. Но он мог также отправиться на плотах на север, вдоль берега Южной Америки, чтобы высадиться там и основать подальше от врагов новое государство. В своем стремлении избежать опасных прибрежных скал и столкновений с враждебными племенами он должен был, как и мы, неизбежно стать легкой добычей юго-восточных пассатов и течения Гумбольдта, и силы природы неумолимо должны были погнать его плоты на запад тем же полукружным путем, по которому шли и мы.