Чинить живых - Маилис де Керангаль

Поиск подходил к концу; Марта приблизила лицо к монитору; её глаза за стёклами очков казались ненормально большими, анаморфозными.[91] Внезапно пальцы, пожелтевшие от табака в области третьей фаланги, резко остановили курсор: сердце, наивысшая срочность; женщина, пятьдесят один год, группа крови третья отрицательная, рост метр семьдесят три, вес шестьдесят пять килограмм; госпиталь Питье-Сальпетриер,[92] отделение профессора Арфанга. Марта ещё несколько раз перечитала данные: она прекрасно понимала, что звонок, который намеревалась сделать, спровоцирует всеобщее ускорение на другом конце телефонного провода, — электрический мозговой импульс; энергетическая инъекция; иначе говоря, — надежда.

Алло, это Биомедицинское агентство, в секретариате отделения всплеск усердия и сосредоточенного внимания: звонок поскакал по проводам от телефонного коммутатора в оперблок, затем очень спокойный голос произнёс: Арфанг слушает, и Марта Каррар заговорила, напряжённая, по-военному точная: доктор Каррар, я из БМА; у меня есть сердце, безумие, но она сказала именно так; голосовые связки за сорок лет курения поизносились, никотиновая жвачка кончиком языка прилеплена к нёбу; сердце для пациентки вашего отделения, которая ожидает трансплантацию. Реакция немедленная — ни секунды молчания: о’кей, пришлите мне досье. Сделано: у вас есть двадцать минут.

Завершив разговор, Марта опустилась на одну строчку в списке реципиентов и набрала номер CHU[93] в Нанте — ещё одно отделение хирургии сердца; состоялся очередной диалог: на сей раз речь шла о семилетием ребёнке, ждущем пересадку полтора месяца; мы ждём ответа из Питье-Сальпетриер, уточнила Марта и снова подчеркнула: у вас есть двадцать минут. Затем она связалась с третьим отделением, на этот раз — с госпиталем Ля-Тимон в Марселе.

Началось ожидание, прерываемое последовательными звонками: разговор с врачом из Сен-Дени и с координатором в Гавре, необходимость синхронизировать собственные действия с ходом операции, предвосхитить подготовку хирургического блока, ещё раз справиться о гемодинамике донора, в данный момент состояние стабильно. Марта Каррар неплохо знала Тома Ремижа: они неоднократно встречались на курсах повышения квалификации, организованных Биомедицинским агентством, а также на семинарах, где она выступала и как анестезиолог, и как сотрудник с наибольшим стажем; Марта была довольна, что сегодня её партнёром стал именно Тома: она доверяла ему, зная, что он надёжен, профессионален и деликатен; про таких говорят: «заслуживают доверия»; и, конечно, она ценила то, что собранность Тома всегда таила в себе некую возбуждённость, даже нервозность, никогда при этом не выходящую за рамки взвешенной напряжённости: медбрат никогда не опускался до показной истерии, в которую легко впасть, постоянно сталкиваясь с трагедией, сопровождающей всякую трансплантацию, — такой человек был просто кладом.

После очередных звонков по поводу остальных органов ответы поступали один за другим: Страсбург берёт печень (девочка, шесть лет), Лион — лёгкие (девушка, семнадцать лет), Руан — почки (мальчик, девять лет); а в это время там, на «вираже»[94] стадиона, выверенными жестами расстёгивались куртки: так приступают к намеченному плану — бззз — кожаные косухи, бомберы[95] цвета хаки на оранжевой подкладке, лица, закрытые платками; так действуют бандиты, намеренные напасть на дилижанс, или студенты, вышедшие на манифестацию и пытающиеся защититься от слезоточивого газа; сотни опытных рук выхватили дымовые шашки, спрятанные под свитерами, закреплённые на спинах ремнями, засунутые в брюки: как только смогли они миновать с этими вещами контроль на входе?.. Выдернута первая чека; в это время автобусы с игроками как раз миновали Порт-де-ля-Шапель; красные, зелёные, белые дымы; шум на скамьях амфитеатра усилился — и в этот момент фанатский сектор развернул длинный транспарант: «Руководители, игроки, тренеры, — все вон!»; трибуна-ультрас производила впечатление: компактная, сплочённая, массив из агрессии и силы, враждебная масса, — и очарованные болельщики, желавшие присоединиться к ней, ускорили шаг; лбы работников службы безопасности стадиона покрылись сеткой морщин; охранники припустили галопом, движения сковывали форменные куртки, и стражи порядка расстегнули их; галстуки колотили по пузам; кто-то орал в рацию: беспорядки на северном вираже! не дайте им выплеснуться дальше! Раздалась нецензурная брань; автобусы с тонированными стёклами съехали с автострады; сверхкомфортабельный и почти бесшумный транспорт приближался сейчас к VIP-зоне, чтобы застыть у входа, предназначенного исключительно для игроков. Марта встала, открыла окно: перед зданием Биомедицинского агентства мелькали силуэты; они поднимались бегом по проспекту, направляясь к стадиону, — молодёжь района отлично ориентировалась на местности; врач отослала дочери лаконичное эсэмэс: неотложный вызов в БМА, позвоню завтра, мама; затем постучала коробочкой со жвачкой по перилам балкона, подставила ладонь под носик, выплёвывающий таблетки, обнаружила, что коробочка пуста, и закусила губу; по всему кабинету у Марты были заначки с сигаретами, которые сама она могла отыскать с трудом, но сейчас было бы лучше просто пожевать никотиновую пастилу: время для сигарет ещё не пришло.

Она представила себе тысячи людей, разместившихся там, вокруг газона такого сияюще-зелёного цвета, что можно было подумать, будто каждую травинку покрыли специальным лаком с помощью кисти; траву расцвечивала особая субстанция — смесь смолы и терпентинного или лавандового масла, которая при испарении растворялась, образуя прочную прозрачную плёнку, отражающую свет, как серебро, выделка новенькой ткани, тонкий слой воска; и тогда она подумала, что в тот миг, когда врачи извлекают ещё живые органы Симона Лимбра, в тот миг, когда их помещают в тела других больных, тысячи лёгких раздуваются там, на стадионе, в едином порыве, тысячи печеней заливаются пивом, тысячи почек в унисон фильтруют отходы организма, тысячи сердец перекачивают кровь, выбрасывая энергию в атмосферу; внезапно Марту поразила фрагментарность этого мира, полная дискретность реальности на этом периметре, — человечество, распылённое по бесконечно разным траекториям: она почувствовала тревогу — ощущение, похожее на то, которое испытывала мартовским днём 1984 года, когда села в автобус номер шестьдесят девять и отправилась в клинику Девятнадцатого округа, чтобы сделать аборт; прошло всего полгода после рождения дочери, которую Марта воспитывала одна; дождь струился по стёклам; она всматривалась в лица окружавших её пассажиров; в лица, которые можно увидеть каждое утро в парижских автобусах; в лица с глазами, устремлёнными вдаль или прикованными к висящей на стене инструкции по безопасности, графический символ, застывшими на кнопке вызова шофёра, смотрящими на ухо соседа; эти глаза избегали встреч с другими глазами; пожилые дамы с хозяйственными сумками; молодые матери с детьми на руках, направляющиеся к муниципальной библиотеке, где можно почитать ежедневные газеты; безработные в поношенных костюмах и дешёвых галстуках, погружённые в газетный разворот, в статью, которую они толком не могли прочесть, не усматривали в ней ни малейшего смысла; их взгляды цеплялись за бумагу, как бы стараясь удержать своих хозяев в этом мире, но для них в нём не осталось больше места, потому что у них не было средств к существованию; многие из этих людей находились менее чем в двадцати сантиметрах от Марты, но никто из них не обращал на неё внимания, не знал, что она собирается сделать, не подозревал о принятом ею решении, которое она намеревалась осуществить уже через два часа, необратимые последствия; люди, жившие своей жизнью, с которыми её ничего не связывало, — ничего, за исключением этого автобуса, захваченного коротким весенним ливнем, этих потрёпанных сидений и грязных пластмассовых ручек, свисающих с потолка, словно спущенные струны или петли, приготовленные для повешения; ничего, ничегошеньки: у каждого своя жизнь, и всё, — тогда Марта почувствовала, как на глаза наворачиваются слёзы, и покрепче вцепилась в металлический поручень, чтобы не упасть: можно не сомневаться, что именно в тот миг она получила свой первый урок одиночества.

Первые полицейские сирены завыли в 19:30. Марта снова закрыла окно — холодно: целый час до первого удара — болельщикам ещё долго придётся сдерживать распирающее возбуждение; интересно, кто играет сегодня вечером? Время шло. Она ещё раз просмотрела досье первого реципиента и порадовалась, что его медицинские характеристики удивительным образом совпадают с характеристиками донора, — большего совпадения трудно желать: чего они там тянут в Питье? В эту секунду зазвонил телефон — Арфанг: берём.