Прощай, гвардия! - Дмитрий Дашко

Поручик помрачнел.

— Примете участие в нашей безумной затее? — спросил я у него.

— Чего вы добиваетесь?

— Восстановления справедливости, — несколько высокопарно пояснил я.

— Противоборствовать злу? Что может быть важнее для российского офицера? Я с вами, господа, — ответил поручик.

Я вручил ему фузею, отнятую у оглушенного часового.

В мрачном коридоре появилась одинокая фигура с лампой в руке. Это был не кто иной, как канцелярист Фалалеев, явившийся с обходом. Солдат с собой он не прихватил. Это был настоящий подарок! Давно я мечтал поквитаться за старые муки и издевательства, учиненные этой скотиной по наущению Огольцова. Тот, правда, уже мертв, а вот Фалалеев продолжает коптить небо. По-моему, это несправедливо.

Я запихал канцеляриста в свободную камеру, отобрал у него фонарь:

— Что, не ожидал такой встречи, каналья?

— Дмитрий Иванович, голубчик, помилуйте! — взмолился Фалалеев.

Он беспомощно заелозил по каменному полу.

— Я ведь ничего плохого вам не желал. Токмо долг свой выполняючи…

— Какой долг, тварь ты продажная! Как у тебя язык-то поворачивается. Говори, где Ушаков, а не то живота лишу.

— У себя он сидит, у себя, — зачастил канцелярист.

— У! — замахнулся я на него. — Сиди тут, и чтобы писку от тебя не было.

С этими словами я запер его в камере и вместе с остальными двинулся дальше. Пачкать руки об эту тварюгу расхотелось. Видать, не судьба свести с ним счеты сегодня.

Впятером мы ворвались в караулку, застав там капрала с белой повязкой на рукаве и нескольких солдат-ингерманландцев, которые ничего не понимали в происходящих событиях и верили в естественную смену власти на троне.

— Встать, изменщики! — рявкнул я на них.

Караульных будто подбросило. Они мигом вскочили на ноги. Я с размаху двинул капралу по морде, решив ничего не спускать белоповязочникам. Сейчас они были для меня в разы опасней шведов. Улетев в угол, капрал медленно сполз по стене и закрыл глаза. Сотрясение мозга я ему обеспечил.

Без него обрабатывать оставшихся было значительно легче.

— Как смеете вы, солдаты государевы, с мятежниками хороводы водить? — закричал я на опешивших от скорой расправы ингерманландцев.

— Так рази мы… — робко отозвался один из них, окончательно перестав соображать, что творится на этом свете.

— Немедленно выпустить всех, кого арестовали этой ночью, — приказал я тоном, не терпящим возражений.

Даже в одном нательном белье вид мой внушал уважение. Солдаты побежали открывать камеры.

Скоро к нам присоединились мои друзья-гренадеры. Чижиков успел подраться со своими конвоирами, и теперь его скулу украшал огромный синяк.

— Ну, ты и даешь, братец!

— Ничего, вашскородие, то дело пустяшное, — заверил меня мой бывший «дядька». — Я тому, кто энтакое безобразие надо мной учинил, всю физиономию своротить сподобился. К дохтуру ево повезли. А меня еще чуток помутузили, ну да мы к тому привычные.

С Михайловым тоже обошлось. Гренадер выглядел здоровым и полным сил.

Вдвоем они стали спрашивать меня о происходящем. Я, как мог, пояснил.

— Выходит, эта курва толстомясая, Лизка, сию кашу заварила, — покачал головой Чижиков.

— Верно, — подтвердил я. — Только мы это знаем, а остальные — нет.

Всего казематы охраняло около роты дежурившего по нуждам Тайной канцелярии Ингерманландского полка. Понимая, что нам не совладать с такой силищей, я отыскал свой мундир, переоделся и отправился вместе с Мухановым на поиски старшего. Встретившиеся на пути фузилеры не препятствовали нам, ибо не догадывались, что имеют дело с арестантами. Наоборот, даже брали «на караул», хоть и косились на сломанный эполет Муханова. Однако мундиры императорской гвардии оказывали волшебное действие: препон нам не чинили.

Можно было бы сразу махнуть отсюда на свободу, но зачем такая свобода, пусть даже столь манящая и доступная? Нельзя сворачивать с намеченного пути.

Работенка нам предстояла воистину гераклова: «всего-навсего» запихнуть съехавшую телегу истории в правильную колею. Ради этого я был готов на все.

Мои товарищи заряжались от меня решимостью идти до конца, каким бы безнадежным это ни выглядело.

Командиром ингерманландцев оказался дородный капитан-поручик, помнивший меня еще по Крымскому походу. В тот момент, когда я ворвался к нему, он приканчивал нехитрый ужин, состоявший из куриной ножки и соленых огурцов. Возле стола, угодливо согнув спину, стоял денщик.

— Фон Гофен, чем обязан? — изумился капитан-поручик.

— Слово и дело государево! — объявил я. — У меня важный разговор, не терпящий отлагательства.

Офицер торопливо дожевал курицу и жестом выслал из комнаты денщика.

— Слушаю вас.

Хоть он уже начинал подозревать, что дело нечисто, скажу по правде, мне составило большого труда убедить его хотя бы не мешать нам. Капитан-поручик был весьма осторожным человеком и опасался опрометчивых шагов. Я его понимал. Власть остается властью, даже если установлена незаконным путем. Лишь единицы находят в себе силы бросить ей вызов.

— Ушаков никуда не уезжал? — поинтересовался я у капитан-поручика.

— Куда он денется? У себя сидит. Велел не пущать никого.

— Ну, нас-то он примет, — усмехнулся я, взводя курки пистолетов. — С такими аргументами — как не принять?!

— Генерала охраняет десяток нижних чинов с белыми повязками, — осторожно предупредил капитан-поручик. — Нынче они тут за главных. Кличут себя императорской лейб-кампанией. Велено все приказы их исполнять, хучь среди них даже капрала завалящего нет.

— Ничего страшного. С них-то мы и начнем, — многозначительно сказал я. — За то, что опозорили свои мундиры, разговор у нас с ними будет короткий.

Как она была хороша — с серебряным крестом в руках, с орденом Святой Екатерины на шее, когда появилась перед съезжей избой Преображенского полка! Молодая, разрумянившаяся, в гвардейском мундире, который так ей шел. Она знала, что военная форма выгодно подчеркивала достоинства ее фигуры, и любила наряжаться в мужскую одежду.

За спиной Шуваловы, Скавронские (прямая родня императрицы), Разумовские. Испуганные, подбадривающие друг друга. Жанно Лесток. Маленький и верный. Один из тех, кто подбил ее на это.

Отовсюду сбегались солдаты-преображенцы. Совсем недавно они бурно обсуждали известие о том, что скоро их полк двинется вслед за Измайловским в боевой поход. Воевать им не хотелось.

Единственного дежурившего при полку офицера, который пытался крикнуть «На караул!», сбили с ног, отобрали шпагу. Сейчас он сидел, таращась в одну точку, и без устали повторял:

— Что же вы наделали?!

Солдаты и сами не знали ответа на этот вопрос. Однако сделанного назад не воротишь.

— Узнаете ли вы меня? Знаете ли вы, чья я дочь? — громко воскликнула Елизавета, спускаясь с саней.

— Знаем, матушка! — нестройно откликнулись преображенцы.

— Императрица Анна Иоанновна нынче преставилась! Враги хотят лишить меня законного права на престол российский, — произнесла, поднимая над собой крест, цесаревна. — Готовы ли вы меня защитить?

— Да, матушка!

— Так идите за мной и защитите!

В солдатских рядах засуетились Грюнштейн со Шварцем, обнося присутствующих деньгами. Революция без материальной смазки буксует.

Появился принц Гессен-Гомбургский на коне:

— Солдаты, стройтесь в колонну! Мы идем ко дворцу.

Он спрыгнул с коня, подошел к цесаревне, шепнул на ухо:

— Ушаков с Волынским берут на себя вашу тетку. Начальник дворцовой охраны получил от меня предписание усилить караулы преображенцами. Если мы будем действовать стремительно, он так ничего и не поймет.

Три сотни человек двинулись по Невскому прямиком к Зимнему дворцу. Впереди на санях ехала Елизавета. Потом она решила пойти пешком, но стала вязнуть в снегу. Двое солдат подхватили ее на руки и понесли.

Немного погодя от колонны отделились несколько небольших отрядов. Им было приказано провести аресты четы Биронов, вице-канцлера Остермана и супружеской пары Антона Ульриха и Анны Леопольдовны.

Хоть это случилось меньше суток назад, казалось, будто с той поры пронеслась целая вечность.

Скучно дежурить при Тайной канцелярии. Лейб-кампанцы откровенно зевали. Главные дела сейчас вершились во дворце. Грюнштейн да дружок его немец Шварц выбивали себе чины и имения у новой императрицы, требовали власти, почета, титулов дворянских.

Вот же сколько счастья зараз привалило! Только руки ковшом подставляй. Нет, не зря на именины свои красавицу цесаревну приглашали, кутили с ней допоздна, башмаки на танцах стаптывали, в койку, подобно счастливчику Алексею Шубину, прыгали. Пусть и потерялся след его где-то в Сибири бескрайней, но разве позволит Лизавета Петровна там ему гнить? Обязательно указ отпишет, возвернет Леху.