Тайны советского хоккея - Александр Петров

Николай Семенович Эпштейн расстался с «Химиком» в 1977 году, потом пару сезонов пробыл в «Сибири», откуда его попросили, посчитав, что тренер не только не помог, но и навредил. Николай Иванович Карпов отработал до 54 лет, его последний клуб – горьковское «Торпедо». Константин Борисович Локтев в 44 года был освобожден из ЦСКА, Анатолия Владимировича Тарасова сняли в 58 лет. Дмитрий Николаевич Богинов завершил тренерскую деятельность в 57 лет в московском «Локомотиве». Владимир Кузьмич Егоров трудился в «Крыльях Советов» до 59 лет, Анатолий Михайлович Кострюков был освобожден из «Трактора» в 54 года, Борис Павлович Кулагин и Аркадий Иванович Чернышев закончили в 60.

Безусловно, имели значение результаты. Но все-таки в СССР считали, что с возрастом наставник утрачивает лучшие качества, теряет хватку. Действительно, все тренеры переносили колоссальные психологические нагрузки, да и физические, ибо приходилось ежедневно выходить на лед. И к 50 годам, естественно, накапливалась усталость, и травмы давали о себе знать. К сожалению, у ряда наставников и век человеческий оказался недолгим. В 57 лет ушли из жизни Всеволод Бобров и Игорь Дмитриев, в 64 – Борис Кулагин.

«Вот ты спрашиваешь, почему я рано оставил тренерскую работу, – сказал мне однажды ныне здравствующий 80-летний Николай Иванович Карпов. – Да надоело нервы трепать. И надо было о здоровье позаботиться. Посмотри на тренеров, которые и до шестидесяти не доработали. Эпштейн прожил больше восьмидесяти, Тарасов – 76 лет. Ну, и я. Немало. Вовремя надо заканчивать».

Николай Иванович всегда любил пошутить. Вроде бы и на этот раз посмеивался. Но когда я ему сказал – если бы вам предложили хороший клуб, то наверняка бы не отказались, Карпов легко ответил: «Ха-ха, кто же от солидных предложений отказывается».

Но, с другой стороны, какие тут могут быть шутки. Ведь человек – не машина. Сложнейшая во всех отношениях тренерская работа требовала максимальной отдачи. Естественно, наслаивалась усталость. И, наверное, правильно считать, что «золотой» тренерский возраст, если начинаешь работать где-то в 36–40, приходится на отрезок в 45–55 лет, может, и дольше, как было, например, у Аркадия Чернышева. Но мы никогда не получим ответа на вопрос, сколько бы еще чемпионатов мира и олимпиад выиграл тандем Чернышев – Тарасов, если бы они остались (или их оставили) в главной команде страны.

Другой вопрос, что, уходя из большого хоккея, тренеры, кроме «спасибо», ничего не получали. Работали одинаково на износ, но Тарасов и Чернышев имели армейские пенсии, Аркадий Иванович, кроме этого, довольно долго динамовскую школу возглавлял. А Эпштейн и Карпов сели на скромные пенсии. Как и сотни других наставников. В СССР никто не заикался о каком-то специальном пенсионном обеспечении тренеров, которые могли остаться без работы до достижения 60 лет. Собственно, если присмотреться внимательно, то легко можно сосчитать тех наставников, кто на своих постах после шестидесяти лет задержался. Многие же недоработали до пенсии в качестве старших тренеров. Конечно, куда-то их устраивали, но, как правило, эта работа была «ни уму, ни сердцу».

Вне всякого сомнения, добровольный уход или отставка, оформленная «по собственному желанию», это серьезный стресс. Тренер, как и игрок, в Советском Союзе привыкал к коллективу, дорожил его честью, наставник становился не просто членом семьи, но человеком, ответственным за ее существование. И тренеру, точно так же, как и хоккеисту, было крайне нелегко проснуться утром с мыслью, что ни сегодня, ни завтра не надо идти на работу. И что же делать дальше? До пенсии еще времечко имеется. А если человек отработал на одном месте с десяток лет или более, как, например. Николай Эпштейн в «Химике», пришедший в 1953 году на пустое место и вложивший душу в создание команды? Сколько всего было у него за 23 года работы? В том числе и нападок?

Однажды в крупной газете написали, что у него хоккеисты оформлены грузчиками, но на работе их никто не видел. Был случай, когда «Химик» чуть не прикрыли. У команды не было крытого катка, без которого нельзя было выступать в высшей лиге. Понятно, уходит игрок в 30 лет. Он здоров, может себя как-то проявить, найти новое занятие. Ну о каких планах в 55–57 лет могла ли идти речь? О пенсионных. Но кого это, кроме тренеров и их семей, волновало?

Долгожитель-тренер у нас только Виктор Тихонов, но в момент распада СССР и падения ЦСКА ему было 60 лет. И просто некому было спасать армейцев. В иной ситуации потерю позиций Тихонову не простили бы. А если говорить откровенно, то Виктор Васильевич вообще человек уникальный. Я не видел наставника, который бы столь серьезно относился к собственной спортивной форме, строго соблюдал режим, плюс потрясающая сила воли, выдержанность, ответственность.

Другой бы на его месте тонущий в первой половине девяностых годов ЦСКА двадцать раз бросил, не стал нервы трепать. Тем более что тренеру не раз предлагали высокооплачиваемую работу в НХЛ. Но Тихонов, когда я его спрашивал об этом, неизменно говорил: «Ну а кто, если не я. Кто-то должен здесь работать, и это мое дело». Его гражданской позиции и работоспособности можно только позавидовать. На чемпионате мира 1991 года после вечерних матчей мы засиживались за ужином за полночь. Естественно, говорили о хоккее, о чемпионате, об игроках. Уже тогда было ясно, что отечественный хоккей катится вниз. Позднее, в августе 1991-го, мы лишний раз убедились, что беспокойство было обоснованным. Тихонов сколачивал сборную для Кубка Канады с трудом.

На финском чемпионате мира, на базе сборной СССР в Турку на вечерних посиделках после ужина инициатива всегда принадлежала Виктору Васильевичу. Потом, что называется, «входили в игру» и остальные – Роберт Черенков, Игорь Дмитриев, Владимир Юрзинов, подключался к разговору и я. Это были интереснейшие беседы, в которых затрагивались самые разные вопросы, связанные с хоккеем. А утром, еще до подъема, Тихонова в спортивном костюме можно было увидеть неподалеку от базы, он не мог обойтись без трехкилометровой пробежки.

Безусловно, и в клубах главные тренеры занимались с командами не только на льду или на собраниях, ибо спектр деятельности был широким. Сегодня у тренеров, по сравнению с советским периодом, функциональные обязанности куда уже. Они уже не первые лица в клубах, хозяева не хотят терпеть, требуют быстрых побед, а если ничего не получается, меняют наставников, которых из числа россиян становится все меньше. Тренеры-ветераны говорят, что наступил кризис в профессии, в Московской академии спорта пытаются наверстать упущенное на кафедре хоккея. Но былого точно не вернешь.

Изменились критерии в оценках. Раньше рассчитывали программы роста как минимум на три сезона, ориентируясь на молодых. Сейчас просто покупают кого надо. И ставят задачу на год.

Естественно, по-другому мыслят и игроки. Ведь сегодня такой психологической проблемы, как завершение карьеры, в России не существует. Хоккеисты с их огромными контрактами обеспечивают себе задел прочности. Вкладывают деньги в бизнес. Работать юношескими тренерами почти никто не хочет. Да и в команды мастеров далеко не каждый тянется. Работа хлопотная, да и неблагодарная, по нынешним меркам, куда в большей степени, чем прежде.

Часть четвертая

Конфликт рассудило время

Одним из наиболее трагических событий в истории отечественного хоккея можно, вне всякого сомнения, назвать убийство в апреле 1997 года Валентина Лукича Сыча, президента Федерации хоккея России. Об этом в свое время много говорили и писали. Однако затрагивались главным образом темы, имевшие отношение непосредственно к преступлению, и положительная деятельность Сыча.

Тогда в список подозреваемых в качестве заказчика убийства попал бывший президент Межнациональной хоккейной лиги, заслуженный тренер СССР Роберт Дмитриевич Черенков. Обсуждая в 1997 году возможность его причастности к громкому делу, все сразу же вспомнили о недавнем конфликте этих уважаемых людей, произошедшем сразу же после прихода Сыча на пост президента ФХР. Ситуация складывалась так, что можно было предположить – повод у Черенкова был, поскольку Сыч действительно сумел развалить МХЛ – детище Роберта Дмитриевича. Много грязи вылили на Черенкова, когда тот три месяца находился под стражей. Но затем следствие вычислило заказчика убийства – хоккейного арбитра Александра Артемьева, отвечавшего за судейство в МХЛ, а также и исполнителей.

Обвинение с Черенкова сняли, однако следственные органы даже не сочли нужным перед ним извиниться. А что касается СМИ, Черенков, как честный человек, был им неинтересен. Ничего не поделаешь, такова современная российская жизнь, скажем мягко, не вполне справедливая. Поэтому, несмотря на то что прошло достаточное количество времени, все-таки есть смысл по возможности расставить точки над «i» в истории взаимоотношений Черенкова и Сыча. Без навешивания ярлыков, обвинений, поскольку оба внесли немалый вклад в развитие советского и российского хоккея.