Крушение республики Итль - Борис Лавренёв

– Всех депутатов? – спросил министр просвещения.

– Всех! – не колеблясь, ответил оратор.

– Но ведь, кроме левых, там есть и монархисты.

– Безразлично! Они скомпрометировали себя вхождением в парламент вместе с омерзительными республиканцами, – горячо ответил министр.

Но против этого предложения резко восстал новый министр спокойствия и общественных удовольствий Антоний Баст.

– Я категорически протестую против подобной необузданности, – сказал он, наваливаясь своим неимоверным животом на стол залы заседаний, отчего тот пополз по паркету, – я протестую самым решительным образом. Наше правительство не является реакционным, и его величество выразил желание сохранить конституцию и представительные учреждения. Нам предстоит создать народу веселую и беззаботную жизнь, и он сам должен указать нам желательные для него развлечения и зрелища в очередной сессии палаты через своих избранников. Что же касается предположения уважаемого коллеги, что левая часть депутатов может попытаться поднять смуту, то я должен заметить, что коллега проявил себя грудным младенцем в области политики. Все депутаты парламента у меня здесь…

Старый Баст усмехнулся мудрой улыбкой сатира и вытащил из бокового кармана бумажник, а из него сверток бумаг.

– Вот, – продолжал он, – эти векселя, брошенные на чашку весов, перетягивают самые якобинские репутации. И если я махну ими направо – вся оппозиция скажет «а», махну налево – скажет «б»!

Он спрятал пачку обратно и добавил:

– Кроме того, чрезмерное рвение коллеги грозит лишить «Преподобную Крысу» половины контингента ее посетителей, а я не могу допустить гибели лучшего увеселительного заведения страны ни как министр удовольствий, ни как хозяин.

Кабинет признал, что предъявленные Бастом гарантии вполне достаточны, и гроза не разразилась над народными избранниками.

Президента Аткина вместе с членами республиканского кабинета в самый день переворота грузовик отвез в достаточно прочное место на окраине столицы.

Король Максимилиан, не будучи человеком неблагодарным и помня отеческое попечение о нем президента в бедственные времена, даже распорядился обставить тюремную камеру низвергнутого главы республики мягкой мебелью в стиле рококо.

По прибытии в камеру президент Аткин потребовал у начальника тюремного замка бумаги и написал огромное заявление на имя короля, в котором проявил все величие своего республиканского духа.

Он заявлял, что никакое насилие не сломит его республиканских убеждений и что монархический строй он считает зловещим чудовищем, против которого он станет бороться даже из страшного гранитного подземелья (президенту была отведена светлая камера с обоями «mauve»[7] и ванной в третьем этаже), но одновременно признает, что король Максимилиан по своим личным качествам является вполне джентльменом, и лично президент Аткин счастлив тем, что имел возможность быть ему полезным в прошлом.

Это полное героизма и прямодушного бесстрашия письмо президент закончил трогательным призывом к великодушию со стороны монарха к побежденному врагу и просьбой доставить в камеру дорогую его сердцу подругу Софи и складное резиновое биде.

На докладе об этом король Максимилиан, хорошо выспавшийся после рокового дня и находившийся в состоянии блаженного размягчения, начертал доброжелательно резолюцию: «Мадам и биде послать. Совет и любовь!»

Остальные члены республиканского кабинета переносили свое положение молча и с подобающим демократам хладнокровием, за исключением генерала фон Бренделя.

Генерал изменил республике, генерал предал демократию, обратившись к королю также с письмом, убедившим его бывших товарищей в низости этого беспринципного человека.

Он писал, что с самых юных лет был горячим приверженцем роялизма, перечислял все свои заслуги перед покойным монархом Ассора Микеле, припадал к стопам Максимилиана, прося забыть его преступное участие в крамольном правительстве республики, так как был принужден к столь гнусной измене тяжелым материальным положением и безработицей, и напоминал, что безупречная деятельность по обороне отечества доставила ему благосклонность сэра Чарльза.

Благодаря этому предательству генерал фон Брендель немедленно был освобожден из-под ареста и сохранил портфель военного министра и жезл главнокомандующего при королевском правительстве.

Два дня в столице прошли в усиленных приготовлениях к торжественному коронованию Максимилиана I и не были отмечены какими-либо выдающимися событиями.

Но на третий – явившийся утром в новый королевский дворец адъютант сэра Чарльза потребовал у гофмейстера маркиза Атанаса допуска к его величеству.

Маркиз попросил адъютанта обождать и отправился к премьер-министру, которого нашел на террасе дворца.

Премьер лежал, развалившись в шезлонге, и навязанным на ниточку протоколом заседания совета министров дразнил пушистого сибирского кота.

– Коста! – позвал гофмейстер.

Премьер дернул бумагу вверх, кот подпрыгнул и распластался на полу всеми четырьмя лапами, вызвав довольную улыбку на лице государственного мужа.

– Коста! Я тебе говорю, черт побери!

Премьер лениво повернул голову и разгневанно поджал губы.

– Послушайте, маркиз, – сказал он, – я положительно возмущен вашим поведением. Во-первых, я не потерплю, чтобы мне мешали в то время, когда я обдумываю проблемы международного равновесия, а во-вторых, ваш титул и древность вашего рода обязывают вас к знанию этикета и владению слогом порядочного общества.

Гофмейстер всплеснул руками.

– Подумаешь!.. Тогда я должен довести до сведения вашей светлости, что адъютант заморского стервятника просит свидания с нашим курчонком.

– Ну и что же?

– Что делать?

– Что делать? – премьер протяжно зевнул и погладил кота против шерсти, – главное – не торопиться. Его нужно выдержать в приемной.

Гофмейстер покачал головой.

– Коста! – произнес он с горечью, – я вижу, что власть портит всех людей. Я никогда не думал, что ты можешь стать такой скотиной, чтобы заставлять ждать подневольного человека.

– Молчи! – вскрикнул быстро премьер, – молчи, старый дурак, или я заткну тебе горло хвостом этого кота. Можно подумать, что этот адъютант из нашей породы, если ты так близко принимаешь к сердцу его ожидание. Успокойся! Он сделан из того же теста, что и его хозяин. Довольно они тешились над Аткиным, и пусть меня пекут на том свете, как карася на сковородке, если я не покажу этим напыщенным шарлатанам, что Итль очень горячая игрушка, которую нельзя хватать голыми руками. Пойдем к нему.

Премьер пощекотал кота за ухом и направился к ожидающему адъютанту.

– Вы желаете видеть его величество? – спросил он, небрежным кивком ответив на поклон офицера.

– Да, и как можно скорее. Я жду уже четверть часа, – ответил адъютант с явным неудовольствием.

Премьер изобразил на своем лице презрительное сожаление.

– К несчастью, его величество сейчас занят и не может принять.

– Но я имею приказ сэра Чарльза Орпингтона лично повидать короля.

– Милый юноша, – наставительно ответил министр, – приказы вашего начальства исполняются на ваших кораблях, здесь могут исполняться только приказы моего повелителя. Благоволите передать мне поручение лорда Орпингтона.

Офицер покраснел.

– Если вы настаиваете – пожалуйста. Но я передам сэру Чарльзу, что я не был допущен…

– Так в чем дело? – переспросил премьер, рассеянно смотря на свои ботинки.

– Сэр Чарльз желает видеть короля и просит его приехать.

– Передайте лорду Орпингтону, что его величество будет ждать его у себя в полдень.

– Но я сказал, что лорд Орпингтон желает, чтобы король приехал к нему…

Премьер сурово посмотрел на офицера.

– Короли не ездят! Ездят к королям! Я считаю дальнейший разговор на эту тему излишним.

Офицер закусил губу, поклонился и удалился.

– Ты с ума сошел? – вскрикнул Атанас.

– Что? Мне жаль тебя… Ты можешь смеяться надо мной, как над дураком, и все же… Я знаю, что это не королевство, а шантан, что это не король, а швабра, я ненавижу всех королей в мире, но… тут и есть но… Я чувствую сейчас себя представителем народа… Да… да, хохочи, лопни от смеха, но, пока я здесь, я не позволю, чтобы этот скулодроб плевал в лицо нации. И пока я здесь, я, бывший шулер, бродяга, пока я на посту премьера этой страны, – я не допущу, чтобы зарвавшийся бурбон командовал нами, как новобранцами.

– Что с тобой? – спросил изумленный гофмейстер, – ты разволновался, как селедка, попавшая в сеть. Откуда у тебя такой патриотизм?

– Патриотизм? Осел!.. Если я и стал премьер-министром, то только для того, чтобы покончить с этой игрой в государство, чтобы облегчить путь сюда тем, идущим с севера, к которым лежит моя душа. Но я не хочу, чтобы вся нация лежала под генеральским сапогом. Иногда жизнь требует пафоса отечества, и он у меня появился. А твой кругозор узок, как ушко иголки…