Высокая вода - Донна Леон

– Ты лучше не смотри, мой ангел, – сказал он Кьяре. Чтобы быть в этом уверенным, он сел на край кровати, рядом с Паолой, спина к спине, и размотал ногу Кьяры.

Когда он притронулся к ноге, она инстинктивно ее отдернула, сказала: «Извини» матери в плечо и вернула ступню на место. Он взял ее левой рукой и убрал пакет со льдом. Ему надо было сесть иначе, но чтобы при этом не капал воск, и он пересел лицом к ним обеим. Он взял Кьярину пятку и зажал ее коленями, крепко удерживая.

– Все нормально, детка. Это займет секунду, – сказал он, взяв свечу в одну руку и держа конец скрепки другой.

Когда жар достиг его пальцев, он уронил скрепку и разлил воск по покрывалу. Жена и дочь дернулись от его внезапного движения.

– Минуточку, минуточку, – сказал он и опять пошел на кухню, еле слышно ругаясь.

Он взял из нижнего ящика щипчики и вернулся в спальню. Когда свечка опять была зажжена и все расположились, как раньше, Брунетти зажал один конец скрепки щипцами, а другой сунул в пламя. Он подождал, когда он раскалится докрасна, и потом, так быстро, чтобы не было времени думать, упер раскаленный конец в центр ногтя на пострадавшем пальце. Он держал скрепку, ноготь дымился, он вцепился в Кьярину лодыжку левой рукой, чтобы она не отдернула ногу.

Внезапно сопротивление под скрепкой пропало, и по его руке потекла темная кровь. Он вынул скрепку и, действуя скорее инстинктивно, чем по памяти, надавил на палец, выпуская кровь через дырку в ногте.

Все это время Кьяра вжималась в Паолу, а та старательно отводила взгляд. Но когда Брунетти поднял глаза, то увидел, что Кьяра смотрит поверх материнского плеча на него и на свою ногу.

– Все? – спросила она.

– Да, – ответил он. – Что ты чувствуешь?

– Уже лучше, папа. Уже совсем не давит и больше не дергает. – Она осмотрела инструменты: свечу, щипцы, скрепку. – И это все, что было нужно? – спросила она с подлинным любопытством, забыв про слезы.

– Все, – сказал он, пожимая ей лодыжку.

– Как ты думаешь, я смогу так сделать? – спросила она.

– Ты имеешь в виду – себе или кому-то другому?

– И то и то.

– Наверняка.

Паола, чья дочь, кажется, забыла о ней под впечатлением нового научного открытия, выпустила из рук более не страдающее чадо и забрала с кровати пакет со льдом и полотенце. Она встала, посмотрела на мужа и ребенка, будто изучая инопланетную форму жизни, и удалилась через прихожую в сторону кухни.

Глава 17

На следующее утро нога Кьяры уже настолько успокоилась, что она смогла отправиться в школу, хотя надела три пары шерстяных носков и высокие резиновые сапоги, не только из-за продолжающегося дождя и угрозы наводнения, но и потому, что сапоги были достаточно широкие и большие, чтобы там вольготно разместился ее заживающий палец. К тому времени, как Брунетти оделся и собрался на работу, она уже ушла, но на своем месте за кухонным столом он нашел большой лист бумаги с нарисованным огромным красным сердцем, а под ним ровными печатными буквами было написано: «Grazie,Papa».[31] Он аккуратно сложил лист и засунул в бумажник.

Он не стал предупреждать Флавию и Бретт по телефону – он был уверен, что они обе дома – о своем приходе, но было уже почти десять, когда он позвонил в колокольчик, считая, что вполне прилично прийти поговорить об убийстве в такой час.

Он ответил голосу из домофона, кто он такой, и открыл тяжелую дверь, когда сверху отперли замок. Он сунул зонтик в угол у входа, встряхнулся по-собачьи и начал подъем по ступенькам.

Сегодня у открытой двери стояла Бретт, она же впустила его в квартиру. Она улыбнулась, увидев его, и ее белые зубы сверкнули.

– Где же синьора Петрелли? – спросил он, пока его вели в гостиную.

– Флавия редко выходит раньше одиннадцати. А до десяти она вообще не человек.

Бретт шла впереди него по гостиной, и он заметил, что она как-то легче ходит и вроде бы меньше думает о том, как бы не причинить боль своему телу каким-нибудь непроизвольным жестом или движением.

Она усадила его и заняла свое место на диване. Серый свет падал на нее сзади, и ее лицо было затенено. Когда они уселись, Брунетти вытянул из кармана листок, на котором вчера делал записи, хотя ему было достаточно ясно, что нужно узнать.

– Я бы хотел, чтобы вы рассказали мне о предметах, которые вы нашли в Китае, тех, которые вы считаете фальшивыми, – начал он без предисловий.

– Что вы хотите узнать?

– Все.

– Это очень много.

– Я хочу знать о тех вещах, которые вы считаете похищенными. И потом, мне надо знать, как это могло произойти.

Она незамедлительно стала отвечать.

– Сейчас я точно знаю, что там четыре фальшивки, одна ваза – подлинная. – Тут ее выражение изменилось, и она смущенно посмотрела на него. – Но я не представляю, как это можно было сделать.

Теперь не понял он.

– Но мне вчера говорили, что у вас целая глава в книге посвящена этому.

– А, – сказала она с заметным облегчением, – вот вы о чем: как их сделали. Я думала, вы о том, как их украли. На этот счет у меня нет мыслей, но могу рассказать, как производятся подделки.

Брунетти не хотел поднимать вопрос об участии Мацуко, по крайней мере сейчас, и поэтому просто спросил:

– Как?

– Это довольно простой процесс. – Ее голос изменился, обретя профессиональную уверенность. – Вы что-нибудь знаете о гончарном деле или керамике?

– Почти ничего, – признался он.

– Похищенные вазы были сделаны во втором столетии до нашей эры, – начала она объяснять, но он перебил ее:

– Больше двух тысяч лет назад?

– Да. У китайцев была очень красивая керамика, даже тогда, и очень сложные способы ее изготовления. Но украденные вещи были простыми, во всяком случае, для того времени. Они неглазурованные, ручной росписи, и обычно на них нарисованы животные. Основные цвета: красный и белый, часто по черному фону. – Она вскочила с дивана и подошла к книжному шкафу, где простояла несколько минут, обдумывая что-то, переводя взгляд с одного корешка на другой. Наконец она взяла книгу с полки прямо перед собой и принесла ее Брунетти. Она заглянула в указатель, потом открыла ее и перелистывала страницы, пока не нашла нужную. Открытую книгу она передала Брунетти.

Он увидел фото сосуда в форме тыквы, приземистого, с крышкой. О размерах его судить было трудно. Рисунок на нем располагался как бы тремя поясами: первый – горлышко и крышка, потом широкое поле в середине и третья полоса – по самому низу. На центральном поле, на самом выпуклом месте, красовался стилизованный белый зверь с открытой пастью – то ли волк, то ли лисица, то ли даже собака, – стоящий на широко расставленных задних лапах, раскинув в стороны передние. Ощущение движения, создававшееся линиями его конечностей, подчеркивалось геометрическим узором из загогулек и завитушек, шедшим, вероятно, по всему кругу. Край сосуда был заметно выщерблен, но главный рисунок был невредим и просто великолепен. В описании говорилось только, что это династия Хань, что для Брунетти ничего не значило.

– Это что-то вроде того, что вы нашли в Сиане? – спросил он.

– Это из Западного Китая, да, но не из Сианя. Редкая вещь; сомневаюсь, что мы найдем нечто подобное.

– Почему?

– Потому что прошло две тысячи лет. – Она явно была уверена, что этого достаточно для объяснения.

– Расскажите мне, как вы бы ее скопировали, – сказал он, глядя на фото.

– Сначала находите гончара-специалиста, у которого было время и возможность изучать находки, пристально их рассматривать, работать с ними, может быть, участника раскопок или сотрудника выставки, который их расставлял. Это позволило бы ему разглядеть мельчайшие детали, а также получить точное представление о толщине разных частей. Потом нужен очень хороший рисовальщик, который может скопировать стиль, уловить настроение такой вазы, а потом воспроизвести так похоже, чтобы казалось, что это тот же самый предмет.

– Насколько сложно все это сделать?

– Очень сложно. Но есть люди – и мужчины и женщины, – которые очень в этом поднаторели.

Брунетти поместил указующий перст прямо над центральной фигурой.

– Эта ваза повидала виды, сразу скажешь, что она очень древняя. Как они это воспроизводят?

– О, это относительно несложно. Они закапывают вазу в землю. Некоторые используют выгребные ямы и закапывают туда. – Видя невольное отвращение Брунетти, она пояснила: – Краску разъедает, она быстрее линяет. Потом они еще откалывают маленькие кусочки, обычно с краев или со дна. – Для наглядности она показала на маленький скол на краю сосуда на фото, как раз под крышкой, и у дна, где тот касался земли.

– Это трудно? – спросил Брунетти.

– Нет, сделать предмет, который обманет дилетанта, несложно. Гораздо труднее сотворить нечто, способное ввести в заблуждение специалиста.

– Вроде вас? – спросил Брунетти.

– Да, – сказала она без ложной скромности.