В гостях у Сталина. 14 лет в советских концлагерях - Павел Назаренко

Приобретенными вещами лагерники хвалятся своим товарищам, те с восхищением осматривают, завидуют и, конечно, совместно пользуются ими. И не жаль ли расставаться с такими дорогими вещами?

На случай «шмона», мелкие вещи засовываются по щелочкам, более крупные вещицы тоже пробуют спасти от зоркого глаза охранника, но не всегда это удается. Забирают все, кроме белья, что на тебе очищают, как следует и то, когда им вздумается ночной шмон: врываются охранники в барак и слышно: «подымайся и в конец барака бегом!» Во избежание неприятностей все быстро поднимаются и, если не бегом, то ускоренным шагом уходят в указанном направлении. Охранники начинают делать «шмон» ища, как будто, оружие. Все постели перевернуты, пересмотрены. Заглядывают в более крупные щели, прощупывают полы пиками, нет ли подкопов, для побега, не взорваны ли полы. Нет ли запасов хлеба, сухарей, сахара, соли и пр. нужное для беглецов — металлические ложки, карандаши, бумага и все, что по их мнению лишнее для лагерника, отбирается. Кончив с этим, они начинают осмотр людей. Руки их змеей ползут по твоему толу. О, как неприятно их прикосновение, а они ползут по всему толу, облапывают, ощупывают всего тебя, все швы белья, и чуть ли не все внутренности твои» Обыск считают — дело доходное.

Обыск кончен. Люди возвращаются к своим постелям проклиная тиранов, но огорчению нет края, когда они констатируют недостаток каких либо вещей, необходимых для лагерника и отобранных незаконно, что часто случается.

Обмундирование

В последнее время мы получали обмундирование два раза в году. Осенью зимнее: бушлат, фуфайку, ватные брюки, шапку, валенки и пару портянок. Весной зимняя одежда отбиралась и выдавалась летняя: оставался бушлат или фуфайка, выдавалась летняя блуза, летние брюки, ботинки, зачастую чиненные /старые/ и пара летних портянок. Куски белой материи размером в 20х15 см., номером твоего лаг. отдела.

Пришивались они на спине, на правом рукаве выше локтя и брюках — выше колена. Без этого номера ни один конвой не хотел принимать лагерника при выходе на работу.

Последнее время выдавалось по две пары белья. В бане его меняли после 10-ти дней. Стирали в прачешной, но нередко и сами.

Баня и банообработка происходили через 10 дней, иной раз и реже. В 1951 году выдавали к матрацам — простыни и наволочки.

Кражи и вычеты

Кражи были очень часты и то всего, что попадалось под руку вора, чему способствовали и охранники лагеря. Возвращаясь с работы многие лагерники не обнаруживали белья, верхней одежды, ботинок и пр. На это составлялись списки и в конце месяца высчитывалось с заработной платы всех, если собственник не имел своей зарплаты.

За лагерную квартиру делались вычеты, за конвой — тоже, за кухню — тоже. Лагерник содержал себя и всю свору, которая угнетала его. Зарплата получалась по выработке.

Заем

В 1950 году в лаг. отдел номер 25 начальство дошло до такой наглости, что заставило заключенных — своих врагов, подписываться на заем /государственный/. Мы признанные и объявленные враги государства, должны были подписываться и поддерживать государство, которое затягивало петлю на нашей шее, с каждым днем все больше и больше. Мы были поражены таким гнусным требованием. Удивились не меньше цыгана, протестовавшего против та — кого же требования: «Яке ж це государство що у цыгана просыть допомогы-мылости, кольок це воно було?» Но мы были еще в большем смущении и смешном положении.

Мы должны были помогать своими руками, рукам палачей, схвативших нас за горло и давящих нас, как удавы.

Переписка

Сообщение с внешним «ром было запрещено до смерти «отца народов» и еще год спустя. Письма же родным разрешалось один раз в полгода, но они не всегда доходили по назначению. Бывали случаи, что в куче бумаг, выбрасываемых начальством, ища бумаги для курения, лагерники находили уничтоженные письма, посылаемые родным, а сами же письма и фотографии от родных, посылаемые своему сыну, находившемуся в нашем лаг. отделении.

Изоляторы и буры

Провинившихся в лагерях сажали в изоляторы на полуголодный паек на известное время — неделю, две больше. Кроме изоляторов в некоторых лагерях были и буры. Это барак, куда попадали всевозможные типы. И кто не знает из подсоветских, что такое бур.

Но заграничники не имеют и понятия об этом бараке, наполненном разношерстной публикой, как сказал штрафной или провинившийся. Уркаши-воры, воровки, проститутки и пр. и пр.

Новичок попадал в это общество, вначале приходил в ужас от того, что делается там. Какие оргии отыгрываются на глазах всего этого общества урками и проститутками, бесстыдными и ненасытными в сексуальном отношении. Первую» скрипку» там играют уркаши с их «дамами». Они имеют везде и всюду атаманов и им подчиняются все жильцы бура. В противном случае избиение а то просто и нож под горло.

Вышедшие из бура во всю жизнь не забудут того цинизма, низкой похабной извращенности, доходящей уму не постижимой, нормальному человеку плотской фантазии. В этом отношении эти выродки людские, перещеголяли все поддонки всего мира.

Это результат Сталинских экспериментов-достижений. Это дети коммунистического воспитания, первого коммунистического поколения, чему, думаю, западные коммунисты не могут, или не схотят поверить.

Много, много можно было написать о лагерях, но всего не вспомнишь, а записывать, т. е. вести дневник в лагерях нельзя: ибо сразу же тебя сделают шпионом и тогда баста. Так один фельдшер Кобелев /при мне/ поплатился за то, что у себя записывал заболевания и смертность среди заключенных.

Вызов в Глав. управление Озрлаг Тайшет

Итак, мы в заброшенном лагере, среди труднопроходимой тайги. Живем и ждем с нетерпением вызова на освобождение. В ноябре отправка началась малыми группами от 3-х до 8-ми человек и то с большими промежутками времени.

В январе пришла и моя очередь. Вызывают нас двоих и в спешном порядке везут на жел. дор. станцию. На короткое время завозят нас в лагерь, находящийся невдалеке от станции.

Там я встретился с генералом Соломахиным и ночью поездом поехали к Тайшету.

Прощайте товарищи, прощай тайга суровая со своими законами нечеловеческими. Многих ты приютила на вечно, но я, даст Бог уйду, уйду навсегда хоть и получеловеком — /инвалидом/ в чужие страны подальше от своей мачехи России, и своей дорогой родной Кубани.

Паровоз пыхтя, потянул свое бремя, состоящее из нескольких пассажирских вагонов, среди расступившейся тайги, искрами освещая и раздирая ночную темень. Станции одна за другой спешат нам на встречу и в конце ночи, кончился наш такой далекий путь.

Снова в Тайшете

Вот он сердце лаг. отдел, озерлаг Тайшет, опять перед нами высокими заборами и скрытыми часовыми. Потекла обыкновенная лагерная жизнь лишь с той разницей, что видишь частую смену людей. Одних отправляют, других принимают и так без конца.

Здесь мне пришлось встречаться с лагерниками из Норильска, рассказавшими о всех ужасах и зверствах энкаведистов в 1953 г., проявленных к лагерникам «Норильского бунта», вызванного ужасными действиями норильских энкаведистов. На жестокости этих паразитов лагерники ответили отказом, идти из лагерей, забаррикадировались. Красные применили холодное и огнестрельное оружие, результатом чего было много убитых и раненых лагерников.

Здесь также узнал я и о большом бунте женского лагеря в Караганде в 1952 году.

Желанный час приближается

Медленно тянутся дни. Надоела уже безработица. Уехали мои знакомые по Югославии Н. Ларионов и хорунжий Кравченко. Уехали и другие, позже меня вызванные, а меня не вызывают. Я начал думать: не по ошибке ли меня вызвали, не преждевременно ли?

Но после двух с половиной недель, вдруг меня вызывают, после обеда, не предупредив. Дают документы, деньги — пищевое довольствие по 4р. 30 коп. на сутки, и не дав вполне подготовиться и проститься с товарищами, выпроводили за ворота.

Многие вещи находившиеся на топчане, пришлось оставить т. к. охранники не пустили меня назад.

Обратный путь. /На Запад/

Выйдя за ворота, которые плотно с грохотом закрылись, как будто бы рассердились, что уходят их жертвы, недоконченные лагерники, и, положив свои жидкие пожитки вознице, мы /5 мужчин и две женщины/, быстро пошли к жел. дор. станции. Ночь уже окутала своим черным покрывалом землю с ее жалкими обитателями.

Темень непроглядная! Дух захватывает. В груди, что-то жжет, а ноги, хотя и ослабевшие, но несут все быстрее и быстрее, ослабевшее тело, несмотря на ухабы, на кочки, попадавшиеся в темноте, по дороге. Хочется, как можно скорее уйти и уйти подальше от этих проклятых установок, где людей в XX веко превращают в полных, бесправных, беззащитных белых рабов. Уйти подальше и забыть обо всем пережитом, как о кошмарном сне, длившемся долгие и тяжелые десять лет.