Как отравили Булгакова. Яд для гения - Геннадий Смолин

С каждым новым выходом в мир я тяготился им все больше и больше и всякий раз чувствовал огромное облегчение, когда возвращался в свою берлогу. Бросал выписанный эскулапом рецепт в ящик стола, а больничный лист клал в конверт, заклеивал и просовывал под дверь. Утром приходил почтальон и забирал конверт на почту.

Меня вообще ничто не могло потревожить, кроме моего исследования и отсутствия вестей от Эдуарда Хлысталова.

И вот как-то утром пришла-таки долгожданная весточка – открытка, написанная каллиграфическим почерком, так хорошо изученным мною. Именно этой рукой был выведен перевод послания, в тайну которого, как в бездну, рухнула моя жизнь. Но написано на открытке было совсем не то, что я ожидал. Я прочел:

«Со мной созвонились, и было назначено рандеву в ресторане, где обслуживают слепые кельнеры. Там темно, общение наощупь. Было двое мужчин в черном. Разговор был спокойный, но с угрозами. Они знают про рукописи и требовали их возврата. Берегите себя. Существовали и другие тексты, но они хранились не у меня. Думаю, это проверка нас с вами на прочность. Вам ничего не говорило имя скульптора Меркурова, снявшего с Булгакова посмертную маску? Она сейчас в музее МХАТа. Вы рассмотрели только одну папку с документами или обе? Боюсь, что угроза для вашей жизни реальна. Пожалуйста, не делайте больше попыток связаться со мной по сотовой связи. Ограничьте свои перемещения. Не хочу впутывать вас в новые неприятности. Молю Бога о том, чтобы когда-нибудь вы простили меня за то, что я втянул вас во все эти дела. Общаться с вами могу только по городскому телефону: здесь «прослушка» маловероятней, нежели по мобильнику. Да хранит вас Господь. Ваш Э.Х.».

Булгаков: «Конечно, мне дали яду…»[13]

В маленькой мертвецкой у окна

Золотая голова на плахе;

Полоса на шее не видна —

Только кровь чернеет на рубахе…

Москва, 1989 год

полковник МВД

Эдуард Александрович Хлысталов

Лет десять назад я работал старшим следователем в когда-то знаменитой Петровке, 38. Однажды секретарь управления положила на мой стол конверт. Письмо было адресовано мне, но в конверте самого письма не было. В нем лежали две фотографии, на одной из карточек был изображен живой, а на другой – мертвый человек на смертном одре. Я сначала не мог понять, какое отношение эти фотографии имеют к моим уголовным делам. В это время я расследовал три дела по обвинению нескольких групп расхитителей государственного имущества в особо крупных размерах, но никакого убийства мои обвиняемые не совершали. Потом я подумал, что кто-то решил подшутить надо мной. Однако, присмотревшись к одному из снимков, я узнал писателя Михаила Афанасьевича Булгакова в окружении его друга С. Ермолинского и пасынка от третьей жены Сергея Шиловского. Кто и для чего прислал мне эти снимки, осталось тайной. Занятый текущими делами, я бросил фотографии в ящик служебного стола и забыл о них. Когда через два-три года я вновь наткнулся на эти снимки, то мне подумалось: а не запросить ли результаты патологоанатомического вскрытия, согласно которым было выписано «свидетельство о смерти». И хотя я интуитивно сознавал, что в неожиданной смерти Булгакова что-то не так, но тревоги и тут не забил: поначалу трудно было представить, что в ранней гибели великого писателя есть криминал.

Как я теперь жалею, что не взялся сразу за расследование странной смерти Булгакова; в то время еще жили несколько человек, знавших многое о писателе, – родственники, друзья, жены.

С большим опозданием, но за дело Булгакова я все-таки взялся. Расследование проводил как частное лицо, преодолевая неизбежные бюрократические барьеры и чиновничьи преграды. Если бы не мое служебное положение, удостоверение полковника милиции, вряд ли удалось бы что-то установить, кроме того, что знали все. С детских лет нам внушалось, что жил в СССР писатель и драматург Михаил Булгаков. Писал пьесы для театров, сценарии для кино, а в конце жизни подготовил к публикации рукопись романа «Мастер и Маргарита». Человек он был, несомненно, талантливый. Прозаик и драматург создавал свои произведения – романы, пьесы и сценарии, но они с трудом пробивались на сцену или же на читательские прилавки… Мы привыкли на рисунках, картинах, в скульптуре видеть молодого писателя в шляпе или с моноклем в глазу, а то и в парике судьи в спектакле МХАТ «Пиквикский клуб». Наверняка в нем жил и превосходный, талантливый артист…

Издревле известно, что ложь опасна. И, несмотря на это, мы истребляем правду и создаем нечто подобное ей из папье-маше, поделки из которого не бросали вызова идолам и ни у кого не вызывали страха. Так и случилось с реальным образом Булгакова… Что же касается близких родственников, они, без сомнения, унесли тайны Булгакова с собой в могилы. Так как же следовало поступить и мне? Я профессиональный сыщик и давал клятву хранить тайну следствия. Да, я поклялся в этом.

Но все же я больше не могу молчать! Смерть подошла вплотную, стоит с косой у меня за плечами. Докопаться до голой правды мне, конечно, уже не хватит времени. Но если в течение ближайших нескольких дней мне удастся ускользнуть от страшной фигуры смерти, то я сделаю все возможное, чтобы изложить на бумаге то, что знаю. Я обязан это сделать. Мы переживаем дьявольское время, время, когда всем заправляют продажные шкуры, творящие зло под маской благочестия и набожности. Я знаю, Булгаков не оставит меня в покое до тех пор, пока я не исполню свой долг. Прошлой ночью он вновь являлся мне…

Уверен, сна у меня не было ни в одном глазу. И Булгаков возник передо мной точь-в-точь таким, каким был при жизни. В башмаках, ночной рубашке с неизменной шапочкой на голове с вензелем «М» он стоял посреди захламленной комнаты – той самой, в которой скончался, широко расставив ноги и театрально подбоченясь. Его небольшая голова, с аккуратной, с пробором прической, была откинута назад. Булгаков смеялся. А я купался в каком-то странном серебряном свете и мог до мельчайших деталей разглядеть его кабинет, который и без того знал прекрасно: на письменном столе сгрудились горы листов бумаги с начатыми или уже написанными произведениями, на полу темнело пятно от разлитой микстуры – все о нем давно забыли. Штора по-прежнему закрывала все окно, чтобы свет не раздражал Мака. В доме был тот самый кавардак, когда приходит смерть и когда не до уборки комнат или ремонта квартиры.

Внезапно смех оборвался. Глаза Булгакова налились светло-голубым светом, он отвернулся и оголившееся правое плечо задергалось от колотивших его рыданий.

Я вздрогнул, закрыл глаза и отпрянул назад. Мне стало страшно. Я хотел убежать, но подошвы намертво приклеились к полу…

…Я так и не сумел ознакомиться с официальными результатами вскрытия, хотя фамилия известного патологоанатома Александра Ивановича Струкова значилась в дневниках Е. С. Булгаковой (фамилия была вписана карандашом).

Я стал разыскивать дело по расследованию ранней смерти писателя Михаила Булгакова. Пришлось обойти архивы МВД СССР, Прокуратуры, Комитета государственной безопасности, дела нигде не было. Обратился за помощью через московские и ленинградские газеты к общественности, но столкнулся с холодным равнодушием. Ничем мне не помогли ни булгаковеды, ни музейные работники, ни коллекционеры. Оказалось, никакого расследования о причинах безвременной смерти писателя и не производилось. В архиве Института мировой литературы имени Горького есть папка с документами. Их сохранила для потомков жена Булгакова – Елена Сергеевна Булгакова, бережно собиравшая каждую бумажку, имевшую отношение к писателю. Как ей удалось получить в милиции эти материалы и почему они вообще уцелели, эту тайну мы, наверное, никогда не узнаем. Привожу документы с сохранением стиля и знаков препинания.

Акт по результатам патологоанатомического вскрытия

гр. Булгакова М.А., 18 мая, 1891 года рождения

«Уважаемый доктор А.Н.Захаров, Вы, без сомнения, имеете все основания ознакомиться с заключением, которое я завершил сегодня утром после вскрытия тела гр-на Булгакова. Поскольку Вы лично присутствовали при сем, я не буду повторять очевидное, а также вдаваться в детали. Как Вы понимаете, я действую в интересах науки, поэтому считаю своим долгом поделиться с Вами конфиденциальной информацией о покойном. Ваше предположение было верно: я действительно нахожу исследование трупов интереснейшим из занятий.

К несчастью, я напрочь лишен не только дара литератора, но даже элементарного музыкального слуха. Сразу отмечу, д-р Захаров, меня больше привлекают отклонения от нормы, нежели сама норма. Прежде чем выслушать мое резюме, примите во внимание, что я имею основательную, долгую и постоянную практику. Так вот, за исключением одного-двух необычных, весьма спорных по трактовкам случаев, я не встречал феномена, сходного с булгаковским.