Одинокий странник. Тристесса. Сатори в Париже - Джек Керуак

Ряду. У меня огромная коробка (пустая) для свалок из пепельниц и мусорок комсостава, у меня две швабры, одна для гальюнных полов, другая для палуб — мокрая тряпка и сухая тряпка, — авральные вахты и замыслы мои собственные. Я хожу, яростно ища свой участок работы — невнятные люди стараются обогнуть меня в коридорах, стремясь исполнить судовую работу. После нескольких бессвязных власосвисающих траурных мазков по полу у старпома он выходит с завтрака, дружески со мной треплется, он станет капитаном судна, ему неплохо. Я отмечаю интересные нотки в выброшенных блокнотиках у него в мусорной корзине, касаемо звезд. «Подымись в штурманскую рубку, — говорит он, — и найдешь там в корзине массу интересных блокнотов». Потом я так и делаю, а там заперто. Появляется капитан — я пялюсь на него огорошенно, потно, ожидаючи. Он тут же видит идиота с ведром, его коварный ум тут же принимается за дело.

Он был низкорослый, на вид почтенный седовласый человек в очках в роговой оправе, одет хорошо, франтовато, глаза морезеленые, повадкой тих и непритязателен. Под всем этим таился спятивше шкодливый извращенный дух, что уже в тот первый миг начал себя проявлять, когда он сказал: «Да, Джек, тебе только надо научиться правильно выполнять свою работу, и все будет в порядочке — вот, к примеру, делаешь сейчас уборку — погляди-ка, иди сюда». Настоял, чтоб я зашел поглубже к нему в жилье, где он мог говорить тихо. «Когда ты, погляди-ка, ты не… (Я начал различать безумное в его заиканьях, передумываньях, икоте смысла) — …не одной шваброй моешь гальюн и палубу», — мерзко произнес он, тоном мерзким, чуть не рявкнув, и я, где минуту назад восхищался достоинством его призвания, великими навигационными картами у него на рабочем столе, теперь сморщил нос оттого, что понял — идиотский этот человек весь залип на швабрах. «Бывают такие штуки, микробы называются, знаешь», — сказал он, как будто мне это неведомо, хотя что он понимает в том, насколько мне наплевать на его микробы. Вот мы утром в калифорнийской гавани обсуждаем такие вопросы в его безупречной каюте, она все равно что царство перед моим трущобным чуланом, и какая ему будет разница, да ни в жисть.

«Да, так и буду делать, не беспокойтесь — э — дядя — капитан — сэр —» (без понятия, как натурально разговаривать в новых морских милитаризмах). Глаза его заискрились, он подался вперед, что-то нездоровое было и что-то еще, какая-то карта в рукаве. Я обслуживал все каюты комсостава, выполняя бестолковую работу, вообще-то не очень понимая как, и ждал, когда Джорджи или кто-нибудь мне покажет. Дремать днем некогда, с бодуна днем пришлось делать судомойство за 3-го кока у раковины на камбузе с огромными котлами и сковородами, пока мужик не пришел из профкома. Здоровый армянин с близко посаженными глазами, жирный, вес около 260; он что ни день перекусывал на работе — сладких картошек, куски сыра, фрукты, все он попробовал, а между съедал плотные трапезы.

Его каюта (и моя) была первой в коридоре по левому борту, лицом к баку. По соседству жил палубный механик, Тед Джойнер, один; частенько и не раз по вечерам в море он приглашал меня к себе коксануть и вечно с доверительной глубокоюжной цветистолицей дружелюбной и — «Щас я те правду скажу, мне на самом деле не нравится такой-то-и-такой-то, и вот мне оно каково, но я те правду скажу, ты поссушь, ни хера те не вру, а я те правду скажу, дело тут просто во-ну мне вообще-то это не нравится, и я те правду скажу, мямлить не стану; я ж не мямлю, Джек?» Тем не менее первый благородный господин всего судна, он был откуда-то из глубин Флориды и тоже весил 250, вопрос только в том, кто ел больше, он или Гаврил, мой большой сожитель, 3-й кок; я бы сказал, что Тед.

А теперь я вам правду скажу.

Дальше по соседству жили два грека-уборщика, один Джордж, другой никогда не разговаривал и едва ли представился вообще — Джордж из Греции, а «Либерти» это фактически было греческим, только плавало под американским флагом, кой множество раз впоследствии трепетал над моими предвечерними гамаками на кормовой палубе. Глядя на Джорджа, я думал о бурой листве Средиземноморья, рыжевато-бурых портах, узо и фигах острова Крит или Кипр, такого он был цвета и с усиками, и с оливково-зелеными глазами, и с солнечным настроением. Поразительно, до чего он сносил шуточки всей остальной команды касаемо этой предрасположенности греков любить, когда сзади. «Ей, ей! — смеялся он рассыпчато. — В жопу, ей ей». — Его уклончивый сокаютник был молодой человек, прямо у нас перед глазами в процессе старения — по-прежнему моложавый лицом, и с любовницкими усиками, и все так же моложавый фигурой в руках и ногах, он отращивал пузо, которое выглядело непропорционально и казалось все больше всякий раз, когда я наблюдал за ним после ужина. Какой-то потерянный любовный роман попросту заставил его бросить попытки выглядеть молодо и по-любовницки, предполагал я.

Столовая экипажа располагалась рядом с их носовым кубриком, тогда каютой Джорджа; буфетчик и дневальный кают-компании явились только на второй день — потом в носовом конце лицом к носу, главный кок и 2-й кок и пекарь. Главным коком был Чонси Престон, негр также из Флориды, но сильно дальше из Кизов, и он фактически смахивал на вест-индца, помимо обычного американского южного негра с жарких полей, особенно когда потел у плиты или молотил по говяжьим вырезам тесаком; отличный повар и милый человек сказал мне, когда я мимо проходил с тарелками: «Что у тебя там, милый?» И весь жесткий и жилистый, как боксер, черная фигура его совершенна, непонятно, как он не растолстел на тех потрясающих ямсах и ямсовых подливах, и рагу из свиных голяшек, и южной жареной курицы, что сам и готовил. Но при первой чудесной еде, что он приготовил, раздался низкий спокойный угрожающий голос светловолосого кудрявого шведа-боцмана: «Если нам на этом судне солить еду не надо, значит, мы не хотим, чтоб ее солили», и През ответил ему с камбуза точно таким же низким и спокойным угрожающим голосом: «Не нравится — не ешь». Видно было, тучи сбираются на рейс…

2-й кок и пекарь был хипстер, профсоюзный чувак, то есть деятель — поклонник джаза — франт — мягкий, усатый, элегантный, бледно-золотого окраса кок синих морей, который мне сказал: «Чувак, не обращай внимания на жалобы и выступления ни на этом судне, ни на каком