Том 3. Письма 1924-1936 - Николай Островский

Совнарком назначил мне персональную пенсию 120 рублей в месяц.

Горячий привет от всех моих.

Со дня на день жду 2-ой книги. Как только получу — пришлю тебе.

Твой Н. Островский.

Азово-Черноморский край, г. Сочи,

Ореховая, 47. 9 мая 1934 г.

145

А. И. Подгаецкой

14 мая 1934 года, Сочи.

Москва, Центр.

Новая Площадь, 6/8.

Издательство «Молодая Гвардия».

Инструктору по агитмассовой работе

тов. Подгаецкой

Товарищ Подгаецкая!

Я прошу вас, сообщите мне подробно, в каком положении находится перевод книги на польский и мордовский языки. Вы писали, что на мордовском языке книга была уже в гранках. Я прошу прислать мне несколько экземпляров, особенно интересует меня книга на польском языке, который я знаю, этот перевод я могу лично оценить. Напишите, почему молчат комсомольцы. Сообщите адрес Рыжикова.

Крепко жму вашу руку.

Н. Островский.

14/V — 34 г.

146

А. А. Караваевой

14 мая 1934 года, Сочи.

Дорогой товарищ Анна!

Вчера у меня было два «сюрприза» — твое письмо и вслед за ним письмо товарища Залка. В основном на твое письмо уже ответил товарищ Матэ. Безусловно, если возможна отдельная комната в доме отдыха ЦК, то меня это прекрасно устроит, я смогу работать, проводить дни в саду и питаться, как это нужно. Скажи, товарищ Анна, откуда ты узнаешь о небольших неприятностях и прочих моих мелочах житейских? Я ведь никому, в том числе и товарищу Соне, не пишу и не писал. Я уже говорил тебе когда-то, что моя экономическая база еще в недавнем прошлом была из рук вон плоха, но это было в прошлом. Но сейчас, когда я ежемесячно получаю из журнала солидные суммы, а также кое-что от издательства, я никак не могу сказать, что я бедствую. Это была бы неправда. Денег расходую уйму, но в Сочи жуткая дороговизна; живя за счет рынка, денег не сэкономишь. Ты знаешь, что я не могу и не буду загружать ни местных работников, ни моих московских друзей и шефов мелочными вопросами о снабжении и т. д. и т. п. Но паек, что получают все, выдается и моей семье, а претендовать на повышенное снабжение, которым, пользуется руководство, я не имею права и желания и стремления, уже хотя бы потому, что я в данное время получаю в два раза больше секретаря райкома партии. Поэтому я прошу тебя, товарищ Анна, не причинять через ЦК [ВЛКСМ] «неприятностей» местному руководству, ибо получится так, что я кому-то жаловался, и товарищи на меня обидятся. У меня ведь есть деньги, значит кризиса нет. Единственный раз, когда я согласился на предложение комсомольцев — добыть мне хоть на месяц питание в санатории Ривьера. Это было после свирепого желудочного заболевания, происшедшего от недоброкачественной пищи, от которого я едва не погиб недавно. Ривьера кормит вкусно и диэтически, стоимость стола 150 рублей в месяц. Меня попитали десять дней и закрыли это. Надолго отбило мне охоту лезть куда не следует, да потом и неудобно пользоваться какой-то «контрабандой», без путевки. Если я не делал этого, когда голодал, то теперь это совсем не обосновано. Возможно, кто-либо из ребят написал тебе об этом.

Вот почему я прошу тебя извинить меня за все эти партизанские выходки моих друзей и приятелей. Это плохо. Они могут неправильно информировать, наговорить лишнего. Говорят, что один такой балбес добрался в прошлом году до товарища Салтанова и наговорил о моем быте «семь бочек арестантов». Если это было так, а не просто слух, то нельзя себе представить моего негодования. Кто им дает право на такие штуки, — ведь это частично может меня дискредитировать в глазах товарища Салтанова и других товарищей. Ты знаешь, я получил назначенную СНК РСФСР персональную пенсию в размере 120 р. в месяц. Она получена благодаря настойчивости ЦК ВЛКСМ. Как видишь, я никак не смею пожаловаться на отсутствие заботливого внимания ни со стороны партии, ни со стороны товарищей. Это была бы клевета. Вот почему иногда проделанные фокусы настолько мелки, что о них не стоит говорить: вместе с тем тебя кто-то загружает этим и создает у тебя предположение, что я бедствую и т. д.

Твое предложение о доме отдыха, если только вам удастся сделать, создаст для меня какой-то режим и частично изолирует меня от большого наплыва ребят, которые частенько мешают мне работать.

Все эти месяцы я занят напряженной учебой. Сейчас, например, начинаю проработку второго тома «Война и мир». У Толстого есть чему поучиться. У меня есть мечта, которая меня не покидает, — возвратиться на зиму в Москву, где работа и учеба под руководством опытных мастеров двигались бы куда стремительнее и продуктивнее, чем здесь, где я вроде кустаря-одиночки. Будь я в Москве, разве вторая книга вышла бы такой шершавой? Сколько, например, надо написать печатных листов, стенографируя нашу единственную с тобой встречу. Но в Москве нужна комната, а это тяжелая вещь. Недавно товарищи Киршон, и Серафимович, и Залка обещали свою помощь в этом направлении. Москва нужна для учебы и окружения. Осень и зиму там, а лето в Сочи. Я обращаюсь с призывом к тебе и к Марку присоединить свои усилия к действию названных товарищей, и мое самое большое желание будет удовлетворено. Мне лично все равно где жить, но автору первой ученической работы нужна Москва, как воздух.

Трижды был у меня А. Серафимович. Старик сделал подробный анализ моих ошибок и достижений. Очень и очень полезна мне эта встреча. Александр Серафимович произвел на меня прекрасное впечатление. Старик умница и не плохой души человек. Очень жаль, что эти два больших мастера, близкие и родные нам люди, как А. М. Горький и Александр Серафимович, не нашли общего языка. Правда, Серафимович сделал большую ошибку, и я ему о ней по-сыновьи говорил. К сожалению, дело не в этой ошибке, а в каком-то скрытом антагонизме, о котором я не хотел старика расспрашивать. Вчера открывается дверь и входит товарищ Матэ. Я встретил его восклицанием: «А, кометы возвращаются!..» О Матэ я не буду тебе писать, ты его знаешь больше меня. Этот венгерец не может не стать мне другом, если подойти к нему без предвзятости, просто так, как он подходит к тебе. С такими ребятами даже умирать не скучно.

Ты знаешь, редактор Шпунт из «Молодой гвардии» пишет, что выход второй книги опять отсрочивается, уже до писательского съезда. До каких пор они будут меня обманывать, я не знаю. Слыхал не меньше тридцати сроков, и ни один не выполнили. Вот брехуны.

Ну, пора кончать, я и так расписался.

Напишет ли мне твоя дочурка письмо о своих впечатлениях?

Крепко жму твою руку.

Уважающий тебя Н. Островский.

14 мая.

г. Сочи, Ореховая, 47,

147

А. И. Подгаецкои

27 мая 1934 года, Сочи.

Дорогая товарищ Подгаецкая!

Ваше письмо получил.

Очень жаль, но письма комсомольцев я не получал. По-видимому, почта его «угробила».

Сообщите об этом молодежи. Пусть не обижаются на меня, не считают меня бюрократом.

Прошу Вас, «поднажмите» на редактора польского издания, — пусть он мне сейчас же напишет, что надо доработать.

Я уже наметки делаю.

Во-первых, ввожу в эпизодах расстрела поляками нашей подпольной организации тот факт, что поляк солдат, радиотелеграфист, имевший связь с подпольным комитетом, тоже был приговорен к расстрелу военно-полевым судом и расстрелян за два дня до общей казни, а другой солдат, писарь штаба, приговорен к 20 годам каторги. Этим самым борьба за советскую власть рисуется не как дело лишь одних украинцев.

Во-вторых, образ поляка революционера, машиниста, старика Полентовского Вячеслава Сигизмундовича, должен быть расширен в национальном разрезе в противовес польским панам типа Лещинского и других.

Есть еще два рабочих поляка, принимавших участие в борьбе за советскую власть. И если расширить обрисовку комиссара продовольствия Тыжицкого (тоже поляка, о нем сказано лишь два слова), то этим самым несколько сгладится то возможное впечатление, что все поляки сплошь отрицательные типы, что, конечно, ни в коем случае не входило в мои замыслы и что резко противоречило бы действительности.

Это мои наметки. Их можно еще глубже развернуть. Я готов сделать все, что нужно, лишь бы польское издание было пущено в производство как можно скорее.

Прошу передать эти наметки редактору Либицу и мою просьбу — сейчас же написать мне обо всем.

Интересно, переводится лишь 1-я часть или обе?

Не прекращайте со мной живой связи, товарищ Подгаецкая!

На зиму я надеюсь переехать в Москву, и тогда, конечно, мы с Вами свидимся и крепко пожмем друг другу руки.

С коммунистическим приветом!

Н. Островский.

27 мая 1934 г.

Ореховая, 47, г. Сочи.

148

К. Д. Трофимову

9 июня 1934 года, Сочи.