Поход семерых - Антон Дубинин

В лицо Аллену ударила горячая волна стыда, когда он понял, что говорят про него. Не про Клару, не про Марию даже — про него.

— Вы не получите никого из нас. Вам не должно здесь оставаться. Вы люди, и ваши души ждет на суд небесный Отец. Устыдитесь и ступайте к нему.

— Мы пойдем. — Булькающий голос исходил словно бы из живого болота, и на свету мертвецы начинали источать зловоние. — Мы уйдем, если тот, кто вел ваш отряд, даст нам отпущение. Отпустит нас.

Глаза Роберта удивленно расширились. Инстинктивно пригладив рукой волосы, он шагнул было вперед, но женщина опередила его намерение.

— Не этот. Другой. Имеющий власть.

Тихий, худой Йосеф с воротничком-стоечкой, нелепо торчащим из-под штормовки, вышел из-за широкой спины Марка. Казалось, что он чуть улыбается своей извиняющейся улыбкой. Он чуть-чуть горбился.

— Вы ошиблись, я никого не вел. И никакой власти тоже не имею, кроме той, что есть у всякого священника. Если вы говорите именно об этом отпущении, я готов вас отпустить. Я приму у вас исповедь, у каждого из вас. А потом помяну вас как подобает.

— Мы согласны. Мы хотим. Нам больно-больно-бо-ольно…

— Не ходи, — быстро сказала Мария, хватая священника за рукав. Он мягко высвободился.

— Конечно же, я пойду. Не волнуйтесь, пожалуйста, они совсем не опасны. Совсем. Я скоро вернусь… или не очень скоро, их там, кажется, человек сорок. Вы пока отдыхайте, поставьте лагерь. Дайте мне свечей… штуки три. И… Гай, у тебя в кармане ведь были спички?..

Глава 7

Весь следующий день, как и остаток предыдущего, был посвящен отдыху. Граалеискатели ели, спали и приводили в порядок свои нервы: особенно сильно это требовалось Марии и Аллену. Оскорбленный эпитетом «самый слабый», он несколько часов горестно сидел в палатке и ни с кем не хотел разговаривать; его по очереди ходили утешать Клара и Гай.

— Ты же поэт, — доверительно говорил Странник, — у тебя чувствительность повышенная… Знаешь, ты как стекло, через которое и день, и ночь видно. Вот прозрачность и притягивает всякие вещи — как плохие, так и хорошие. Будь ты другим, до тебя бы и сэр Алан не достучался.

— Трусость у меня повышенная, вот и все, — бурчал Аллен, однако после продолжительных уговоров все же утешился, вылез из палатки и присоединился к общей трапезе. Мария, которую успокаивало рукоделие, зашила разорванный призраком шов на его куртке.

После обеда Аллен возжелал мыться, что у него всегда служило признаком возвращения к жизни. Клара его всецело поддержала, и они отправились на поиски какого-нибудь подходящего водоема (родничок их явно не устраивал). Эти двое вообще здорово сходились на отношении к чистоте. Только у Аллена самым, по его мнению, грязным местом была голова, которую он мыл при каждой возможности (Алленова «гигиеническая мания», как называл это Роберт), Кларе же все время хотелось принимать душ. Поэтому два «гигиенических маньяка» то и дело объединялись и шли купаться, независимо от погоды и времени суток, и стерегли друг друга на берегу, стыдливо отворачиваясь. «Хочешь, когда кто-нибудь появится, я запою?» — спросил как-то Аллен, но ответом ему было: «Нет, лучше не надо — я от этого могу поскользнуться и утонуть…» Да, с музыкальным слухом у Аллена и впрямь было неважно; но он нимало не огорчился и добавил: «Зато все нежелательные прохожие тоже испугаются и быстро убегут».

На этот раз им сначала повезло: они набрели на красивое небольшое озеро неподалеку от города. (Справедливости ради нужно сказать, что Монт-Файту это слово подходило не более, чем его республиканскому alter ego.) Правда, на том везение и закончилось: в поисках удобного подхода к воде Аллен с Кларой обрели малосимпатичного рыбака на песчаном берегу. Эта история повторилась раз семь: всякий раз, усмотрев хороший спуск, неудачливые любители чистоты встречали там неподвижную фигуру с удочкой.

— Вот проклятие, да сколько же можно? — высказался Аллен, наткнувшись за выступающим корнем на очередного дядьку с банкой червяков.

— И я думаю: сколько? — неожиданно отозвался тот, оборачиваясь. — Мимо меня уже в третий раз топаете… Чего вам тут надо, у егеря нанялись, что ли, рыбу распугивать?

— Нужна нам ваша рыба, — независимо отозвался Аллен, стараясь казаться повыше ростом и постарше лицом. — Мы тут ищем, где помыться… в одиночестве.

— Да шли бы вы в баню! — И рыбак лениво закинул в воду удочку с новой наживой.

— Нет, зачем же сразу оскорблять?.. — возмутился Аллен, в присутствии Клары иногда становившийся очень храбрым (или очень склочным — как посмотреть).

— Кто вас оскорбляет-то? Оченно это надо… В городе баня есть, полмарки с носа за мытье. Вот туда бы и шли, раз такие гордые. А то — озеро своим мылом травить, рыбу пугать…

Поборники чистоты вернулись в лагерь окрыленные хорошей вестью. Идея бани и впрямь была встречена с восторгом всеми, кроме лишь одного Марка.

— Меньше дюйма — не грязь, а больше — само отвалится, — высказался он в своем обычном стиле и остался сторожить лагерь. Вслед нагруженной полотенцами экспедиции донесся еще один воодушевляющий афоризм: — Чтобы я, да голым задом, да в мокрую воду?! Не-ет, я в этом году уже мылся…

— Будем надеяться, что тебе сегодня не в нашей палатке ночевать, — заметила Мария, когда вся компания сидела у вечернего костра. Отмывшись от пещерной грязи, граалеискатели чувствовали себя на редкость хорошо, покой омрачало только отсутствие Йосефа. Пришел час тянуть обычный жребий — кому сегодня ночевать в «женской» палатке. Идею жребия предложил Роберт, и цель ее была — сделать так, чтобы никто не смущался. Аллену, например, спать рядом с Марией и Кларой очень не нравилось — он все время боялся, что будет им мешать, и не смел всласть повертеться в спальнике или раскинуть руки на полпалатки. Кажется, его чувства разделяли и остальные — кроме Йосефа, которому, кажется, было все равно.

— Сейчас посмотрим, мэм, к кому из нас милостива судьба. — И Марк потянулся к палочкам, зажатым Кларой в кулаке. — Ого! Короткая! С первого раза! Ничего не поделаешь, драгоценные дамы, сегодня я — ваш удел.

— Тогда будь любезен хотя бы снять носки, когда полезешь в палатку, — не упустила случая его подколоть Мария. — И оставь, пожалуйста, их снаружи. Жизнь нам с Кларой дорога, не хотелось бы умереть от удушья.

— О, как вы жестоки, мэм! — возопил Марк, воздевая полную чая кружку-«сиротку» над головой. — Оставить бедные маленькие носки вовне, в темноте, на холоде, в конце концов… В полном одиночестве… Да у вас каменное сердце!