Эффект Сюзан - Питер Хёг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На мне анорак, шарф, шапка, варежки, и мне тепло после поездки на велосипеде. И тем не менее меня начинает знобить от холода.
— Он спросил о вас. И о мальчике. Я сказал, что впускал вас на территорию.
Мы смотрим друг на друга. Мы вступаем на какую-то зыбкую почву.
— Но я не сказал, что видел, как вы уехали.
— И почему вы не сказали об этом?
Он в третий раз качает головой. Как и большинство людей, он, как правило, не в состоянии объяснить мотивы своих поступков.
— Что-то в нем было не так. И в том, кто сидел рядом с ним. Мне показалось… Я что-то сделал не так?
— Вы сделали все точь-в-точь так, как и надо было сделать, — отвечаю я. — Они привезли с собой грузовик с краном?
Он кивает.
В нем они вывезли останки «пассата». Потому что они культурные люди. Убирают за собой.
И на всякий случай спросили обо мне. И, руководствуясь каким-то удивительным всплеском верифицируемой интуиции, этот юный бог решил позабыть обо мне. И тем самым, возможно, добавил немного песка в наши песочные часы.
— Меня зовут Ларс. Вы тогда сказали, что можно внести меня в вашу бальную книжечку — это предложение по-прежнему актуально?
— Я в процессе развода.
— Я буду ждать, пока все закончится.
Я неравнодушна к мужчинам, которые, получив отказ, все же находят в себе силы бесконечно ждать.
— Квантовая физика утверждает, что развод после глубоких любовных отношений занимает в среднем семь лет.
Он грустно смотрит на проезжающий мимо поезд.
— Значит, даже если подождать семь лет, не может быть никакой уверенности?
— К сожалению. Это называется соотношением неопределенностей Гейзенберга. Лучшее, что может предложить квантовая физика, — это статистическая вероятность события.
Я смотрю направо, потом налево. Затем целую его в губы.
Когда я пересекаю улицу Рювангс Алле, он все еще тихо стоит где-то позади.
Говорят, что в истории искусств, истории религии и в других ненадежных источниках существует великое множество сюжетов о людях, которые, испытав сильные переживания, застыли на месте, превратившись в какое-то явление из области физики твердого тела. Анализ эмпирических данных показывает, что на самом деле все это не преувеличение, просто этих людей поцеловали. И это их парализовало.
25
Первый перекресток после института Х. К. Эрстеда на Нёрре Алле находится прямо напротив филиала Университетской библиотеки, и именно там мне наконец-то удалось избавиться от Лабана в ту холодную апрельскую среду, двадцать три года назад.
То есть мне тогда казалось, что удалось.
Я прошу его подержать мой велосипед, пока я схожу забрать заказанную книгу. Прохожу мимо памятника Нильсу Стенсену[11] в шляпе волшебника, который как будто позирует на фоне тела обнаженной мертвой женщины, собираясь проводить вскрытие, потом пересекаю вестибюль, захожу в библиотеку, открываю дверцу в стойке библиотекаря и ступаю в святая святых.
Мне никогда прежде не случалось оказываться по эту сторону стойки, и у меня нет никакого законного права здесь находиться, но, если ты всем своим видом излучаешь решительность, большинство дверей перед тобой открываются, и это как раз про меня. Я решаю, что не хочу окончить свои дни как женщина перед зданием библиотеки, то есть не хочу стать жертвой какого-нибудь могущественного мужчины, и хотя Лабану Свендсену в то время всего лишь немногим больше двадцати и он учится в консерватории, я уже давным-давно разглядела при нем и шляпу волшебника, и скальпель.
Поэтому я прохожу через зал выдачи, через пятиэтажное хранилище книг и журналов и, пройдя через запасной выход, оказываюсь в саду где-то на задворках спортивной кафедры, а оттуда выбираюсь на Тагенсвай и дохожу до Ягтвай, где прыгаю в автобус, который идет во Фредериксберг, и двадцать минут спустя я уже сижу напротив Андреа Финк в ее почетной резиденции, в полной уверенности, что Лабан поймет это откровенное дезертирство.
Цена этого его понимания — подержанный велосипед «Raleigh» с сиденьем в цветочек. Когда-то я его купила на распродаже забытых вещей, которую устроила полиция.
Но чем не пожертвуешь ради личной свободы?
Когда я оказываюсь рядом с Андреа Финк, я забываю про Лабана и, как обычно, почти про весь окружающий мир, и на сей раз это происходит быстрее, чем когда-либо прежде. Потому что я сразу понимаю — она совершила какое-то открытие.
Когда Андреа Финк делает какое-нибудь открытие, она как будто замирает и концентрируется, кажется, что плотность ее тела увеличивается, а метаболизм падает. Мелкими, осторожными шажками она идет передо мной в лабораторию.
Эта лаборатория находится у нее в подвале. Между старыми лыжами и санками внуков стоят мониторы, компьютеры и стоматологические кресла.
Перед одним из мониторов висит проектор.
На мониторе я вижу две фигуры. Она нажимает клавишу, фигуры пожимают друг другу руки.
— До того как мы с тобой познакомились, Сюзан, мы в течение полутора тысяч дней исследовали три сотни человек. Которых мы с головы до ног обвесили электроникой. Пульсометр, аппарат для измерения давления, регистратор напряжения поверхности кожи, прибор для измерения содержания кислорода в крови. Делали кардиограммы, электроэнцефалограммы, замеряли электромагнитное поле в области сердца. И проводили подробные феноменологические интервью с каждым участником эксперимента на следующий день после измерений. Эти данные мы теперь сопоставили с твоими данными. Вчера я получила результаты.
Фигуры на мониторе снова сдвинулись с места. Напротив их сердец появилось сферическое графическое изображение. Между их глазами — еще одно.
— Объем данных, безусловно, огромен. Один только мобильный энцефалограф выдает тридцать тысяч поперечных снимков мозга в секунду. Поэтому мы сосредоточились на будничных ситуациях. На том, как люди здороваются друг с другом. Мы рассмотрели только те ситуации, в которых испытуемые пожимают друг другу руки. Рукопожатие — это такой всем понятный жест. Люди пожимают друг другу руки миллиарды раз каждый день. И тем не менее никто никогда не изучал, что на самом деле при этом происходит.
Одна мысль мешает мне полностью сосредоточиться на ее словах. Это мысль о количестве людей, участвовавших в эксперименте. В то время мне всего девятнадцать лет. Про финансирование научных исследований я вообще ничего не знаю. Но тут я внезапно начинаю понимать, какие нужны ресурсы, чтобы привлечь триста человек для эксперимента, обвешать их электроникой, снимать данные изо дня в день, а потом обрабатывать результаты.
Я не задаю никаких вопросов. Но я начинаю осознавать, какие возможности сконцентрировала в своих руках эта сидящая передо мной хрупкая женщина.
Она заговорила медленнее.
