Стены молчания - Филип Джолович

Сердечный приступ. Пусть последнее воспоминание об Эрни будет связано с сердечным приступом, подобно тому, как последнее воспоминание о моем отце было связано с тифом.

— Больше ничего? — допытывался Чарльз.

Я лишь покачал головой.

— Ты больше не видел его прошлой ночью?

Я раскололся бы только в том случае, если бы он показал мне фотографию, на которой я был бы изображен рядом с номером 567.

— Нет, я больше не видел его, — настойчиво ответил я. — К чему ты клонишь?

— У тебя множество проблем, Фин, и я пытаюсь помочь тебе. Мы ведь с тобой знаем, каким мерзавцем был Эрни, и я просто пытаюсь удостовериться, что тебя с ним больше ничего не связывает и что ты не знаешь что-то лишнее.

— Мне показалось, ты сказал, что у него был сердечный приступ. Каким образом я могу быть связан с этим?

Чарльз сурово посмотрел на меня:

— Просто проверял.

Я задал пару вопросов, которые обычно задают, когда кто-нибудь отходит в мир иной: приедут ли родственники, будет ли тело отправлено домой, когда будут похороны.

— Тело Эрни обнаружили только два часа назад, — сказал Чарльз. — Тебе не кажется, что еще слишком рано для решения таких дел?

М-да, а Джей Джея похоронили очень быстро. Но я не стал возражать.

Мэндип постучал ручкой по листку, на котором были написаны пара строчек.

— Сообщение для остального персонала будет сделано сегодня, чуть позже. Между тем я буду очень благодарен тебе, если ты не будешь упоминать о своих связях с Эрни.

— Не было никаких связей, — зло сказал я и затем саркастически добавил: — Мне разрешат пойти на кладбище?

— Нет, — спокойно ответил Чарльз, — особенно после того, что ты устроил на похоронах Карлсона.

Вероятно, из-за того, что на меня наорала вдова (я был виновен только в том, что пришел на похороны), мне было запрещено посещать один из важнейших религиозных обрядов. Ну ничего, еще остались свадьбы и крещения.

— Что-нибудь еще? — У меня появилось непреодолимое желание, чтобы Чарльз как можно скорее покинул мой кабинет.

— Работа над проектом «Бадла» продвигается? — Ничтожный маленький биржевой маклер, он беспокоился из-за ничтожного биржевого маклера.

— Да, — сказал я, даже не скрывая своего презрения.

Он еще раз взглянул на газету, лежащую в корзине для мусора.

— По-моему, ты поедешь в Бомбей гораздо раньше, чем предполагалось. Клиенты торопят. Да еще и твое имя мелькает во всех газетах. Для тебя же будет лучше уехать из страны на некоторое время. Хотя, как ты понимаешь, я бы никогда не отправил тебя в Бомбей.

Я бы тоже.

Мэндип встал и замер на секунду.

— Чарльз, что происходит?

Он дышал с трудом, взгляд внезапно стал безжизненным.

— Только не попади в неприятности, как твой отец, — сказал он. — Если это произойдет, я уже не смогу помочь тебе. — Казалось, он расслабился. — Это очень непросто для всех нас, — пробормотал Чарльз, выходя из кабинета.

Я набрал номер Кэрол.

— Все в порядке? — спросил я. — Я очень заволновался, когда получил твое сообщение в «Селлар Американа» вчера вечером. Ты не позвонила.

— Мне пришлось поехать к матери в Скарсдейл. — Ее голос был отстраненным. — Отец наорал на нее ни за что ни про что, и она была очень расстроена.

— Прости.

Она вкратце рассказала мне о разводе родителей. Это звучало так естественно в ее рассказе о жизни: корь, взросление, потеря девственности, развод родителей.

— Я видела статью в газете о тебе, — сказала она. Я почувствовал, что ей необходимо отвлечься от собственных проблем. Она, по-видимому, была ненормальной, если хотела принять участие в решении моих проблем.

— Наверное, тебе немного легче оттого, что в прессе не упомянуто, что машина зарегистрирована на тебя, — сказала Кэрол.

— Они еще это сделают.

— Я тоже так думаю, — она глубоко вздохнула. — Что еще? Как ты справляешься с документами по «Бадла»?

К черту эти документы.

— Один из наших главных компаньонов умер прошлой ночью, — сказал я.

— Боже мой, что произошло?

— Сердечный приступ. — Версия Мэндипа, даже для Кэрол. На какое-то время пойдет. — Он был моим хорошим другом, — добавил я.

— Соболезную.

— Спасибо. Для некоторых людей на пулях уже нацарапаны их имена. Для Эрни Монкса это был снаряд гаубицы. — Я вспомнил тело Эрни, лежащее в его органических выделениях.

— Эрни Монкс? — голос Кэрол дрожал.

— Ты слышала о нем? Странно. Он никогда не работал с «Джефферсон Траст». Откровенно говоря, он не особо любил американцев.

Он ненавидел их. Он часто это говорил. Еще он также выражался о женщинах, дешевом вине и анчоусах.

— Да, я слышала о нем, — сказала Кэрол. — Ты знаешь Клойстерс? — Казалось, вопрос возник из ниоткуда.

Я знал Клойстерс, хотя никогда не был там. Это был темный уголок на туристической карте, и мои обзорные маршруты пролегали в других местах.

— Рядом с парком Форт Трайон? — уточнил я.

— Я хочу встретиться там с тобой в три сегодня. — Это было указание, а не приглашение. — Поезжай до Кюкса Клойстер, это в центре комплекса. Кюкса — ты понял?

— Что случилось, Кэрол?

— Просто будь там, — сказала она и повесила трубку.

21

Эрни Монкс и его смерть напугали Кэрол. Но почему?

Может быть, в три часа я выясню это.

Я взял чистый лист бумаги и ручку с очень тонким стержнем. Интересно, поместится схема на листе, если я буду писать очень мелким почерком?

Мне понадобилось немного времени, чтобы скопировать первую схему. Я добавил Миранду Карлсон в качестве истца. Будет ли у детей Джей Джея основание для иска? Этот вопрос оставим для Пабло.

Я сделал пару дополнительных пометок по поводу участия «Джефферсон Траст». Если Джей Джей не был их работником, тогда, наверное, им удастся увильнуть от этого дела. А что было написано на визитной карточке Джей Джея? У большинства банкиров там было напечатано что-то вроде «президент» или «директор». У пары человек было написано «председатель» в угоду своему эго.

Я вспомнил. На визитной карточке Джей Джея ничего не было. Лишь имя да пара телефонных номеров. Не было никакого намека на «Джефферсон Траст». Может, там было напечатано невидимыми красками «Повелитель Вселенной». Но Джей Джей на самом деле не нуждался в титулах. Его мозг, физические данные, его безграничная самоуверенность — все это было его визитной карточкой. Громкие титулы предназначены для маленьких людей.

«Делавэр Лоан», мой мнимый кредитор, расположился между колонками истцов и ответчиков. К кому он мог присоединиться? Я ничего не слышал об этой компании. Странно. Предположительно «Делавэр Лоан» одолжила мне девятьсот пятьдесят тысяч долларов. Или в ней не следили за новостями, или что-либо подобное случалось с ними прежде. Возможно, они полагали, что мой счет в «Чейз Манхэттен» был переполнен.

Черт. «Чейз Манхэттен». О них стоило бы упомянуть. Они могли войти в колонку ответчиков, а я был бы в этом случае истцом. Боже мой, а вот, наконец, и дело, где я был в правой колонке истцов. Но эта привилегия стоила мне пятидесяти тысяч долларов.

Я засунул обновленную схему в карман и вышел из кабинета. Было самое время нанести визит Терри Вордману.

Дверь в кабинет Терри была открыта. Я видел только его затылок. Он сидел за письменным столом с абсолютно прямой спиной и смотрел в окно на ряды других офисов, которые, в свою очередь, смотрели на него. Некоторое время я наблюдал за ним. Он совсем не шевелился и был похож на джентльмена из викторианской эпохи, который ждет, пока фотограф закончит выстраивать экспозицию, чтобы сделать официальный портрет. Зазвонил телефон, но Терри даже не шелохнулся. После нескольких звонков включился автоответчик.

Я похлопал себя по карману пиджака, чтобы проверить, на месте ли письмо из гостиничного номера. Я постучал в дверь.

Терри не отреагировал.

Я вошел в его кабинет. Второй раз за все пять лет моего пребывания в Нью-Йорке. Ничего не изменилось, все было так, как я запомнил. Кабинет Терри больше напоминал научную лабораторию, в которой не было места посторонним предметам. Целую стену занимал стеллаж со скоросшивателями с арочным зажимом и с белыми ярлычками, на которых курсивом было описано содержание папок. Это был урок географии по миру правил, связанных с ценными бумагами: документы по Комиссии по ценным бумагам в США, по Агентству по финансовому регулированию в Англии, по Комиссии по биржевым операциям во Франции.

Я кашлянул, и Терри обернулся.

Его лицо с невыразительными мелкими чертами было невозмутимым. Невозможно было понять, знает Терри о смерти Эрни или нет, горюет он или нет. Его маленькие голубые глаза пронизывали меня насквозь. Казалось, они могли неутомимо всасывать юридическую пищу из опухших папок документов, которые различные мировые регулирующие комиссии производили с неистощимой энергией.