Без гнева и пристрастия - Павел Корнев

Я достал конверт, вытащил из него анонимное послание и положил перед хозяином кабинета.

— Только не прикасайтесь, пожалуйста, — попросил, оставляя записку на столе.

Саймон Мориц нацепил на нос очки для чтения и наклонился, разбирая неровный почерк.

— Кто автор этой писульки?

— Понятия не имею, — признался я.

К собеседнику немедленно вернулось самообладание, он презрительно хмыкнул и скривился в недоброй улыбке.

— «Спросите о Шарлотте у Саймона Морица», — озвучил он послание и добавил: — Фиолетовые чернила, запах духов и никакой конкретики, — затем поднял взгляд и спросил: — И вы верите этой сплетнице?

— Я просто хочу выяснить, что именно вам известно о Шарлотте. Не больше, но и не меньше.

— Вы меня в чем-то подозреваете?

— Нет, — без колебаний ответил я. — И в мыслях не было.

— Но думаете, я что-то скрываю?

— Все мы что-то скрываем, — улыбнулся я. — Зачастую даже не в силу злого умысла, просто не придаем особого значения неким фактам в силу ограниченности собственного мышления или… памятуя о политической целесообразности.

— Комиссар, ваши намеки… — поморщился Саймон Мориц.

— Прекрасно вас понимаю! Сначала — выборы мэра, теперь — выборы городского прокурора. Вы постоянно в центре внимания! Убийство бывшей сотрудницы — вовсе не самый лучший информационный повод, спорить не буду. Пообещаю лишь, что все останется между нами. Даже это анонимное послание, — я убрал записку в конверт, — не будет зарегистрировано официальным образом.

— В самом деле?

— Ну разумеется! Здесь же не написано, что именно вы убили Шарлотту. Скорее аноним полагает, будто вы располагаете некоей информацией, способной помочь следствию…

— Ну не знаю, — покачал головой хозяин кабинета. — Иногда Шарлотта действительно спрашивала совета, у нее были не лучшие отношения с родителями, но все это не выходило за рамки обычных юношеских проблем. У меня две дочери ее возраста, уж поверьте, я знаю, о чем говорю.

— Не обсуждала с вами своих друзей?

— Никогда. В основном наше общение сводилось к редактированию избирательной программы, — уверил меня хозяин кабинета и похлопал своей лапищей по стопке документов. — А сейчас, если не возражаете, мне надо заняться работой.

Я поднялся со стула и припомнил напутствие Яна Навина.

Sine ira et studio. Без гнева и пристрастия.

Руководствуясь этим принципом, я должен был поблагодарить господина Морица за содействие, распрощаться с ним и покинуть кабинет, но что мне от этой самой беспристрастности? Если есть возможность надавить на собеседника, как можно ее упускать?

Поэтому вместо того, чтобы отправиться на выход, я подошел к окну и заложил руки за спину.

— Господин Мориц, — произнес я, глядя на забрызганное мелкими каплями косого дождя стекло, — насколько мне известно, вы заключили с мэрией некое соглашение касательно вашего выдвижения на должность городского прокурора. Судя по многочисленным плакатам, у вас нет полной уверенности, что оно будет соблюдаться. Спору нет, Аманда Грант вам не соперник, но пока еще не поздно появиться новому кандидату на это место…

— Что вы себе позволяете, комиссар?! — вновь побагровел хозяин кабинета.

Я глянул на него и не без сожаления отметил, что о хороших отношениях с прокуратурой теперь можно позабыть.

— Мне поручили расследовать это дело без оглядки на статус подозреваемых и свидетелей. А они, — ткнул я пальцем в потолок, — всегда получают то, чего хотят.

Саймон Мориц поднялся из кресла и указал на дверь:

— Попрошу вас удалиться. Немедленно!

— Вы ведь отдаете отчет, к каким последствиям это приведет? — подлил я масла в огонь, не сдвинувшись с места. — Они ведь только и ждут повода расторгнуть сделку. Вы и в самом деле хотите отправить все договоренности в мусорное ведро?

— Этот город прогнил сверху донизу, ему нужен человек, который наведет порядок, приструнит гангстеров и продажных чинуш!

— И такой человек даст остаться убийству восемнадцатилетней девушки безнаказанным?

— Выметайтесь отсюда немедленно!

— Как скажете, — пожал я плечами и зашагал к входной двери. — Мне действительно хотелось бы видеть вас в кресле городского прокурора, — произнес на ходу, — жаль, что теперь с этим возникнут проблемы…

Саймон Мориц шумно выдохнул, но промолчал. Впрочем, когда я взялся за дверную ручку, он попросил:

— Стойте, комиссар! — опустился в скрипнувшее кресло и расстегнул воротник сорочки. — Не думайте, будто запугали меня…

— И в мыслях не было.

— Просто хочу избежать ненужных сложностей…

На этот раз я просто кивнул.

— Но это должно остаться между нами. Обещаете?

— Обещаю.

— Обещание полицейского! — хрипло рассмеялся Саймон. — Обещания полицейского не стоят выеденного яйца! — Он взял потухшую сигару, поднес ее к носу, принюхался и вдруг глянул на меня остро и недобро, как не смотрел до того; будто маску сбросил. — Поступайте с этой информацией как посчитаете нужным, но, если сошлетесь на меня, я буду все отрицать. И уничтожу вас, комиссар. Поверьте, это в моих силах, не важно, стану я прокурором или нет. Вам это ясно?

— Что за информация?

— Однажды Шарлотта пришла с покрасневшими глазами, будто проплакала всю ночь, и наотрез отказалась рассказывать, что именно ее расстроило.

— Вам удалось выяснить, что стряслось?

— Нет, — ответил хозяин кабинета, — но в тот день она звонила в мэрию и просила соединить с приемной советника Гардина. Это все, что мне известно.

Я будто под дых получил.

Советник Гардин! Один из наиболее влиятельных членов городского совета!

Без гнева и пристрастия? О нет, только не в этот раз…

— Откуда вы узнали о звонке?

— Предвыборная кампания была грязной, — глядя в потолок, ответил Саймон Мориц, — я контролировал все звонки. Без этого было не обойтись.

— Кто еще об этом знает? Ваш человек на телефонной станции?

— «Мой человек», как вы изволили выразиться, лишь вел список вызовов. Он понятия не имеет, кто именно звонил в мэрию, поэтому не станет выступать свидетелем в суде. И не забывайте — этого разговора не было.

— До этого дня или после…

— Нет, — перебил меня собеседник, — больше звонков в приемную Гардина не было. А теперь позвольте мне наконец заняться своими делами. Мне еще этот город в чувство приводить!

Я распахнул дверь и, повысив голос, произнес:

— Благодарю вас, господин Мориц. Вы очень помогли.

И вышел в приемную.

Напоследок безмятежно кивнул секретарше и уже на лестнице беззвучно выругался.