Без ума от любви - Дженнифер Эшли

— Нет.

Сердце у нее дрогнуло.

— Видимо, мне не следовало ожидать слишком многого.

— Просто нечего прощать. — Йен схватил ее руку и с силой сжал. — Я подумал, что вы уедете из Парижа после того, как увидели меня в парке.

— Я не могу. Ваш брат еще не давал мне уроков живописи.

Он нахмурился, и Бет поспешила объяснить:

— Я пошутила.

Он еще больше нахмурился.

— Почему вы остались?

— Хотела убедиться, что с вами все в порядке.

Йен снова посмотрел куда-то мимо нее.

— Вы видели.

Бет вспомнила его почти багровое лицо, хриплый голос, сжатые кулаки и как его брат вместе с Керри тащили его прочь.

— Это случается не часто. Но когда я увидел, как он придается к вам, моей Бет, я вспылил. Я испугал вас?

— Признаться, испугали.

Но не тем, что он имел в виду. Отца Бет, когда он напился, охватывала ярость. Бет убегала от него и пряталась до тех пор, пока он, грохнув дверью, не уходил из дома.

От Йена ей не хотелось бежать. Она не сомневалась в том, что он может избить Феллоуза, но ее даже пальцем не тронет. Скорее себя покалечит, или его арестует проходящий мимо полицейский.

Бет прижалась щекой к накрахмаленной белой манишке.

— Вы просите, чтобы я вас не защищала, но я не хочу, чтобы с вами что-то случилось.

— Я не хочу, чтобы вы лгали ради меня. — Его голос гремел в ее ушах, заглушая стук его сердца. — Харт лжет ради меня. Мак и Кэм лгут. Керри лжет.

— Это похоже на спряжение. Я лгу; вы лжете; он, она, оно лжет…

Йен замолчал, и она подняла глаза.

— Я очень искренний человек, Йен. Я обещаю.

Йен погладил ее по щеке.

Бет чувствовала безумную потребность говорить.

— Облака сгущаются. Может быть, пойдет дождь.

— Хорошо. В таком случае будет уже темно, чтобы Мак мог писать, и он отошлет эту чертову девку домой.

— А он не ее любовник? — Бет зажала рот. — О Боже. Я то и дело задаю вам вопросы. Можете не отвечать.

— Она не его любовница.

— Хорошо. — И, поколебавшись, спросила: — А мы любовники?

— На булавке написано «дружба».

— Это лишь потому, что меня отговорил продавец делать гравировку «моему любимому». Кроме того, рядом со мной стояла Изабелла.

Йен долго молчал, глядя на нее, но в то же время, избегая ее взгляда.

— Я говорил вам, что не способен влюбиться, — сказал он, — а вы влюблены.

— Влюблена?

— В вашего мужа.

Так много людей хотели поговорить о Томасе Экерли.

— Да, я его очень любила.

— И как это было? — Он произнес это так тихо, что Бет едва расслышала. — Объясните мне, Бет, как чувствует себя человек, который влюблен. Мне хочется это понять.

Глава 10

Он, блестя глазами, слушал ее объяснения, пытаясь представить себе, что такое любовь. О любви так много пишут.

— Это самая божественная вещь, какую только можно себе представить, — пыталась она объяснить.

— Мне не нужно ничего божественного. Я хочу узнать о плоти и крови. Любовь похожа на желание?

— Некоторые так думают.

— Но не вы.

Несмотря на облака, облегчавшие солнечный зной, пот струился по спине Бет. Трудности с ответами на вопросы Йена Маккензи возникали потому, что он спрашивал о том, на что ответов просто не существовало. И все же она должна знать, как следует ответить, — любой должен. Но никто не может, просто потому, что все «знают». Все, кроме Йена.

— Желание — часть этого. Любовь всеобъемлюща. Но это еще и любовь к другому сердцу и к уму, и это при том, какие глупости они бы ни делали, доходя до абсурда. Ваш мир озаряется светом, когда этот другой человек входит в комнату, и темнеет, когда он снова уходит. Вам хочется быть любимым человеком так, чтобы вы могли бы видеть его, касаться его и слышать его голос. Но вы хотите, чтобы и он был счастлив. Это эгоизм, но не совсем.

— Я могу чувствовать желание и потребность. Я вижу, как вы красивы, и хочу вас.

Она покраснела.

— Я должна сказать, что вы удовлетворяете мою гордость. А когда вы не желаете женщину, вы не испытываете к ней каких чувств?

— Абсолютно никаких.

Бет тяжело вздохнула.

— Вот поэтому, Йен Маккензи, я и сказала, что вы разорвете мое сердце.

Он посмотрел в окно на затянутое облаками парижское небо.

— Разве хотеть — еще не достаточно? Желания такого большого, что вы сделаете все, чтобы удовлетворить его?

— Любовь прекрасна тогда, когда вы любите, но по какой-то причине не можете разлюбить.

— В сумасшедшем доме я научился не заглядывать в ближайшее будущее.

Она представила себе Йена молодым, нескладным, еще не оформившимся в мужчину, растерянным и одиноким. Этот растерянный мальчик напоминал ей о девочке, оказавшейся брошенной в пятнадцать лет, окруженной хищниками, поджидавшими минуты, когда она станет их добычей. Даже теперь, многого добившись в жизни, Бет никогда не чувствовала себя в полной безопасности.

— Признаться, я тоже научилась не заглядывать в будущее, — сказала она.

— Вами владеет желание. — Йен сжал ее пальцы между ладонями. — Вы чувствовали его, когда были у герцогини.

Ее лицо вспыхнуло.

— Конечно, чувствовала. Вы посадили меня в гостиной с задранными до ушей юбками. Как же я могла не иметь желания?

— Хотите почувствовать его снова?

Возбуждение овладевало ею.

— Если бы я была леди, то возмутилась бы, конечно. Я бы заявила, что не хочу снова почувствовать это. Но, откровенно говоря, я хотела. Очень хотела.

— Хорошо, потому что я хочу видеть вас обнаженной.

Бет судорожно сглотнула.

— Вы уже достаточно видели.

Он посмотрел на нее с мрачной улыбкой.

— И это было прекрасно. Я хочу увидеть остальное. Прямо сейчас.

Бет взглянула на дверь.

— Мак может вернуться в любую минуту.

— Он не придет, пока мы не уйдем.

— Откуда вы знаете?

— Я знаю Мака.

— Окно…

— Слишком высоко, чтобы кто-то мог заглянуть.

Бет была вынуждена признать, что он ответил на самые существенные возражения. Она понимала, что ей следует иметь и другие возражения. Но сейчас она не могла их вспомнить.

— А если я убегу?

— Тогда мы подождем.

Бет заколебалась, ноги у нее подкашивались, но в то же время она знала, что ничто не заставит ее покинуть эту комнату, кроме пожара. Очень большого пожара.

— Мне только надо помочь с пуговицами, — сказала она.

Бет освобождалась от одежды, словно снимая одну за другой сложную упаковку, скрывавшую истинную красоту, одежда валялась пестрой кучей на диване в студии: роскошный голубой лиф и верхняя юбка, а затем ярко-голубая нижняя юбка для лета из легкой ткани. Еще две нижние юбки, обе белого цвета. Затем подкладка корсета, и, наконец, Йен сам расшнуровал корсет.