Паразиты - Морье Дю

Она забывала слишком многое в жизни, но не все. Мелкие сплетни, как бы случайные намеки навсегда застревали в памяти. Она не могла отмахнуться от них. Связи, это ей удалось благодаря связям. Так говорили и позже. Она совсем не работает. Она проскользнула с черного хода. Имя. За нее все делает имя. Все дело в удаче. Удача от начала до конца. Она получила первую большую роль в Лондоне потому что женила на себе Вы-Знаете-Кого; он был от нее без ума... Какое-то время это продолжалось, но разумеется... Она не лишена способностей, но это способности обезьяны. Игрой это не назовешь. Она унаследовала обояние Делейни, у нее фотографическая память и целый набор трюков. Вот и все. Говорят, говорят... говорят... говорят...

- Понимаете, - медленно произнесла она, - с такими людьми как я никто не бывает по-настоящему честен. Мне никто не говорит правды.

- Я честен, - сказал Найэл. - Я говорю тебе правду.

- Ах, ты, - вздохнула Мария. - Ты совсем не то.

Она посмотрела на него, на его странные, ничего не выражающие глаза, прямые волосы, узкий рот с выпяченной нижней губой. В нем не было черты, которой бы она не знала, которую бы не любила, но какое отношение это имеет к ее игре? Или наоборот? Неужели и то, и другое так неразрывно связано? Найэл был отражением в зеркале, перед ним она танцевала ребенком, перед ним принимала различные позы. Найэл был козлом отпущения, взявшим на себя все ее грехи.

- В действительности, - сказал Найэл, - ты хочешь сказать, что ни один из нас отнюдь не птица высшего полета. Не то, что Папа или Мама. И, называя нас паразитами, Чарльз не в последнюю очередь имел в виду именно это. Из нас троих каждый по своему сумел одурачить окружающих своим кривлянием, но в глубине души мы отлично знаем правду.

Он стоит в магазине на Бонд-стрит и разыскивает пластинку. Пластинку, на которой Папа поет одну старинную французскую песню. Названия он не мог вспомнить, но там была одна строчка о le coz*.

"Qne j,dime le sondneor, le soir on fond du bois"**.

* Рог (фр.).

** В вечерний час люблю у рога звук в тиши лесной (фр.).

Что-то в этом роде. Он очень хорошо знал эту пластинку. На обороте была записана "Plaisir d,amonz"*. Никто не пел этипесни так, как Папа. Но глупенькая молодая продавщица подняла голову от списка имеющихся в магазине пластинок и тупо посмотрела на него.

* Радости любви* (фр.).

- У нас ее нет. Наверное, она очень старая. Не думаю, что ее еще раз записывали.

Пока она говорила, дверь кабины для прослушивания отворилась и Найэл услышал одну из своих собственных песен в ритме джиги, исполняемую под невыразительный аккомпанемент посредственного оркестра. В это время мимо проходил какой-то мужчина; он узнал Найэла и, улыбаясь, кивнул в сторону кабинки.

- Добрый день, мистер Делейни. Вам не надоедает слушать ее? Мне так порядком надоело.

Девушка за прилавком взглянула на Найэла, а его песня, казалось, звучала все громче и громче, заполняя весь магазин.

Найэл придумал какой-то предлог, поспешно вышел из магазина и пошел прочь.

- Вся сложность в том, что вы оба не чувствуете благодарности за свой успех, - сказала Селия. - Он пришел к вам, когда вы были еще слишком молоды. Тебе едва исполнилось двадцать, когда ты познала оглушительный успех в "Хеймаркете"*, а я сидела дома на Сент Джеймс Вуд* и присматривала за Папой.

- Ты любила присматривать за Папой, - сказала Мария. - Ты же знаешь.

- Он слишком много пил, - сказала Селия. - Ты никогда этого не замечала, а если и замечала, то тебя это не волновало. Я одна переносила весь этот ужас, когда видела, как он подходит к буфету. Труды не было с нами. Она лежала в больнице с язвой на ноге.

- Ты преувеличиваешь, - сказал Найэл. - Папа никогда не напивался до безобразия. Никогда не падал, ничего особенного себе не позволял. Наоборот, бывал весьма забавен. Всегда декламировал. Ярды и ярды поэзии. Никто не возражал. И пел он тогда лучше, чем когда бы тони было.

- Я возражала, - сказала Селия. - Когда кого-то любишь, постоянно присматриваешь за ним и видишь, как он постепенно отдаляется от тебя, теряя лучшее, что в нем было, поневоле будешь возражать.

- Все от того, что он не оставил сцену, - сказала Мария. - Он знал, что это начало конца, и все в нем перевернулось. Когда я начну стареть, то вероятно, тоже стану пить.

- Нет, не станешь, - сказал Найэл. - Ты слишком тщеславна. Слишком заботишься о фигуре и лице.

- Вовсе не забочусь, - сказала Мария. - Слава Богу, пока не требуется.

- Придет время, потребуется, - сказал Найэл.

Мария хмуро взглянула на него.

- Отлично, - сказала она, - продолжай. Скажи еще какую-нибудь гадость. Так или иначе, всем нам отлично известно, что ты замышлял той зимой.

- Да, - сказала Селия. - Все к одному. Бедный Папа очень беспокоился за тебя, Найэл. Это было просто ужасно.

- Чепуха, - сказал Найэл.

- Тебе едва исполнилось восемнадцать, - сказала Селия. - А какие пошли разговоры.

- Ты хочешь сказать, что говорил Папа, - сказал Найэл. - Он всегда говорил. Без этого ему жизнь была не в жизнь.

- Но он очень расстраивался, - сказала Селия. - Он так и не простил этой женщине.

- Когда люди кого-то не любят, - сказала Мария, - они всегда говорят "Эта женщина". У тебя есть причина не любить бедную старушку Фриду? Право, она была лучше многих. Для Найэла даже совсем не плоха. Она не причинила ему никакого вреда, как раз наоборот. К тому же она была старым другом Папы и Мамы.

- Наверное поэтому Папа так рассердился, - сказал Найэл.

- А ты Фриду никогда не спрашивал? - спросила Мария.

- О, Господи, конечно нет, - ответил Найэл.

- Какие странные мужчины, а я бы спросила, - сказала Мария.

- Все началось на том ужасном банкете, - сказала Селия. - Кошмарный вечер. Я его никогда не забуду. Этот ужасный банкет в "Грин Парк" или как там назывался тот отель. Папа устраивал прием в честь Марии после ее премьеры в "Хеймаркете".

- И вовсе это был не ужасный банкет, - сказала Мария, - а просто замечательный.

- Разумеется, замечательный, - сказала Селия. - Для тебя. У тебя был такой успех. Для меня же далеко не замечательный. Папа перепил и не мог завести машину, а тут еще этот снег.

- Повсюду снег, - сказал Найэл. - Меня поразило, что на банкет вообще кто-то пришел, не говоря уж о спектакле. На Хеймаркете снега навалило по щиколотку. Мне это известно, я прошагал там взад-вперед почти весь вечер. Я не мог войти в театр, слишком нервничал из-за Марии.

- Нервы! Не говори мне о нервах, - сказала Мария. - В тот день, с самого утра мои руки, ноги и живот становились все холоднее и холоднее. Я пошла в церковь Св.Марии-в-По х и прочла молитву.

- Когда ты вышла на сцену, все было в порядке, - сказала Селия.

- Но не со мной, - сказал Найэл. - Я бродил по Хеймаркету, и у меня зуб на зуб не попадал. Я мог подхватить воспаление легких.