Битва за Рим (Венец из трав) - Колин Маккалоу

На обратном пути к дворцу наместника Гай Марий заметил, как тепло и уважительно приветствуют Публия Рутилия встречные прохожие.

— Да тебя здесь любят! — воскликнул он, без особого, впрочем, удивления.

— Квинта Муция здесь любят еще больше. Мы внесли в их жизнь значительные перемены: они впервые увидели за работой истинных римлян. Я при всем желании не могу осуждать их за ненависть, которую у них вызывает Рим. Они — наши жертвы, мы немало поиздевались над ними. Поэтому когда Квинт Муций снизил налоги до цифры, сочтенной им и мною приемлемой, и положил конец грабежу, который здесь учиняли многие публиканы, местные жители буквально плясали на улицах! Пергам проголосовал за то, чтобы посвятить Квинту Муцию ежегодный фестиваль; то же самое сделали в Смирне и Эфесе. Сперва нас засыпали дарами, между прочим, очень ценными: произведениями искусства, драгоценностями, коврами. Мы отсылали все это обратно, а нам упорно возвращали. В конце концов мы были вынуждены запретить им входить в дворцовые ворота.

— Способен ли Квинт Муций убедить Сенат, что прав он, а не публиканы? — спросил Марий.

— А ты как думаешь?

Марий задумался; ответ не заставил бы себя ждать, посвяти он большую часть своей римской карьеры Риму, а не сражениям.

— Полагаю, его ждет успех, — решил он. — Его репутация безупречна, и это повлияет на отношение к нему многих pedarii — заднескамеечников, которые в иной ситуации были бы склонны поддержать публиканов, а в их лице — казначейство. Кроме того, он потрясет палату великолепной речью. В его защиту выступит Красс Оратор, что еще больше поднимет его шансы.

— И я того же мнения. Однако он с большим сожалением расставался с провинцией. Вряд ли у него будет впоследствии дело, которое принесет ему столько же удовольствия, как работа здесь. Он очень обстоятелен и щепетилен, а по части организаторского таланта ему вообще нет равных. Моя роль заключалась в сборе сведений по всем районам провинции, а его — в принятии окончательных решений на основании предоставляемых мною фактов. В итоге в провинции Азия впервые за тридцать пять лет были реально определены суммы налогообложения, и казначейство не имеет оснований требовать большего.

— Естественно, ведь до появления консула решения наместника имеют приоритет перед любой директивой Рима, — кивнул Марий. — Однако вы покусились не только на казначейство, но и на цензоров, к тому же публиканы вместе с казначейством будут ссылаться на законность имеющихся контрактов. С появлением новых цензоров придется перезаключать контракты. Вам удалось вовремя переправить в Рим свои выкладки, чтобы они нашли отражение в новых контрактах?

— К несчастью, нет, — сознался Рутилий Руф. — Вот тебе еще одна причина, почему Квинту Муцию пришлось поспешно отбыть домой. Он полагает, что сможет оказать достаточно влияния именно на двоих действующих цензоров, чтобы они отозвали контракты по провинции Азия и настояли на их пересмотре.

— Что ж, публиканов это не слишком встревожит — при условии, что казначейство согласится урезать собственную доходную часть, — сказал Марий. — Предсказываю, что у Квинта Муция будет больше хлопот с казначейством, чем со сборщиками налогов. В конце концов, публиканам будет проще получать хорошую прибыль, если им не придется более отдавать в казну заоблачные суммы, не так ли?

— Именно так, — кивнул Рутилий Руф. — Это-то и питает наши надежды: главное, чтобы Квинт Муций убедил упрямых сенаторов и казначейских трибунов, что Рим не должен требовать от провинции Азия столь много.

— Кто, по-твоему, поднимет самый отчаянный крик?

— Перво-наперво — Секст Перквитиний. Он все равно будет огребать немалую прибыль, однако ему придется расстаться с шедеврами искусства, которые он прихватывал в счет недоимок, если местное население получит возможность полностью выплачивать налоги. Дальше — кое-кто из ведущих сенаторов, давно подкупленных всадниками и, подобно им, перехватывающих порой бесценные произведения искусства. Скажем, великий понтифик Гней Домиций Агенобарб, Катул Цезарь, Поросенок — эти уж точно. Сципион Назика. Кое-кто из Лициниев Крассов, только не Оратор.

— А наш принцепс Сената?

— Думаю, Скавр выступит в поддержку Квинта Муция. Во всяком случае, мы с Муцием возлагаем на это главную надежду. Давай отдадим Скавру должное: он — римлянин старой закалки. — Рутилий Руф хмыкнул. — Кроме того, все его клиенты находятся сейчас в Италийской Галлии, поэтому у него нет личной заинтересованности в провинции Азия; просто он любит поиграть в вершителя судеб. Сбор налогов? Какая проза! К тому же Скавр не коллекционирует предметов искусства.

Оставив осчастливленного встречей Публия Рутилия Руфа во дворце наместника (ибо тот отказался покинуть это обиталище), Гай Марий перевез семейство на виллу в Галикарнасе, где они успешно провели зиму, время от времени наведываясь ради развлечения на Родос.

Возможностью добраться из Галикарнаса в Тарс по морю они были обязаны усилиям Марка Антония Оратора, который положил конец — во всяком случае, на какое-то время — набегам пиратов Памфилии и Киликии. Прежде сама мысль о морском путешествии казалась верхом безумия, поскольку из всех видов добычи пираты отдавали наибольшее предпочтение римским сенаторам, особенно таким знаменитым и богатым, как Гай Марий: за него можно было бы потребовать выкуп в двадцать-тридцать талантов серебром.

Корабль следовал вдоль береговой линии, и плавание заняло месяц. Ликийские города с радостью оказывали гостеприимство Марию и его семье; столь же радушен был и большой город Атталия в Памфилии. Марию еще никогда, даже во время похода в далекую Галлию, не приходилось наблюдать столь высоких гор, подходящих вплотную к морю: их заснеженные верхушки подпирали небо, склоны же омывались волнами.

Великолепны были также здешние нетронутые сосновые леса: на Кипре, лежащем неподалеку, хватало древесины, чтобы снабжать всю акваторию, в том числе Египет. Дни шли, а киликийскому побережью все не было конца. Марий понимал, почему здесь еще недавно процветало пиратство: береговая линия была вся изрезана узкими заливами и гротами. Пиратская столица Корацезий так отменно отвечала этому своему назначению, что казалась воистину даром небес: островок, на котором высилась главная крепость, был почти полностью окружен морем. Антоний завладел им с помощью изменников, выдавших ему крепость; глядя на неприступные скалы, Марий ломал голову, как можно взять это место силой оружия.

Наконец путешественники достигли Тарса, расположенного в нескольких милях вверх по течению безмятежной реки Сидн, что обеспечивало безопасность города-порта. Город был обнесен мощной крепостной стеной. Знатных гостей разместили во дворце. Весна в этой части Малой Азии наступает рано, поэтому в Тарсе их встретила жара; Юлия не уставала намекать, что не желает торчать на такой сковородке, когда Марий начнет свое странствие вглубь Каппадокии.

Под конец зимы они получили в Галикарнасе письмо от царя Каппадокии Ариарата VII, обещавшего лично пожаловать в Тарс в конце марта; царь писал, что будет горд предоставившейся возможности эскортировать Гая Мария из Тарса в Эзебию Мазаку. Зная, что молодой царь будет его ждать, Марий все больше нервничал, видя, как затягивается плавание, но не мог отказать Юлии в удовольствии сойти на сушу то в одной, то в другой очаровательной бухте, чтобы немного размяться и поплавать. Однако хотя они достигли Тарса только в середине апреля, царя там все еще не было и никто не знал, где он.

Гонцы, посланные в Мазаку, не помогли найти объяснение этому обстоятельству. Мария охватило беспокойство. Впрочем, он скрывал свою тревогу от Юлии и Мария-младшего, что создало для него дополнительные трудности, когда Юлия усилила нажим, прося взять ее в Каппадокию. Для Гая Мария было очевидно, что он не может пойти ей навстречу, но и оставить супругу здесь, чтобы она жарилась на летнем солнце, было также немыслимо. Положение усугублялось незавидной ролью Киликии в этой части мира. Когда-то страна принадлежала Египту, потом она перешла к Сирии, а затем впала в запустение. Именно тогда здесь стали насаждать свои порядки пираты, которые добрались даже до плодородных равнин Педии к востоку от Тарса.

Сирийская династия Селевкидов истощала силы в братоубийственных войнах, а также в стычках между царями и претендентами на царский престол. В тот момент в Северной Сирии было сразу два царя — Антиох Грип и Антиох Цизицен, так занятые борьбой за Антиохию и Дамаск, что уже многие годы не обращали никакого внимания на положение царства. В результате иудеи, идумеи и набатеи основали на юге территории независимые царства, а Северная Киликия была забыта.