Аку-аку - Тур Хейердал

Мы обжили наш солнечный лагерь, он был для нас своего рода постоянной якорной стоянкой, куда мы возвращались из вылазок по острову. Завидишь белый корабль за черными скалами и зеленые палатки на желтой траве и желтом песке под упирающимся в горизонт голубым небосводом, и сразу чувствуешь себя дома. Конец трудовому дню, прибой зовет искупаться, и стюард колотит в сковороду, предлагая отведать вкусный обед. После обеда мы располагались кучками на траве и беседовали в сиянии звезд или яркой луны. Кто-то сидел в палатке — кают-компании, при фонаре читал, писал или заводил патефон, кто-то седлал коня и уносился вскачь через гребень пригорка. Сойдя на сушу, моряки стали завзятыми ковбоями, второй штурман играл роль шталмейстера, и площадка древнего святилища у палаток напоминала цирковой манеж — кони ржали и дыбились, ребята собирались в гости в деревню Хангароа. Нетерпеливый юнга решил сократить путь, махнул через осыпь и сломал руку, пришлось врачу заняться им. Но чего не сделаешь, чтобы поскорее добраться, когда тебя манят звуки настоящей хюлы.

Вскоре мы уже знали большинство жителей деревни. Лишь черноглазый деревенский врач редко появлялся даже среди тех, кто собирался на пляски, а учителя мы и вовсе не видели. Они не приходили вместе со всеми в церквушку патера Себастиана, а потому не участвовали и в воскресных обедах после богослужения, которые устраивались либо у монахинь, либо в доме губернатора. Нас это удивляло, потому что любой человек независимо от его веры и мировоззрения немало терял, отказывая себе в том, что можно было посмотреть и послушать, когда патер Себастиан бесхитростной проповедью открывал яркий полинезийский праздник песни. Настроение пасхальцев передавалось и нам, для них это был великий день, главное торжество недели, и даже самые ленивые, способные целыми днями сидеть на своем крыльце, все, кто только мог ходить, спешили принарядиться и торжественно шагали вверх по косогору к церкви, когда звонарь Иосиф принимался раскачивать колокол.

Но в один прекрасный день судьба все-таки свела нас с учителем. Губернатор несколько раз спрашивал нас, нельзя ли школьникам пройти вокруг острова на нашем экспедиционном судне, это будет для них такое событие. Скажем, они сойдут на берег в Анакене и позавтракают на свежем воздухе возле нашего лагеря, а пополудни продолжат путь вдоль побережья, чтобы вечером быть в деревне. Я воспринял эту мысль без особого восторга, но монахини присоединились к просьбе губернатора, и, когда патер Себастиан рассказал, что никто из ребятишек не видел по-настоящему свой родной остров с моря, я обещал, что попрошу капитана подойти к деревне. Вообще-то главная палуба отлично подходила для такого случая, высокий, наклонный фальшборт служил вполне надежным ограждением, да нас еще заверили, что здешние ребятишки плавают, как рыбы, мол, они бултыхаются в заливе уже задолго до того, как пойдут в школу.

Ранним погожим утром мы бросили якорь у деревни Хангароа, и сто пятнадцать школьников были доставлены на борт. Они составляли одну восьмую часть всего населения острова. Сопровождали детей учитель, деревенский врач со своим помощником, помощник губернатора, три монахини, да еще семеро взрослых пасхальцев. Губернатор и патер Себастиан остались дома. На палубе царил шум и гам, дети пели и ликовали. Шла драка за место на самом носу, каждому хотелось видеть, как форштевень будет рассекать волны. Но когда якорь, гремя цепью, пошел вверх и в скалах отдались прощальные звуки сирены, ребята как-то присмирели, и в их глазах, обращенных на деревню, появился намек на печаль. Можно было подумать, что они отправляются в кругосветное путешествие, а не в однодневную экскурсию вокруг Пасхи. Правда, для них остров Пасхи и был весь мир.

Едва судно закачалось на ленивых блестящих валах, наших юных пассажиров одолела морская болезнь. Один из пасхальцев обратился к нам и попросил прибавить ходу, чтобы поскорее добраться до места. После этого он, шатаясь, побрел к люку и улегся среди ребятишек, на которых вдруг напала сонливость. И вот уже по всей палубе лежат будто узлы с бельем, а если кто-нибудь подходил к фальшборту, то вовсе не затем, чтобы полюбоваться красотами родного края…

Лишь один из наших гостей, учитель, держался молодцом. С той самой минуты, как он, плечистый, дородный, ступил на палубу, он все время двигался. Мы услышали от него, что ему доводилось быть в море во всякую погоду, и никогда он не испытывал морской болезни. Волосами цвета воронова крыла и чистыми сверкающими глазами учитель напоминал своего деятельного друга — деревенского врача, и оказалось, что он так же увлечен политикой. Пасхальцы считаются чилийскими гражданами, но не обладают соответствующими правами, пока не попадут с военным кораблем в Вальпараисо и не поселятся в Чили. И вот учитель задался целью помочь пасхальцам перебраться на материк. Но как ни глядел он сурово, когда излагал свою политическую программу, глаза его становились удивительно добрыми, когда он доставал карандаш, чтобы зарисовать в своем дневнике кусочек побережья или гладил по голове кого-нибудь из детей. Тучный воспитатель ходил вперевалку по палубе, утешая своих измученных морской болезнью питомцев на их языке. Вот присел около малышей, дает им таблетки, а вот уже тащит к фальшборту двух долговязых подростков, которые жестами призывают всех расступиться, освободить дорогу. За мысом море вело себя потише, и старшие ребята ожили, но вместо того, чтобы послушаться нас и остаться в средней части корабля, где меньше качало, они ринулись на нос. И опять пришлось учителю вмешаться, волочить позеленевших, судорожно хватающих воздух мальчишек и девчонок к люку, чтобы они снова могли принять горизонтальное положение. До самой Анакенской бухты наши юные пассажиры пребывали в унынии, зато там судно вновь огласилось песнями и веселым гомоном, а матросы принялись драить палубу, которая очень напоминала скалу под вороньим гнездом.

Судно заняло свое обычное место возле лагеря, и ребятишек свезли на берег, показали им палаточный городок на месте древней обители Хоту Матуа. Потом взрослые повели всю ораву к святилищу, и они устроились полдничать на траве под стеной. С другого конца острова прибыли верхом на помощь еще взрослые; на раскаленных камнях в яме изжарили на полинезийский лад шесть ягнят.

Близился вечер. Вокруг очага остались одни обглоданные кости, а в бухте, визжа и распевая, резвились купающиеся ребятишки. На берегу монахини собрали вокруг себя гурьбу детей, которые дружно исполняли древнюю песню предков о Хоту Матуа, первым из людей ступившем на берег Анакены.

Но вот учитель поглядел на часы, захлопал в ладоши и велел собираться: пора на судно. Море вело себя спокойно, был ровный, длинный накат; катер, как обычно, стоял у большого плота, с которого дети приноровились прыгать в воду. С первой группой вернулись на судно механики, чтобы пустить машину, а катер снова пошел к плоту. Учитель отобрал на берегу вторую группу, ее отвезли на веслах на большой плот, и кое-кто воспользовался случаем еще раз искупаться напоследок, плывя рядом. Пока катер совершал второй рейс, несколько сорванцов сами добрались вплавь до плота, чтобы ждать там очередного захода. Тут нужен был глаз, поэтому учитель тоже переправился на плот и сопровождал третью группу, когда она погрузилась на катер. Остальные взрослые на берегу готовили следующие группы.