Memento mori - Мюриэл Спарк

– Аппарат у меня в ухе, и я вас очень даже слышу. Нечего голос-то повышать.

Миссис Петтигру горько укоряла себя, как и всякий раз, когда унижалась до перебранки с миссис Энтони, забывая о том, что это ей вовсе не на руку. Чтобы хоть как-то отыграться, она удалилась из кухни с надменным видом и пошла искать Годфри.

Он сидел у камина и, как назло, разговаривал с Чармиан.

– Пожалуйста, Годфри, ну не надо снова долбить одно и то же. А, вот и вы, миссис Петтигру, – сказала Чармиан.

– Это не Тэйлор, – сказал Годфри с привычным раздражением.

– Оно и видно, – сказала Чармиан.

Он уныло поглядел на миссис Петтигру. Нет человеку в своем же доме никакого покоя. Его все больше тревожило новообретенное самообладание Чармиан. Не то чтобы он желал худа собственной жене, но неизменно он увядал в той мере, в какой она расцветала. Взглянув на жену, он подумал: это же ненадолго, потом ей обязательно станет хуже. Как иной раз бывает трудно, подумал он, немолодому человеку. Миссис Петтигру снова назначила ему свидание с поверенным, а оно ему вовсе не нужно. Конечно, раньше или позже придется все-таки повидаться с поверенным, но после вчерашней бессмысленной поездки в Кингстон и обратно он устал до умопомрачения. Еще этот полоумный Мортимер танцевал вокруг Чармиан, да и все вокруг нее танцевали, словно она бог знает кто, а не просто жалкая старая развалина, – и от этого болезненно припоминались прежние обиды: с давних пор он ошибочно считал каждый успех Чармиан ущербом для себя, и ему, в силу привычки, не могло быть хорошо, если ей не было плохо.

– Мы же вчера вечером все сто раз обсудили, – повторяла Чармиан. – Хватит уж разговоров. Я, например, люблю Генри Мортимера, и проехались мы, по-моему, замечательно.

Миссис Петтигру тоже была встревожена тем, что Чармиан воспрянула духом, – видимо, после переиздания ее незапамятных сочиненьиц. На самом деле Чармиан окрепла еще и потому, что ей приходилось изо дня в день противостоять хамству миссис Петтигру. Миссис Петтигру даже стала опасаться, как бы она, чего доброго, не пережила Годфри. Чармиан надо отправить в пансионат; и давно бы отправили, если б не малодушие Годфри, который удерживал жену при себе, спекулируя на ее супружеском сочувствии.

Годфри покосился на свою ненавистную союзницу Чармиан, сидевшую по другую сторону камина, потом – на Мейбл Петтигру между ними, которой он боялся без памяти, и решил сегодня опять удрать от миссис Петтигру и съездить к Олив.

Миссис Петтигру подумала: я читаю на его лице, как в открытой книге. Книги она ни одной не открывала уже больше сорока лет: не могла сосредоточиться на чтении, но подумала именно так – и решила сопровождать его к поверенному.

Чармиан пошла прилечь после обеда, и к ней явилась миссис Петтигру. Чармиан открыла глаза.

– Вы стучались, Мейбл? Я не расслышала, – сказала она.

– Нечего было слышать, – сказала миссис Петтигру.

– Никогда не забывайте постучаться, – сказала Чармиан.

– Миссис Энтони, – сказала миссис Петтигру, – стала чрезвычайно рассеянна и стряпать больше не может. Три дня подряд, как вам известно, она все забывала солить. Вчера она подала гусеницу в тушеных овощах. В мясную подливу переложила чесноку – то есть она-то говорит, что думала, будто это сельдерей. И сегодня утром сварила Годфри яйцо вкрутую – он к нему даже не притронулся.

– Приглядывайте за нею, Мейбл. Своих дел у вас немного.

Все чувства миссис Петтигру, по наитию которых она жила, возмутились в ней при виде этой новоявленной независимости, которую Чармиан обрела за зиму. У нее перехватило горло, и, стоя возле постели Чармиан, она дышала часто и напряженно.

– Присядьте, Мейбл. У вас задышка, – сказала Чармиан.

Миссис Петтигру села. Чармиан поглядывала на нее, пытаясь сообразить, зачем она жалуется на миссис Энтони, что кроется за ее незамысловатыми словами. И на всякий случай успокаивалась мыслями о суррейском пансионате, так же как – она это знала – Джин Тэйлор в свое время облегченно вспоминала о своих сбережениях, когда жизнь с Колстонами начинала ее чересчур тяготить.

Задышка миссис Петтигру усилилась. Ее вдруг охватило нестерпимое раздражение, копившееся в ней по мере того, как поправлялась Чармиан. Ее мучило ощущение ужасной несправедливости – оттого, что Чармиан имела на Годфри столь неколебимое влияние, что и сама этого не замечала. Настолько он был ею заворожен, что всю зиму поддавался угрозам и терпел утеснения, лишь бы не открылись его шашни в Испании и Бельгии с Лизой Брук. Стоило миссис Петтигру определенно намекнуть, что она располагает всей его перепиской с Лизой от 1902, 1903 и 1904 годов, как он смяк и взволновался об одном: Чармиан не должна знать. Пусть знает Эрик, пусть кто угодно. Только не Чармиан.

Миссис Петтигру понимала, что вовсе не о чувствах Чармиан он так уж заботился. Это бы еще ничего. Подлинная причина была за пределами ее понимания, однако же сомневаться в ней не приходилось. Потому-то Годфри и был таким податливым в ее руках. Видимо, он боялся какого-то превосходства Чармиан, утраты своей гордости перед нею. И, хотя миссис Петтигру доила Годфри сверх всяких надежд, все же, сидя в спальне Чармиан, она была ужас как раздражена этой необъяснимостью авторитета Чармиан.

– У вас, видимо, небольшой приступ астмы, – заметила Чармиан. – Сидите спокойно и не делайте лишних движений – я сейчас позову Годфри, он позвонит доктору.

Миссис Петтигру думала о том финансовом скандале, который чуть не погубил колстоновскую фирму и который в свое время удалось кое-как замять: нужные документы на этот счет были в ее руках. Вот если бы Годфри опасался их публикации – тут бы она его поняла. Но его только и волновали письма к Лизе Брук и от нее. Ах, только бы не узнала Чармиан. Как бы не ущемить своего достоинства перед Чармиан, перед этой старой развалиной.

Чармиан протянула руку к звонку у изголовья.

– Сейчас Годфри вызовет доктора, – сказала она.

– Нет-нет, мне уже лучше, – заверила миссис Петтигру, почти овладевшая своим дыханием, ибо в деловых ситуациях у нее была самодисциплина монахини. – Пустяки, немножко нездоровится. Столько, знаете, хлопот с миссис Энтони.

Чармиан откинулась на подушку и устало обвела рукой свое сердцевидное личико.

– У вас и раньше бывали приступы, Мейбл?

– Это не астма. Пустяковый бронхит. – Лицо миссис Петтигру утратило темно-багровый оттенок. Дышала она, претерпев испытание, медленно и глубоко и закурила сигарету.

– Большая в вас жизненная сила, Мейбл, – задумчиво сказала Чармиан, – если бы только ее по-хорошему применить. Я вашей жизненной силе завидую. Я теперь иногда чувствую себя очень беспомощно – друзей-то кругом нет. Редко кто из них приходит меня повидать. Это, впрочем, не их вина. После моего инсульта Годфри вроде бы очень против, чтобы меня навещали. А когда я была все время среди друзей, знаете, какая во мне была жизненная сила!

– Вам станет гораздо легче в пансионате, – сказала Мейбл Петтигру, – будто сами не понимаете. Все время с людьми, может, даже кто из друзей ваших иной раз выберется навестить.

– Это верно, что мне бы лучше в пансионат, – признала Чармиан. – Но ведь я здесь нужна Годфри.

– Это вы очень ошибаетесь, – сказала миссис Петтигру.

И Чармиан снова задумалась – что уж за такие секреты Годфри она там раскопала? Скандальное дело с колстоновской фирмой? Или подробности какой-нибудь его обыкновеннейшей измены? Ну конечно, с человеком вроде Годфри надо всегда делать вид, будто ничего не знаешь. У него же собственное достоинство. Только так – иначе с ним нипочем не проживешь. На минуту ей захотелось пойти и сказать Годфри: «Нет в твоем прошлом ну ничего такого, что бы меня хоть сколько-нибудь взволновало. Твои мнимые секреты я почти все знаю, а если чего и не знаю, все равно ничуть не удивлюсь».

Но на это у нее не стало бы решимости. Он бы тогда – и наверняка – озлобился на нее. Никогда бы он не простил ей, что она пятьдесят с лишним лет разыгрывала неведение, а на самом деле все знала, словно она была в доме, а «дома» ее не было. В наказание за это он выдумает какое-нибудь такое угнетение...

Да и просто начистоту объясниться друг с другом – нет, это было бы ужасно. Это нужно было сделать давным-давно. И все-таки, не нужно было этого делать. Вообще, многовато нынче откровенности в супружеской жизни: вот они, изволите видеть, современные нравы – рушится семейное согласие, может дойти до развода...

Не мешало ей, кстати, подумать и о своем достоинстве. Ей мучительно припоминались унижения от Годфри. За всякую похвалу, за малейшее признание она расплачивалась горько, мелко, мерзко.

Ничего, пожертвуем достоинством, подумала она, лишь бы его как-нибудь вызволить. Вот она, жизненная сила. Что мне остается – только оставаться с ним. И она позавидовала жизненной силе миссис Петтигру.

Миссис Петтигру встала и подошла к ее изголовью.