КУНЦЕЛЬманн & КунцельМАНН - Карл-Иоганн Вальгрен

Он вытер шею носовым платком.

— В участке я белая ворона… Мои коллеги интересуются только работой, ну, может быть, спортом… а я вожусь со своими марками, пополняю коллекции… пишу знаменитостям, собираю автографы… Только ближайший начальник понимает меня, комиссар Хоффнер, он тоже филателист, специалист по французскому цветочному мотиву… но с автографами я один на один. Могу написать больше двадцати писем в неделю… и как выдумаете, сколько из наших так называемых знаменитостей отвечает?

— Надеюсь, большинство, — сказал Виктор. Продолжать молчать было неудобно.

— Ошибаетесь, молодой человек. В лучшем случае один. — Янсен понизил голос. — А ещё больше проблем с нашими знаменитостями в изгнании. С ними просто невозможно наладить контакт, не вызывая подозрений.

— Только коллекционер поймёт коллекционера, — грустно произнёс Георг, изобразив на физиономии сочувственную гримасу.

— Вот именно! Поэтому в последнее время я пытаюсь ограничить мои интересы исключительно Германией, хотя не столько из патриотических, сколько из практических соображений. Как вам, несомненно, известно, наша страна в кольце блокад. И марок это тоже касается. Ещё месяц назад наши импортёры могли приобретать индийские марки с премьерным гашением не позже чем через месяц после выпуска. Этот канал пересох. Мы как будто ещё не воюем, но почтового сообщения с Англией фактически не существует. А если начнётся война, к которой так стремятся наши враги, мы в обозримом времени не увидим ни одной заграничной марки…

— А что вы ищете?

— Минуточку терпения, — сказал обстоятельный констебль. — Последние годы меня интересуют в равной степени марки из старых немецких колоний и немецкие учёные. Я говорю не только о марках, но и об автографах. У вас очень широкий ассортимент, вы, скорее всего, подбирали его много лет…

— В Судетах можно было купить любой автограф, по крайней мере до определённых событий… — произнёс Георг. — Как вы видели из наших бумаг, мы в Берлине недавно. Но кое-что из старых запасов нам удалось вывезти.

— С политической точки зрения ситуация по другую сторону границы, естественно, немного отличалась… Но и судьба обошлась с нашими странами по-разному… Господин Гитлер не особенно церемонился с оппозицией, и строгость эта вполне оправданна. Пятая колонна чуть не взорвала нашу страну изнутри. Цензура была необходима, как и контроль над почтовыми отправлениями. Изгнание наших противников — тоже необходимый шаг. Я полностью понимаю и одобряю все эти действия, хотя они и наносят ущерб моим интересам коллекционера. В Чехословакии, я уверен, положение было проще. По крайней мере, до нашего прихода.

— Мы встретили ваш приход с восторгом, как все настоящие патриоты.

— Ни минуты не сомневаюсь. И могу вас уверить, господа, я тоже патриот до мозга костей. И моё отвращение к евреям ничуть не меньше вашего. Но то, что евреи могут быть крупными учёными, это даже господин Штрайхер не может опровергнуть в своём во всех отношениях замечательном антисемитском еженедельнике, — констебль нервно проглотил слюну. — Что ж, к делу! Моя мечта… моя самая большая мечта — украсить свою коллекцию автографов учёных подписанной фотографией самого знаменитого из учёных евреев: Альберта Эйнштейна!

Наступило долгое молчание. Констебль с покрасневшей физиономией изучал несуществующее пятно на идеально начищенном башмаке.

— Мы из принципиальных соображений не торгуем автографами врагов народа, — выговорил наконец Георг Хаман оскорблённым тоном.

— Вы должны меня правильно понять. Я вовсе не ставлю под вопрос вашу лояльность; я же вижу ваши партийные значки. Просто мы должны научиться отличать коллекционирование от политики. Эти два предмета не имеют ничего общего. Помимо этого, я ищу, по просьбе одного знакомого, автографы двух известных, но, к сожалению, непатриотичных писателей.

— Кто бы это мог быть?

— Братья Томас и Генрих Манн. Давно эмигрировали. Мой знакомый, который передаёт эту просьбу, занимает высокий пост в партии. Нас свели общие интересы; подумайте, простой полицейский и влиятельный политик! Гарантирую, что, если вы выполните его просьбу, это только пойдёт вам на пользу. Вы обзаведётесь могущественным покровителем. И по слухам, о которых вы наверняка сами позаботились, вы вполне в состоянии раздобыть запрещённые раритеты.

Это соответствовало истине. Через Морица они пустили слух, что для братьев Броннен нет ничего невозможного, они могут раздобыть всё что угодно, это только вопрос времени.

— Что скажешь, Роберт? — спросил Густав.

— Мы должны подумать. И прозондировать наших посредников. Посмотрим, что мы сможем сделать.

— Деньги не проблема, — сказал констебль. — Мой знакомый готов заплатить, сколько вы запросите, но лично я попросил бы вас о скидке в качестве благодарности за помощь в делах. Полицейская работа — это призвание, и никто не идёт в полицию ради зарплаты… Сколько вам понадобится времени?

— Примерно неделя, — в унисон сказали братья Броннен.

— Я зайду ровно через неделю. Хайль Гитлер!

Вечером, когда Виктор и Георг шли в борцовский клуб на Софиенштрассе, Берлин погрузился во мрак. Погасили уличные фонари, трамваи выключили фары — власти организовали учебное затемнение.

— А в самом деле, сколько времени нам понадобится, чтобы достать портреты антипатриотичных писателей? — спросил Виктор, чуть ли не на ощупь пробираясь вдоль фасада дома.

— Полдня уйдёт на то, чтобы добыть фотографии. Полминуты на подписи. Я их знаю наизусть.

— А как с Эйнштейном?

— Примерно то же самое… плюс пять минут, чтобы набить руку на почерке. Странно, раньше я никогда не копировал его подпись.

— А цена?

— Сто марок за все три. Это вполне рыночная цена. А Янсен пусть сам разбирается со своим влиятельным приятелем.

Виктор остановился. Он почти не различал лица Георга. Ему вдруг показалось, что эта темень, эта временная слепота не просто так. Это знак из будущего.

— А ты уверен, что он не провокатор?

— Абсолютно уверен. Я знаю этот тип. Фанатичный коллекционер. Пойдёт по трупам.

Первый день прошёл не особенно успешно. Если не считать Янсена, у них был всего один посетитель — прыщавый юнец, который так ничего и не купил. Именно об этом размышлял Виктор, когда они свернули в проходной двор к борцовскому залу.

— Не беспокойся, — сказал Георг. Он и в самом деле как будто читал его мысли. — Всё пойдёт отлично. Мы же только начали. Кстати, думаю, в ближайшее время надо больше внимания уделять автографам. И подумать о почтовых заказах. Констебль — хороший знак. Запреты всегда привлекают людей. Запретное, скандальное, спекулятивное. Каких женщин молва связывает с Гитлером?

— Рифеншталь?

— И ещё эта английская аристократка, Юнити Митфорд. Мы выставим их портреты с автографами в витрине. И напишем: «У нас найдётся всё, что любит фюрер».

— По-моему, чересчур вызывающе. И опасно — подделки в витрине.

— Успокойся, дорогой братец. Надёжность стопроцентная. Единственное, что нам нужно для полного счастья, — пара девушек для прикрытия. Посмотрим, что удастся сделать Морицу.

Чемпиону округа в этот вечер предстояло раскусить нелёгкий орешек. Зал был забит до отказа, и большинство болело за его противника. Это был не просто матч, не просто борьба одного стиля жизни против другого, думал Виктор, сидя на скамье и наблюдая публику. Это ещё и противостояние одной идеологии с другой и… он с трудом решился сформулировать мысль… дуэль одного вида любви с другим, а скорее, дуэль любви со своей противоположностью.

Первый раунд едва начался, как Хольцбринку, рыжеватому и прекрасно тренированному капитану СС, быстрым рывком удалось вывести Морица из равновесия и хитрым финтом произвести захват со спины. Красивый захват обернулся не менее красивым броском. Мориц пытался подняться с ковра, но чемпион полка из Потсдама прочно удерживал его до конца раунда.

Второй раунд был лучше. После того как Хольцбринк был предупреждён судьёй за неправильно проведённый захват, он был вынужден начать в партере. Морицу удалось провести пару удачных бросков, что дало ему несколько очков, и счёт сравнялся. Соперник был явно растерян, но, уйдя в защиту, ему удалось сохранить статус-кво до конца раунда.

Чтобы публика могла посмотреть несколько матчей, договорились проводить всего три раунда. Перед последним счёт был семь-семь. В углу ринга массажист обрабатывал руки и спину чемпиона, а на скамейке рядом с Виктором Георг начал заключать пари. Он поставил неожиданно большую сумму, что защитник титула одержит чистую победу. Виктор тоже постучал букмекера по спине.

— Я тоже хочу поставить десять… нет, пятнадцать марок, что эсэсовец проиграет вчистую!