Книгоедство - Александр Етоев

Передо мной встал вопрос: как о них написать? Писать напрямую – не поймут, скажут: «Кому теперь эта макулатура нужна?». Поэтому пришлось пойти на обман, придумать хитроумную комбинацию. Опосредованно, через некий концептуальный прием, а именно через линию душегубства и живодерства, протащить эти книги – где в коротеньких выдержках, где в собственном пересказе – к читателю

И помог мне в этом «Красный матрос». Вот поэтому те яркие впечатления жизни, о которых я рассказал вначале, так тесно друг с другом связаны

P.S Между прочим, если бы не название, моя книжка никогда не увидела бы читателя Единственное, на что клюнул издатель, – это ее название. Поэтому, дорогие авторы, к названиям своих сочинений подходите с особой строгостью. А то назовете роман каким-нибудь «Романом № 4», как попробовал это сделать писатель Сережа Носов, и хрен какому издателю вам удасться роман всучить Слава Богу, Сережа Носов вовремя осознал ошибку и быстренько переназвал свой роман в «Грачи улетели»

P.P.S Мне недавно в руки попалась книжка поэта Сергея Зубарева, изданная за свой счет в 1990 году в Воронеже Называется она «Сквозь людоедство и пеплолёдство» Мое «Душегубство» вышло позже на десять лет, и попадись мне вовремя книжка Зубарева, я бы, конечно, никогда не взял для своей такого созвучного с «Людоедством» названия.

Давайте выпьем за хорошую книгу!

За умную, хорошую книгу грех не выпить Как и за умного, хорошего человека

Я помню осень в девяносто первом году, какой была в ту осень Москва – вся в мягких иглах облетающих лиственниц.

Мы пили коньяк, стоя в крематорской ограде, день был солнечный, пьяный – мы пили за умного, хорошего человека.

Прошли годы. Хороших, умных людей стало еще меньше. Их и всегда-то было немного.

Аркадию Натановичу повезло. Нет, не потому, что он здесь родился и выжил. Повезло – что, родившись здесь, он был таким, каким был.

Он прочитал много книг, много хороших книг, а человек, прочитавший много хороших книг, ни на какую кривую дорожку не съедет. Что там ни говори.

Как христиане меряют свою жизнь по Евангелию, так и хороший человек меряет шаги своего сердца по хорошим книгам

Настоящее пространство жизни – это книга.

Книга всегда больше жизни. Всё меньше книги – жизнь, вселенная, солнце Даже сам человек

Вначале была Книга, – сказал великий писатель Бог.

Русский, не прочитавший «Капитанскую дочку», – это русский дурак.

Русский, не прочитавший «Приключения Гекльберри Финна» и «Трех мушкетеров», «Дэвида Копперфилда» и «Остров сокровищ» – это не просто русский дурак, это злой, чванливый русский дурак.

Я не говорю о том, что такого человека и близко нельзя подпускать к литературе – даже корректором.

Но я утверждаю, что такой человек – тайный, если не явный нацист. Во всяком случае, если, не дай Бог, до власти дорвется паучья свора русоволосых чернорубашечников, выбор этого человека будет ясно какой. И свой выбор он оправдает любовью к родине Это он-то, не прочитавший «Капитанскую дочку»!

Вера есть облечение плотью вещей невидимых

Неверие, к сожалению, тоже.

Абсолютная вера и абсолютное неверие приводит к одинаковым результатам

В Германии начала века кто верил, что будет с ней в середине 30-х? Не верили. Нипочем не верили. И неверие обросло плотью.

Говорят: «Фашизм не пройдет!». Говорят: «У нас в России такого не выйдет Мы же сами их били на Волге». А верно ли, не пройдет?

Давайте лучше верить в то, что пройдет В то, что наши дети, десятки из тысяч наших детей, которые останутся живы, смоют пыль со своих сапог в теплых волнах Индийского океана

Давайте верить и делать все, чтобы эта вера не обросла плотью

И читать. Читать хорошие книги. И чтобы дети наши эти книги читали.

Давайте выпьем за умную, хорошую книгу!

Помянем Аркадия Натановича, доброго человека

– Да, Россия отстала в цивилизации от Европы, – передает Панаева сетования Тургенева в одной из его бесед с Некрасовым, – разве у нас могут народиться такие великие писатели, как Данте, Шекспир?

– И нас бог не обидел, Тургенев, – заметил Некрасов, – для русских Гоголь – Шекспир

Тургенев снисходительно улыбнулся и произнес:

– Хватил любезный друг через край! Ты сообрази громадную разницу: Шекспира читают все образованные нации на всем земном шаре уже несколько веков и бесконечно будут читать. Это мировые писатели, а Гоголя будут читать только одни русские, да и то несколько тысяч, а Европа не будет и знать даже об его существовании!

Тяжко вздохнув, Тургенев уныло продолжал:

– Печальна вообще участь русских писателей, они какие-то отверженники, их жалкое существование кратковременно и бесцветно! Право, обидно: даже какого-нибудь Дюма все европейские нации переводят и читают

Конечно, в этих словах обида звучит не за Гоголя В основном, Тургенев жалеет себя, жалеет ту выгоду, которую он мог бы иметь, переводись его сочинения на европейские языки, жалеет об упущенной мировой славе и малой вероятности ее в будущем…

Беседа эта происходила в 1852 году, а ровно через шесть лет этого «какого-нибудь» Дюма по приезде его в Россию те же самые литераторы едва не на руках носят

Многие и сейчас, и раньше задаются и задавались вопросом: как это один человек за непродолжительную в общем-то жизнь смог столько всего написать? Действительно, число сочинений, вышедших из-под руки мастера, превышает несколько сотен. Резонны обывательские сомнения: а не работали ли на мэтра негры?

Привожу для сомневающихся умов выдержку из той же Панаевой:

Я полюбопытствовала узнать у секретаря – правда ли, что Дюма последние свои романы заказывал писать другим, маленьким литераторам, а сам только редактировал их

– О нет!. Когда я вел переговоры с ним о поступлении к нему секретарем, то имел счастье видеть, как он сочиняет свои романы. У него в загородном доме большой кабинет, он то ходит, то ляжет на турецкий диван, то качается в гамаке, а сам все диктует и так скоро, что его секретарь едва успевает писать Я видел рукопись; в ней ничего нельзя понять; для сокращения вместо слов поставлены какие-то знаки Секретарь испишет лист и бросит его на стол другому секретарю, который должен переписать, превратить знаки в слова До дурноты доводит их мосье Дюма работой, встает сам рано и до двенадцати часов не дает передышки – все диктует; позавтракают, опять за работу до шести часов. И как только у мосье Дюма хватает здоровья! Ведь он каждый день обедает с компанией, потом едет в театр, потом ужинает до рассвета. Удивительный человек!

Когда Добролюбов однажды полюбопытствовал у Панаевой: «Что за личность Дюма?», та ему ответила так: «Интересного ничего не могу сообщить о нем». – «Однако какое он сделал на вас впечатление?» – не отступался от вопросов демократ-критик «Он произвел на меня одно впечатление, что у него большой аппетит и что он очень храбрый человек», – сказала Панаева «В чем он проявил свою храбрость?» – продолжал допрос Добролюбов «Ел по две тарелки ботвиньи, жареные грибы, пироги, поросенка с кашей, – все зараз! На это надо иметь большую храбрость, особенно иностранцу, отроду не пробовавшему таких блюд…»

Е

Идея коллекционировать памятники возникла не у меня. Ее подарил мне мой приятель Юра Степанов, когда мы вместе путешествовали по Вологодчине. Не тайна, что в советские времена в каждом городе, городке и поселке, в каждой местности нашей обширной страны непременным и классическим украшением были памятники Владимиру Ильичу Ленину И чем больше и богаче был населенный пункт, тем обильней и монументальней устанавливались в нем памятники вождю. Это было мерилом любви народной и духовного полета администрации

Плыли мы по реке Сухоне. Через Тотьму, Великий Устюг, мимо мертвых обезлюдевших деревень, останавливаясь у каждой пристани, чтобы взять на борт теплохода какого-нибудь дядьку с аккордеоном или выпустить на деревянный причал двух-трех школьников, возвращающихся из школы. Сухона река медленная. Мы тоже никуда не спешили Устав прохлаждаться на палубе, сходили где-нибудь в Тотьме и оставались там до ближайшего теплохода, изучая местные нравы и загорая на речном бережку.

Целью нашего путешествия была Северная Двина. Мы рассчитывали добраться до Котласа, а оттуда плыть на Архангельск

Я не буду останавливаться подробно на деталях нашего путешествия Интересного было много. В Тотьме, в местной гостинице, мы любовались «Бурлаками на Сухоне», довольно точным и убедительным вариантом знаменитых репинских «Бурлаков». В Котласе, сходя с теплохода, мы попали в колонну зэков, этапируемых с пристани на вокзал. И так далее.

Разговор сейчас не об этом Памятники Началось это с Великого Устюга Мы гуляли по городу, фотографировали себя на фоне шедевров архитектуры и рассматривали живописные виды