Пышечка - Джули Мёрфи

знакомый из Одессы[8], который занимается дрэгом[9]. Он неделю доводил его до совершенства.

Эл выбирает фотографию мамы в красном вечернем платье в пол, расшитом стразами.

– Классная химия, мамуль. Ты тут сама элегантность.

– Эллен Сэди Роуз, ты не узнала бы элегантность, даже цапни она тебя за попу, – говорит миссис Драйвер и щекочет затылок Эл своими длинными ногтями.

Если Эллен высокая и стройная, то ее мама, в свою очередь, миниатюрная и фигуристая. Зато их сходство явно проявляется в том, как они одинаково отбрасывают волосы, прикусывают нижнюю губу и дуют в соломинку перед каждым глотком.

– Вот, – говорит миссис Д., – возьми себе.

Она протягивает мне старый снимок с Люси, на котором они стоят под неоновой вывеской «УБЕЖИЩЕ». Позади них – толпа, окутанная дымом. Похоже, они в каком-то баре или клубе. Однако, что бы это ни было, одна Люси в такое место не пошла бы. На миссис Драйвер узкий комбинезон и красная рубашка в облипку, а на Люси – одно из ее любимых мешковатых платьев. Веки у нее при этом накрашены легкими голубыми тенями. Я никогда не видела, чтобы Люси красилась. Да, миссис Д. умела пробудить в моей тете смелость. Я знаю, как много Люси для нее значила, но для самой Люси миссис Д. была единственной связью с внешним миром.

Я убираю фото в передний карман рюкзака. Оно очень мне нравится, и в то же время смотреть на него больно. Миссис Драйвер – идеальная Долли, а Люси с ее толстыми бледными ногами и уныло висящими волосами на ее фоне выглядит грустно. И эти ее пятнышки голубых теней – безмолвная мольба, обращенная к той женщине, которой она хотела бы быть. Неважно, насколько уверенно держится моя тетя, – я вижу лишь ту, кем она не стала. И чувствую себя предательницей.

– Мам, – говорит Эл, – а как так вышло, что ты не участвовала в конкурсе?

Мне тоже это всегда было интересно. Вся жизнь миссис Д. – как конкурс красоты на стероидах. Она запросто уложила бы соперниц на лопатки.

Она пожимает плечами.

– Я думала об этом, как, наверное, и все девушки нашего города. Но тогда я была другим человеком. Мне не хватило бы духу притвориться, что я настолько довольна собой, что готова участвовать в конкурсе красоты.

Я обдумываю ее слова.

Интересно, не потому ли в этом году конкурс раздражает меня сильнее обычного? Получается, что девушки, которые собираются в нем участвовать, ужасно собой гордятся и готовы заявить всему миру, что достойны этого. При одной мысли о подобной непоколебимой уверенности мне почему-то становится не по себе.

Эллен запихивает в рот горсть чипсов.

– Пошли наверх.

Я беру миску и иду следом. Мы плюхаемся на кровать валетом: она – в ногах, а я – на груду подушек.

– Так ты уволилась из «Харпи»? Ни с того ни с сего? – спрашивает Эл с набитым ртом.

– В «Чили Боул» искали сотрудников.

– В «Чили Боул» всегда ищут сотрудников, – справедливо замечает она.

Я тянусь за чипсами.

– Ну не знаю. Униформа надоела.

Похоже, Эл этот ответ устраивает, потому что она быстро меняет тему на более пикантную:

– Итак, когда у тебя свидание?

– Завтра.

– Нервничаешь?

– Наверно… Хотя и не особо.

– Митч, – ухмыляется она. – Никогда бы не подумала. Тебе он правда нравится?

– Ага. Ну, в смысле мне хотелось какого-то разнообразия. – Я накрываю лицо подушкой, и слова звучат приглушенно. – Да я и не согласилась бы, если бы он мне не нравился.

– Разнообразия? Да ты ведь еще даже ни разу не целовалась. – Она завязывает мои шнурки бантиком. – Не сказала бы, что он твой типаж.

Мои внутренности плавятся от стыда. Но я не могу рассказать ей о Бо теперь. Слишком поздно, и говорить больше не о чем.

– Нет у меня никакого типажа.

– Ну, пока что нет.

Подъехав к дому, я первым делом замечаю светящийся прямоугольник окна Люси.

Мне стоило бы посидеть минуту и подготовиться к тому, что мама делает с ее комнатой (что бы это ни было), но вместо этого я выдираю ключи из зажигания и пулей лечу внутрь через заднюю дверь. Буян трется всем телом о раздвижную стеклянную дверь. Первое, что я слышу, – это ор Оливии Ньютон-Джон[10], доносящийся со второго этажа.

Я бросаю сумку на стол, и Буян взбегает по лестнице, обгоняя меня на несколько шагов.

Не знаю, что я ожидала увидеть, но уж точно не маму, сидящую за карточным столиком в комнате, где вся мебель тети Люси придвинута к стенам.

– Что ты делаешь? – выплевываю я.

Рамки с пластинками Долли Партон, которые, сколько я себя помню, висели на стенах, сложены стопкой на углу комода, а на пастельно-розовом проигрывателе тети Люси лежит мамин айпод.

Это худший из возможных сценариев.

– Видишь ли, – щурится мама, вглядываясь в шов, который отстрачивает швейная машинка, – мне всегда нужна была комната для рукоделия. Мы ведь об этом говорили. В моей спальне ничего уже не помещается.

– В твоей спальне? Да в твоем распоряжении весь дом!

Она поправляет очки на переносице.

– Пышечка, ты расстроена, я знаю. Я тоже. Но мы не можем