Твой маленький монстр (СИ) - Лари Яна

— Вот мы и встретились, Ринат, — говорит он вместо приветствия.

Я уверен, что вижу его впервые, такие колючие глаза сложно забыть.

— Мы знакомы?

Подобно собеседнику, решаю опустить формальности и сразу перейти к сути, однако мужчина, оставив мой вопрос без ответа, жестом приглашает последовать за собой. Старый, сосновый лес, куда он держит путь, внушает определённые опасения, но за нашими спинами маячат два крепких телохранителя, а это хороший стимул подчиниться. При желании они могут надрать мне задницу где угодно, что впрочем, меня особо не беспокоит. Полноценного страха почему-то нет, только его отголоски, наверное, из-за действия таблеток, которые я продолжаю принимать. Зато разгорается любопытство: этот солидный мужчина нести околесицу не станет. Так что такого он может рассказать?

— Можешь называть меня Олег Викторович, сынок, — его металлический голос на фоне нарастающего дождя пробирает до мурашек. — И нет, ты меня не знаешь. Зато твой отец знал… Тебе известно, как умер твой отец?

— Погиб, спасая ребёнка из горящего дома. А что?

Лещинский вдруг заходится неестественным злым смехом. Да, он не похож на гопника, но в том, что касается психического расстройства, я погорячился. У этого мужчины явно не все дома.

— Так вот, значит как, ребёнка он спасал… — его натужное веселье обрывается так же резко, как началось. — М-да, чего ещё ожидать от Илоны. Ей всегда хотелось видеть в нём ангела. Несмотря ни на что.

— Вы о чём?

Я не могу сдержать раздражение и останавливаюсь, но мой спутник продолжает идти. Выбора нет, приходится следовать за ним. Мне по-прежнему нужны объяснения.

— Что бы ни говорила Илона, единственной любовью твоего отца была игра в карты. Он был одержим. Шёл на поводу у азарта, наплевав на всё на свете. И в первую очередь на вас с матерью. Он умер не при пожаре, а в этом самом лесу, прямо на том месте, где ты сейчас стоишь. Выпустил себе пулю в висок из-за карточного долга, который не смог оплатить. Осознанно бросил вас прозябать в нищете.

Я стою как вкопанный, судорожно разглядывая влажную листву у своих ног, словно надеясь найти доказательства, что всё это вымысел, гнусная, наглая ложь. Кровь шумит, закладывая уши, и собственный пульс перемалывает мысли. Голова — эпицентр хаоса, в котором не разобрать что истинно, а что нет. Слова Лещинского чудовищны, но звучат правдиво, иначе, откуда ему знать имя моей матери? Да и отцовский амулет с флеш-роялем лишь добавляет достоверности его словам. Сомнения невыносимой болью гложут подреберье, а Лещинский всё не унимается:

— Что молчишь? Не таким ты видел отца, да, парень? Он сдох как собака, с кровавой пеной у рта, как последний трус…

Я не даю ему договорить. Доля секунды и кулак точным движением врезается в челюсть. Кожа горит, рассекаясь о чужие зубы, но я не собираюсь останавливаться. Он должен ответить за свои слова. Заношу руку для следующего удара. Немного не успеваю, сгибаясь пополам от резкой боли в солнечном сплетении — это один из телохранителей достал меня раньше. Уроды, прощёлкали, теперь будут отыгрываться. Второй тем временем заламывает мне руки за спину и одновременно толкает вперёд, отчего я падаю на колени. В висок упирается холодное дуло.

Можно расслабиться, сопротивление бесполезно, но как же я зол, чёрт возьми! Я запрокидываю голову, с ненавистью встречая колючий взгляд Лещинского. Он не увидит моего страха, лживая мразь.

— Твой отец действительно спас ребёнка, только прежде чуть не отправил его на тот свет. Он задолжал мне, щенок, а я привык получать своё, поэтому расплачиваться теперь тебе.

— Да пошёл ты, пси… — смачный удар ногой в бок обрывает меня на полуслове, но я нахожу в себе силы, чтоб зло добавить: — У меня всё равно ничего нет!

Лещинский стирает кровь с губы и смотрит почти снисходительно.

— Ошибаешься, парень. А теперь слушай меня внимательно…

Ромео

В свете сегодняшних событий, семейный ужин проходит, будто в параллельной реальности. Я изредка киваю, односложно отвечая на задаваемые вопросы и, вскоре родители великодушно оставляют меня в покое. Наконец-то можно сосредоточиться на своих мыслях и перестать прикидываться хорошим сыном.

Я злюсь на мать, которая столько лет скрывала от меня правду, позволив создать себе ложный образ примерного отца, героя, и просто порядочного человека. Как же тошно, когда в один миг рушатся, казалось бы, незыблемые идеалы, а ты оказываешься к этому абсолютно не готовым. Оказывается для человека, столько лет бывшего мне эталоном, мы с мамой являлись обузой, которую он стёр из своей жизни, как прилипшую к подошве грязь.

Я отчаянно пытаюсь закинуть эти мысли подальше, но они упрямо возвращаются, лезут со всех щелей, пронырливые как тараканы. Подумаешь, поплакал на первом в своей жизни школьном звонке, оттого, что папа уже много лет как мёртв и не может за меня порадоваться, а он, тем временем, играл себе преспокойно в покер, где-то на другом конце города. Красавчик, что тут скажешь! Пытаюсь улыбаться, что-то там жую, а вкусовые рецепторы будто отключены и пресно всё как отсыревшие опилки. Куда мне изображать здоровый аппетит, если перед глазами галерея таких же застолий: дни рождения, рождество и куча других семейных праздников на которые отец мог бы прийти, но не соизволил. По словам Лещинского на момент его смерти мне было около семи. Ну, было и было, чего уж теперь. Вот только обида свернулась колючим комком в груди и там уже грызёт, тугим канатом натягивая сухожилия.

А Лещинский, со своим долгом, пусть катится лесом. Не я с ним играть садился, не мне и платить, тем более таким диким способом.

— Владлен, ну помоги, чего тебе стоит, — елейный голосок Карины привлекает моё внимание.

Интересно, что на этот раз понадобилось мисс «мне все обязаны»?

Она сидит рядом и кажется чем-то огорчённой. Косой взгляд, скользнув от её губ вдоль шеи, цепляет упавший на плечо локон. Когда девушка вдыхает, небольшая грудь приподнимается, и он ласкает нежную кожу у самого выреза платья. Та ещё пытка. Мне стоит немалых усилий скрыть свой отнюдь не невинный интерес.

Ну же, прекрати так на неё пялиться, дурак озабоченный.

Ругнувшись про себя, смыкаю веки, но не могу удержаться, чтоб не вдохнуть украдкой будоражащий запах айвы: терпкий, волнующий, запретный. Аромат, дразнящий воображение и терзающий по ночам немыслимо порочными снами.

— Карина, лапонька, говорю же, у меня дела, которые никак не смогут подождать, — Владлен говорит мягко, но неумолимо. Они обмениваются многозначительными взглядами, которые приводят к мысли, что эти двое связанны гораздо крепче, чем могло бы показаться на первый взгляд. У них столько общего… порой забывается, что вовсе не он её биологический отец, а Владимир.

— Я ведь так рассчитывала на твою помощь, — сокрушённо вздыхает Карина, чем вызывает у брюнета виноватую улыбку.

— На самом деле не вижу никакой проблемы. Пусть Ринат тебе поможет, — и, обращаясь уже ко мне: — Ты же не откажешь сестре в такой мелочи?

— Конечно, нет.

Голос прозвучал непривычно изломанно и хрипло, но меня куда больше беспокоит вопрос, что за муха меня укусила, с такой поспешностью неизвестно на что подписаться. Зато родители, кажется, довольны возникшим между нами перемирием, их лица сияют одобрением, а значит дело дрянь, теперь действительно придется с ней возиться.

Глядя же на Карину, можно смело предположить, что она сбита с толку не меньше моего, а встретившись со мной глазами, сводная сестра и вовсе вспыхивает маковым цветом. Я всё ещё не понимаю, о чём точно идёт речь, но коротко улыбаюсь, приподняв уголки губ на какой-то сантиметр.

Мне чертовски нравится её смущение.

— Ну, вот и славно, а я вынужден вас покинуть, — подрывается со своего места Владлен. — Дела…

— Я постелю в гостиной, — предупреждает его мать. С моим возвращением гость вынужден освободить занимаемую ранее комнату. Вроде как лишний повод задуматься об отъезде, но не тут-то было, съезжать в ближайшее время он похоже не собирается, вот и сейчас беззаботно пожимает плечами: