Навуходоносор - Михаил Ишков

Детство, счастливую юность как ножом отрезало после поражения под Мегиддо, когда на тридцать втором году царствования (608 г до н. э.) воспылавший жаждой справедливости царь Иудеи Иосия, его отец, встал со своим войском-огрызком на пути бесчисленной орды, которую Нехао II гнал на север, к Евфрату, по пути покоряя города Верхнего и Нижнего Арама. Что подвигло отца на этот безумный жест, сказать трудно. Как раз Иерусалим фараон обошел стороной, рассчитывая, по-видимому, разобраться с евреями позже, после разгрома халдеев. Возможно, Иосии была ненавистна сама мысль о возрождении Ассирии, в союзники и даже сюзерены которой теперь набивался Нехао. Или царь, добившийся наконец безусловного почитание завета и в Иудее, и в Израиле, рассчитывал на помощь Отца небесного в деле возрождения отчизны как нерушимой твердыни единобожия среди моря разливанного всяких идолопоклонников, воздающих почести деревянным истуканам, совершающим жертвоприношения на ложных алтарях. Если так, усмехнулся Седекия, то, выходит, отец впал в грех гордыни и посчитал, что ему ведом промысел Божий. В любом случае объяснение поступка царя мало чем могло помочь его детям в кровавой сумятице нахлынувших затем событий.

Свобода, о которой так страстно мечтал отец, ради которой он вышел в поле под Мегиддо; установление единоверия среди всех колен Авраамовых; возвращение государства к славным временам Давида и Соломона, а нравов к ветхозаветной старине — эти сладостные грезы едва ли не впервые за три сотни лет в правление Иосии день ото дня насыщались все более весомой явью. Ослабление, а затем и падение Ассирии, впервые за долгие годы позволили властителю Иерусалима распространить свое влияние на Самарию и фактически подчинить себе отколовшиеся племена, осевшие в Израиле. Власть иудейского царя распространилась на всю Палестину. Иерусалим впервые за долгий срок перестал платить дань Ниневии, евреи вышли на границу с Финикией, ощутимо грозили Эдому и Моаву, подружились с Дамаском и приморскими городами филистимлян Ашкелоном, Ашдодом и Газой. Поднакопив средства и проведя необходимые преобразования в войске, перестроив царские конюшни в Мегиддо и Самарии, Иосия, создал крепкий военный кулак, позволявший ему рассчитывать на гегемонию в Заречье. Все это творилось к непреходящей славе Божьей, и Яхве явил чудо — на тринадцатом году царствования первосвященник Хелкия, призванный царем перестроить Храм и сосчитать его богатства, обнаружил в одном из притворов спрятанную книгу Моисееву, в которой излагался завет. Через два дня было созвано собрание граждан, на котором книгу торжественно вынесли на верхнюю храмовую площадь, чтобы каждый мог убедиться в подлинности чуда. Иосия обратился к народу с призывом вспомнить, что обещали евреи Создателю после исхода из Египта и безрадостного странствования по Синайской пустыне. Оставьте поклонение чуждым кумирам, повернитесь лицом в Яхве, живите, сообразуясь с заповедями — вот что Иосия возвестил народу. Создатель милостив, он простит отступников. В знак возрождения старины, возвращения к Яхве, Иосия, как того требовал завет, приказал выпустить на волю обращенных в рабство соплеменников, запретил получать проценты по уже выплаченным долгам и даровал общине на праздник Пасхи тридцать тысяч козлят и ягнят и три тысячи молодых быков для жертвоприношений.

Седекия — в ту пору слепец еще именовался Матфанией — въявь ощутил незабываемый запах горелого мяса, щекотавший ему, мальчонке, ноздри. В ту пору ему было восемь лет, и как царский сын он весь день провел внутри храмовой площади, неподалеку от исполинского — от края до края десять локтей[74] — литого бассейна из меди, называемого «морем». Казалось, весь Иерусалим пропах дымком священного костра, разведенного на жертвеннике. Все плакали, радовались и поминали Яхве. Иеремия, помнится, прочел торжественную песню, сочиненную им по случаю единения народа вокруг Господа…

Это было замечательная пора — незабываемая, напоминающая сон наяву… Следом подступили другие картины: сборы отца на битву против египтян, жуткие вопли женщин в гареме, ужасное известие о поражении под Мегиддо — в городе шептались, что и битвы никакой не было. Иосию в самом начале сражения сразил стрелой египетский лучник, после чего еврейское войско сдалось фараону. Правителя привезли в столицу уже онемевшего, потерявшего много крови, сероватый налет помертвил его нос и заострившиеся скулы. Он так и умер в беспамятстве. Первосвященник объявил его волю и собрание граждан утвердило новым царем Иоахаза, сына Иосии. Новый царь первым делом приказал крепко стеречь своих братьев Елеакима и Матфанию и из дворца их не выпускать.

Ладно, что не приказал убить. Старик шустро пошарил пальцами по столу, поискал хлебные крошки — что нашел, сунул в рот.

В те дни Иоахаз напрочь потерял сон — сутками бродил по дворцу, перебирался с этажа на этаж, случалось заглядывал к братьям. Слепец отчетливо видел, как он появлялся на пороге его спальни — в дорогом хитоне, простоволосый, отчаявшийся. Обычно Иоахаз помалкивал — говорить не хотел. О чем говорить?! Каждый из братьев с ужасом и надеждой ждал решения Нехао: кому из них быть правителем в Иудее, сколько дани придется платить и с кого ее собирать. Зима в Палестине тогда выдалась сухая, мрачная, обещавшая неурожай, но вроде обошлось… Наконец через двенадцать недель после сражения под Мегиддо пришел вызов из Риблы — сыновьям Иосии явиться к фараону. За всю дорогу братья слова друг другу не сказали — их несли в разных кабинках и не было желание перебраться, прижаться друг к другу.

Неделю Иоахаз, Елеаким и Матфания жили в шатрах в виду ставки Нехао. Почести им оказывали ничтожные, слуги фараона откровенно насмехались над ними, вот и к трону, считай, как нашкодивших котят поднесли. За шиворот…

На душе у слепца стало совсем пусто. Сколько часов они тогда простояли возле ставки Нехао? Кажется, две утренние стражи? Или что-то около того… Потом трое рослых, чернокожих нубийцев, полуголых до пояса, в беленьких коротких юбочках — великаны, а не человеки! — с расписанными щеками, ни слова не говоря, поволокли их за вороты хитонов с такой силой, что Матфания даже большими пальцами голых ног землю не чувствовал. Добравшись до ступеней помоста, на котором возвышался трон фараона, негры поставили его и старших братьев на землю и сложили руки на груди.

Матфания, самый младший из братьев, оказавшись перед фараоном, первым делом простился с жизнью, затем обратился к Создателю, чтобы тот дал смерть легкую, бескровную, как-нибудь во тьме… Чтобы не видеть… Пискнуть жалобно и все…

Сам Нехао был одних лет с Иоахазом, которому в те дни как раз двадцать три весны стукнуло. Тоже молоденький еще. Он сидел на троне с необыкновенно важным и презрительным видом. Откуда-то сбоку донесся голос на арамейском: «Вот щенки наказанного богами изменника», — следом кто-то из придворных поставил сыновей несчастного Иосии на колени. Фараон громко выкрикнул — по какому праву Иоахаз, не испросив позволения господина, правителя Египта, занял трон? Почему вовремя не отправил дань? Чего ждал, распоряжений?.. Царь иудейский принялся было оправдываться, твердить о великом почтении, которое он испытывает к господину, а Елеаким сразу повалился, как куль видно было, он вряд ли соображает, что с ним происходит. Глаза у него закатились, лицо одеревенело, запах от него исходил пренеприятнейший.

Все окружавшие трон визири, начальники, их идену, евнухи и знаменосцы гвардии весело заржали, начали демонстративно морщить носы. Нехао тоже не сумел сдержать божественную спесь и, откровенно веселясь, махнул рукой.

— Уберите эту еврейскую вонючку. Воистину вот самый достойный претендент на трон Иерусалима…

Стоявшие вокруг захохотали так, что к месту, где стоял царский шатер, начали сбегаться солдаты. Нехао заметил, какой ответ вызвало его восклицание и не в силах совладать с желанием покрасоваться добавил.

— Этот никогда не сможет противиться нашим скромным желаниям… Чуть что — сразу обосрется…

Новый взрыв хохота прокатился по рядам победителей под Мегиддо. Тут же нубиец поволок Елеакима подальше от помоста. Иоахаз, сбившийся с речи, стоял, понурив голову, ждал приговора. Фараон неожиданно обратил внимание на стоявшего столбом Матфанию.

— Младший, видимо, покрепче будет.

Стоявший ближе других к иудейскому царю египтянин ткнул Матфанию древком копья. Тот даже не пошевелился.

— На него столбняк напал, — сообщил слуга. — Он вообще ничего не соображает.

— Ладно, — важно кивнул Нехао, — оставим его про запас.

Египтянин ошибался — кое-что Матфания соображал. Например, вполне ясно различал бесконечные, уходящие к горизонту ряды полевых палаток, пологие горы, сиявшие изумрудной растительной свежестью — скоро навалится зной и высушит сирийские холмы, прокалит их до светло-коричневого с желтоватым тона, выжжет траву… Но это будет потом, а пока в воздухе носился несказанно-сладостный, смешанный с запахом кала аромат.