Выживший: роман о мести - Майкл Панке

Интересовало его не то, на что падал взгляд, а наоборот – то, чего взгляд не находил. Лошади. Вокруг кипящего жизнью лагеря у большого костра – ни коня, ни даже завалящего мула. Генри выстрелил в воздух, то ли приветствуя соратников, то ли давая выход отчаянию. Люди в лагере остановились и заозирались, ища стрелявшего, двое пальнули в ответ. Генри и семеро его спутников принялись спускаться в долину, к форту Юнион.

Два месяца назад, уходя из форта к селению арикара на подмогу Эшли, Генри дал два наказа: один – расставить засады по всем окрестным берегам, другой – любой ценой беречь коней. Как выяснилось, удача по-прежнему обходила его стороной.

Хряк снял тяжелую винтовку с правого плеча, в которое она уже чуть не вросла, и хотел было перекинуть на левое – однако и там кожу натерло ремнем от сумки. В конце концов он решил нести винтовку перед собой – но и тут всегдашняя боль в руках немедленно дала о себе знать.

Хряк с тоской вспомнил соломенный тюфяк в бочарной мастерской Сент-Луиса и в который раз спросил себя, какая нелегкая понесла его в отряд капитана Генри.

В первые двадцать лет жизни Хряк ни разу не осилил больше двух миль за один переход. В прошедшие же полтора месяца каждый день пришлось идти по двадцать миль, а порой по тридцать и больше. Позавчера у Хряка окончательно прохудились подметки уже третьей пары мокасин, и теперь ноги мерзли от утреннего инея, кожу саднило от камней. К тому же его угораздило наступить на кактус, а вытащить иглу, как ни старался, не смог, и теперь загноившийся палец дергало болью при каждом шаге.

Кроме того, за всю жизнь ему не приходилось так голодать. Он мечтал о незатейливых радостях – вымакать хлебом мясную подливку, вгрызться зубами в сочную куриную ногу, – и с нежностью вспоминал полные тарелки еды, которые жена бочара выставляла трижды в день. А теперь на завтрак он получал только холодный кусок вяленого мяса, да еще и такой, каким досыта не наешься. Обедали почти на ходу, и тоже вяленым мясом. А с тех пор, как капитан из осторожности запретил стрелять, даже ужин состоял из того же вяленого мяса. А в редкие дни, когда дичь все же добывали, Хряку тоже стоило немалых усилий прожевать жесткое мясо или разломать кость, чтобы высосать мозг. Еда в западных землях давалась тяжело, отнимая сил больше, чем приносила пользы, и Хряк постоянно изнывал от голода.

В животе поминутно урчало, палец ныл на каждом шагу, и Хряк неустанно проклинал тот день, когда решил двинуться на запад. Богатства здешних земель оставались по-прежнему недоступны, ловушек на бобров Хряк не ставил уже полгода. При входе в лагерь стало ясно, что не только коней не хватает: на ивовых растяжках у деревянных стен форта висели несколько бобровых шкур, рядом бизоньи, лосиные и волчьи – совсем не то изобилие, которое трапперы надеялись застать по возвращении.

Вперед выступил Крепыш Билл и протянул руку для приветствия. Капитан Генри на нее даже не взглянул.

– Куда подевались кони?

Крепыш Билл так и застыл с протянутой ладонью, неловко потоптался и наконец убрал руку.

– Черноногие увели, капитан.

– Есть такая штука – часовые. Может, слыхал?

– Часовых выставляли, капитан! Да что толку: индейцы подобрались незнамо как. Налетели и угнали весь табун.

– Погоню отряжали?

Крепыш Билл медленно качнул головой.

– С черноногими особо не повоюешь, капитан.

Напоминание, хоть и осторожное, вышло действенным. Капитан Генри вздохнул.

– Сколько лошадей осталось?

– Семь… То есть пять коней и два мула. Все они на Бобровом ручье – Мерфи туда повел трапперов.

– Что-то не видно богатой добычи.

– Делали, что могли, капитан. Вокруг форта зверья нет, а на дальние расстояния без лошадей никак.

Джим Бриджер лежал, свернувшись под тонким одеялом. По утрам землю схватывало заморозками, а спать вновь пришлось без костра – и сейчас сырой холод пронизывал тело до костей. Наконец мало-помалу усталость взяла свое, и парень уснул.

Во сне он стоял на краю глубокой пропасти, вокруг разливалась тьма: поздний вечер, лилово-черное небо, едва видимые контуры предметов. Показалась чья-то тень – поначалу неясное пятно, маячащее вдалеке, затем тень начала медленно, но неотвратимо приближаться. Контуры становились все четче, и вскоре Бриджер различил искалеченную фигуру, припадающую на одну ногу. Он хотел было бежать, однако пропасть за спиной преграждала путь.

Фигура маячила уже в десяти шагах, стало видно лицо – неестественное, похожее на маску, изрезанное шрамами по лбу и щекам. Нос и уши торчали не на месте, вокруг лица клубилась спутанная грива волос и борода, так что существо почти не походило на человека.

Призрак подошел еще ближе, горящие глаза уставились на Бриджера с такой ненавистью, что тот от страха не мог отвести взгляд.

Существо кровожадно замахнулось и всадило нож в грудь Джиму – тот, отброшенный ударом, отступил и свалился на землю под неотступным взглядом горящих глаз. Торчащая из груди рукоять казалась смутно знакомой – Бриджер, вглядевшись, узнал серебряную отделку навершия. Нож Гласса!

Джима смерть не пугала, скорее сулила облегчение: уж лучше погибнуть, чем жить с таким грузом на совести.

Ребра вновь заныли от боли, Бриджер открыл глаза. Над ним навис Фицджеральд.

– Вставай, парень. Пора.

Глава 13

5 октября 1823 года

Останки сожженного селения арикара напоминали Глассу скелет, ходить среди них было странно и жутковато. Деревня в полтысячи семей, еще недавно бурлившая жизнью, теперь торчала на обрывистом берегу Миссури, как на погосте, черным памятником самой себе.

От места, где Гранд впадала в Миссури, до селения было восемь миль к северу, до форта Бразо – семьдесят миль к югу, и все же Гласс решил не идти напрямик к форту. Во-первых, вышел запас вяленого мяса, вновь пришлось перейти на коренья и ягоды, а здесь он надеялся раздобыть кукурузы – любую деревню арикара всегда окружали целые кукурузные поля.

Во-вторых – в деревне можно разжиться бревнами для плота, и тогда путь до форта Бразо, вниз по течению Миссури, станет легкой прогулкой. Недостатка в бревнах здесь не будет: медленно бредя по селению, Гласс то и дело натыкался взглядом на столбы от хижин и заборов.

Он остановился у большого строения в центре деревни, которое, видимо, служило местом сбора для жителей. Внутри что-то мелькнуло; Гласс, вздрогнув, отступил, осторожно вгляделся в полутьму и взял на изготовку костыль – несколько дней назад, когда опора стала ему не нужна, он заточил ветку с тонкого конца, и теперь она служила ему копьем.