Королева Таврики - Александра Девиль

— Конечно.

— А я в благодарность покажу тебе все окрестные места силы, какие знаю. — И добавил вполголоса: — Если они тебе в самом деле нужны.

Донато кивнул и быстро отвел взгляд от проницательных глаз собеседника.

Глава четвертая

Солнце выплыло из-за облака и заиграло яркими красками на желто-зеленой осенней траве, покрывавшей невысокие плоскогорья вокруг дороги. И, словно повинуясь солнечному свету, Марина вдруг оживилась и с затаенной радостью подумала про себя: «Если судьбе будет угодно, она не раз еще сведет между собой людей, которые однажды разминулись». Это светлое предчувствие заставило девушку по-новому взглянуть на окружающий мир. Теперь Марину интересовала и радовала сама дорога с ее неброскими, но живыми приметами, будь то маленькая рощица, виноградники на склоне холма, стадо овец на пастбище или крестьянин с навьюченным осликом, бредущий по тропинке к горному селению.

На подъезде к Солхату луговая растительность сменилась лесистыми участками предгорий, со всех сторон окружавших долину, где расположилась столица Крымского улуса Золотой Орды.

Можно было, минуя Солхат, поехать по юго-западной дороге прямо к монастырю Сурб-Хач, в котором Андроник просил отслужить молебен за упокой его души. Но Марина, при ее природной любознательности, не могла упустить случая посмотреть знаменитый в Таврике город, раскинувшийся на пересечении караванных путей из Поволжья, Русских земель, Кавказа, Индии и Китая. Кафа и Солхат были тесно связаны между собой торговыми делами. Морской порт Кафы позволял товарам, прибывшим с караванами, продолжать свое движение водным путем, а Солхат был для генуэзских купцов словно продолжение кафинской пристани.

Солхат, или Эски-Кырым, как называли его татары, был городом мусульманским, хотя за его стенами проживали также греки, армяне, русичи, потомки печенегов и половцев. Восточный мусульманский облик его был заметен уже в предместьях, где раскинулся караван-сарай. По сторонам огромного пятиугольного пространства тянулись открытые деревянные галереи, под крышами которых кипела торговля. За галереями находились помещения для постояльцев, а посреди двора, рядом с колодцем, возвышался арочный свод, где торговали самыми дорогими заморскими товарами, шелками, посудой. Всюду сновали люди, большинство из которых было в восточных халатах, с чалмами или повязками на голове.

На этом бойком торжище появление юной девушки, которая, в отличие от мусульманок, не прятала лицо под платком, было довольно заметным, и Марина скоро почувствовала на себе любопытные взгляды. Впрочем, долго задерживаться здесь ей было незачем, поскольку мать все равно не дала денег на покупки, а только лишь на дорогу и ночлег. Бегло взглянув на изобилие товаров и пестроту одежд, Марина со своими спутниками поспешила удалиться от караван-сарая.

Оказавшись на улицах Солхата, она не могла не посетить церковь Иоанна Крестителя, бывшую, по словам отца Панкратия, самым древним христианским храмом в здешних местах.

Но путь к православной церкви проходил мимо двух мусульманских мечетей. Одну, более старую, называли мечетью Бейбарса, ибо она была построена сто лет назад по указанию знаменитого египетского султана из мамлюкской династии. Султан Бейбарс, побеждавший монголов и крестоносцев, был родом половец или кипчак, в детстве купленный для мамлюкского войска на одном из невольничьих рынков Таврики. Марина слышала легенду, будто этот султан на склоне лет покинул страну, где правил, и ушел умирать в родные степи, а в Египте вместо него был похоронен его двойник. Никто не знал, можно ли верить этой легенде, но одно в ней, бесспорно, было правдой: степняки никогда не забывают полынный запах своей родины. Марина думала об этом, остановившись перед мечетью Бейбарса и представляя, какое впечатление новый храм производил на татар и половцев сто лет назад, когда мусульманская вера среди них еще не набрала силу и великолепная мечеть казалась редким чудом в сравнении с языческими капищами.

Проследовав дальше, путники увидели другой мусульманский храм, построенный ханом Золотой Орды Узбеком. На фоне бледно-голубого осеннего неба тянулся вверх высокий тонкий минарет, напоминающий копье арабского всадника. Резной портал был украшен причудливым орнаментом, стены, выложенные из обработанного камня, казались белыми в лучах полуденного солнца. За узорчатой чугунной оградой виднелся двор с фонтаном, вымощенный каменными плитами и усаженный цветами.

Варадат, желавший показать Марине свою осведомленность, с важным видом изрек:

— Эта мечеть внутри еще нарядней, чем снаружи. Я однажды в нее заглянул. Там восьмигранные колонны, разноцветная роспись, богатые ковры на полу.

— А христианские храмы мне нравятся больше, даже если выполнены строго и скромно, — заметил Филипп, с неприязнью и насмешкой покосившись на купца.

— А мне еще нравится, что в христианских храмах женщины могут молиться наравне с мужчинами, — сказала Марина, понимающе переглянувшись с Филиппом.

Церковь Иоанна Крестителя и впрямь выглядела скромно в сравнении с нарядной мечетью Узбека, но было в ней что-то величавое и торжественное — как сам дух христианской старины, в традициях которой она была построена. Отец Панкратий говорил, что этот православный храм похож на те небольшие однонефные базилики, что были издавна распространены в провинциях Византийской империи.

Помолившись и поставив свечи перед иконами в церкви Иоанна Крестителя, путники отправились дальше, на юго-запад, по дороге, ведущей к монастырю Сурб-Хач.

Под впечатлением увиденного Марина едва ли не впервые в жизни задумалась о многообразии церквей и обрядов. Дитя веротерпимой Кафы, она не имела предубеждения против людей, исповедующих иную религию, но сейчас ей вдруг пришло в голову, что разная вера может стать непреодолимым препятствием, причиной вражды и кровопролития. Ей приходилось слышать о крестовых походах, религиозных войнах и казнях еретиков, но она не очень интересовалась этими событиями, не имевшими отношения к ее жизни. И вот теперь почему-то Марине стало любопытно, как отнесутся кафинские священники, например, к браку православной и католика. Впрочем, такие браки были не редкостью в Кафе, где могли соединиться не только христиане разных обрядов, но даже христиане и мусульмане или иудеи. Марина улыбнулась своим мыслям, поскольку отлично понимала, чем они вызваны: просто она вдруг представила, что скажут окружающие, если когда-нибудь речь зайдет о ее браке с католиком Донато Латино. Строгий отец Панкратий, конечно, будет осуждать. Но можно обратиться к другому православному священнику, отцу Меркурию, который был родом русич и нрав имел добродушный, даже веселый. Уж он-то наверняка не будет против того, чтобы обвенчать молодую пару.