Россия и Запад: Парадигмы цивилизаций - Сергей Кара-Мурза
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Виднейший антрополог XX в. Клод Леви-Стросс пишет: «Вся научная и промышленная революция Запада умещается в период, равный половине тысячной доли жизни, прожитой человечеством. Это надо помнить, а не утверждать, что эта революция полностью перевернула нашу жизнь».
Вирус евроцентризма, внедренный в сознание культурного слоя России, можем уподобить латентному вирусу — он всегда в организме, но в особых условиях активизируется и вызывает страшные эпидемии. Чем больше людей проходило через школу, тем сильнее вирус евроцентризма теснил структуры нашего национального самосознания, и вообще широкого взгляда на мир. Вся история человечества увидена нами в основном через очки Запада. Мы учили перипетии политической борьбы в Древнем Риме и схваток между Дантоном и Робеспьером, но практически ничего не знаем о великих цивилизациях ацтеков и майя, Китая и Индии, не говоря уж об Африке. Уже этим нам была навязана установка евроцентризма: «Восток — это застывшая маска». Восток (т. е. все, что не «Запад») не имеет истории.
Если вспомнить школьный курс, то приходится поразиться, как мы не замечали очевидной вещи: даже древние войны этот курс истории освещал как бы воюя на стороне Запада. Вот греко-персидские войны — мы, конечно, на стороне греков, благородных героев. Спартанцы, Александр Македонский кажутся нам такими близкими, не то что персы или скифы. Даже подлое разграбление крестоносцами православных святынь Константинополя сумел как-то скрыть и приукрасить курс истории, преподаваемый в России.
Главный результат этого для нас состоял в том, что и для осмысления нашей собственной истории и нашего общественного бытия мы применяли идеологический аппарат евроцентризма, со всеми его понятиями, ценностями и мифами. Этим отмечен весь XIX в., примерно так же это проявилось на том этапе, когда в нашем обществоведении господствовал истмат с его представлениями о «правильном» процессе смены общественно-экономических формаций.
В результате мы пришли к такому положению, когда высшие руководители страны вынуждены были признать: «Мы не знаем общества, в котором живем».40 Это — исключительно тяжелое признание, знак назревающей беды. Боюсь, что «незнание общества» было общим для всего нашего культурного слоя. Иными словами, это незнание было вызвано не дефектами образования отдельных личностей, оно было явлением социальным. В команде Горбачева было немало «добрых» реформаторов, которые начали калечить организм СССР из самых лучших побуждений — просто не зная его глубинной сути.41
Евроцентризм не имеет под собой научных оснований и состоит из набора мифов, который меняется в зависимости от обстановки (например, после краха фашизма миф о расовой неполноценности «дикарей» был выведен в тень). Траектория развития Запада как цивилизации неповторима. Во всей истории не было случая, когда вторжение Запада в иную цивилизацию и культуру привело к возникновению «туземного» либерального общества. Это всегда была гибель местной культуры, если она не укрылась где-то в катакомбах. Причины такой неспособности Запада к «гибридизации» с иными культурами уже более ста лет осмысливаются философами и историками, и сейчас многое ясно. Звучит как парадокс, но известно: чтобы сблизиться с Западом, надо от него закрыться. Только так смогла освоить многие черты Запада Япония (да и Россия).
Как идеология, отвечающая интересам господствующих классов, евроцентризм обладает огромной живучестью и время от времени овладевает даже массовым сознанием. Однако в противовес евроцентризму и на Западе, и в России многими учеными и философами развивалось представление о человечестве как сложной системе многих культур и цивилизаций. Их разнообразие необходимо не только для здорового развития, но даже и для существования человечества. Критическое отношение к давлению евроцентристских догм было бы на пользу нам всем, включая и наших «западников», и самому Западу.
Как же нам взглянуть на систему культур и цивилизаций беспристрастно, «оторвавшись» от тяготения — евроцентристского интеллектуального аппарата? Как увидеть «сверху» Россию и Запад на цивилизационной карте мира как существенно различные целостности (при наличии многих сходных черт)? Проще всего — через сравнение их структур, выявляя принципиальную несхожесть их главных элементов и связей. Тут многое сделано самими западными мыслителями и учеными, в том числе и теми, которые в своих оценках оставались на позициях евроцентризма. Для нас здесь неважно, «уважают ли они Россию» или нет. Как они видят ее отличие от Запада, — это главное.
Полемизируя в начале 70-х годов с Ж-П. Сартром о причинах будущего краха СССР, К. Леви-Стросс дал классификацию подходов к видению незападных цивилизаций и культур «из Запада». Наиболее распространенным он считал «империалистический» подход (не вкладывая в это слово ругательного смысла) — втискивание реальности незападного общества в привычные западные понятия и термины. При этом реальность деформируется грубо, до неузнаваемости. Классическим примером такого подхода были, на мой взгляд, рассуждения Т.Е. Гайдара или А.Б. Чубайса о советской экономике.
Второй подход, свойственный обычно марксистам, — «диалектический», когда общество видится через борьбу противоположностей, через какое-то главное противоречие. Так, например, видится незападное общество через призму концепции модернизации. При таком взгляде это общество оказывается ареной столкновения агентов модернизации (как двигателя прогресса) с силами традиционализма как носителями консервативных или даже реакционных устоев. Это — тоже сведение любой культуры к аналогу современного западного общества, осью и условием равновесия которого является дуализм «единства и борьбы противоположностей».
Сам Леви-Стросс пытался развивать третий, «антропологический» подход — создание обширного свода понятий, позволяющих «перевести» сложную, плохо представленную в понятиях западного обществоведения действительность традиционного (незападного) общества на язык, доступный мышлению западного человека. Этот подход важен и для нас, потому что нам самим надо именно «переводить» российскую реальность (историческую и актуальную) на язык, доступный мышлению интеллигента, обученного в советском истмате или нынешнем антисоветском либерализме. За последние двадцать лет мы в этом продвинулись, хотя и недостаточно.
Трудов по систематическому сравнительному структурному анализу России и Запада пока нет. Но отдельных «мазков» этой картины в литературе можно собрать много. Вот, например, А. Безансон пишет: «Европа» как целое — постепенно вызревший плод уникального исторического опыта. Но можно ли в таком случае сказать, что Россия — часть Европы? Пройдемся по списку главных признаков «европейскости»: средневековая церковь и империя? нет, ничего подобного Россия не знала. Феодализм и рыцарство? нет. Возрождение и Реформация? нет. Таким образом, нет никаких оснований считать Россию частью Европы» [1].
Кажется, он дает убогий перечень элементов для сравнения. Но важна суть подхода. Прочитав этот перечень, человек задумается. Разве в России не было «средневековой церкви и империи»? Да, в западном понимании не было, потому что и церковь, и империя России были настолько иными, чем на Западе, что вся цивилизационная конструкция оказывалась иной. Мы вспомним, какую роль сыграли в судьбе Европы религиозные ордены — тамплиеры и госпитальеры, францисканцы и иезуиты. Они создавали финансовую систему Запада, всепроникающую Инквизицию, всемирную тайную политическую сеть и систему образования элиты.
Не было этого в России, как не было и многолетних внутриимперских войн европейского типа. Столетняя война, Тридцатилетняя война, Война Алой и Белой розы — можно себе представить такое в России? Не было походов Карла Великого, превративших Европу в «кладбище народов», не было и Крестовых походов.
Не было в России феодализма и рыцарства, а быстро установилась самодержавие. В России было немыслимо, чтобы какой-то рыцарский орден вроде Ливонского владел, скажем, половиной Сибири как независимым государством. Поэтому России и не требовалось «Возрождения» от темного Средневековья, не надо было искать образцов в греческой Античности. И такого «национального несчастья», как Реформация, у нас не случилось, — Православие не породило в России религиозных войн, уносящих до двух третей населения. В этом смысле наш раскол не идет ни в какое сравнение. Не было и костров, на которых в Европе в ходе Реформации сожгли около миллиона «ведьм».
Не было варфоломеевских ночей, не было алхимии и масонства (если не считать мимолетных увлечений западнической элиты). Не было «огораживаний», превративших большинство населения в пролетариев и бродяг. Не было очистки целых континентов от местного населения. Не было работорговли, которая опустошила Западную Африку. Не было опиумных войн, поставивших на грань вымирания Китай. Не было русского Наполеона, не было и русского фашизма — колоссального по мощности «припадка» Запада.
