Ватерлиния - Александр Громов

Минуту спустя он понял, что успел убраться вовремя: кто-то шел по нижнему уступу слева, от сектора Гамма. Филипп высунул и тотчас убрал голову. Андерс. Один. Вот, значит, как. Сам подполковник Андерс, правая рука Велича, бледный глист… И лучевик в руке – в открытую. Решил подстраховать, проверить работу Лейфа сам, никому не доверил…

Бежать?

Не убежишь. И поздно. Заметит и срежет первым же импульсом.

Нюхнуть бы порошка… грибного. И хотя бы на несколько минут стать боевой машиной, как тот странный двойник из странных снов во сне и наяву…

Филипп приник к щели шпигата. Глист-Андерс шел не торопясь, своей знакомой вялой походочкой, словно был готов заснуть на следующем шаге. Иллюзия вялости не рассеивалась и тогда, когда он останавливался у фальшборта и, чуть перегнувшись, ленивым взглядом окидывал наружный борт. Заметит он следы крови на настиле или нет?

Заметил. Осматривается.

Как медленно непослушное тело переваливается через поручень, как неторопливо оно летит вниз…

Уже обрушиваясь сверху на Глиста, Филипп с неожиданной веселой яростью подумал, что грибной порошок вовсе не обязателен. Хватит и злости.

Лучевая вспышка оплавила уступ – Глист успел-таки выстрелить, но только один раз и наугад. Сбитый с ног рухнувшей на голову тяжестью, он обмяк совсем ненадолго, затем застонал и заворочался. Пришлось повозиться, отнимая лучевик: пальцы обеспамятевшего Глиста сошлись на рукоятке капканом. Кисть хрустнула под каблуком – Глист коротко вякнул.

Филипп сунул оружие за пояс. Никто не видел? Он оглянулся. На всякий случай посмотрел вверх. Никто, конечно… Опять надо перевалить тело через поручень… Но теперь это было чужое, вяло сопротивляющееся тело, и внизу бесновался океан.

Как видно, подполковник Андерс и в полубеспамятстве не торопился умирать. Во всяком случае его здоровая рука уцепилась за поручень фальшборта.

– Что, очухался? – крикнул, задыхаясь, Филипп. – Теперь держись и не падай.

– Сволочь, – глухо сказал Глист. – Ты мне пальцы сломал.

– Ты мне жизнь сломал, подонок! Пальцы ему!.. – Филипп подышал, унимая ярость. – Ну вот что… Не ответишь на вопросы – сломаю тебе пальцы и на другой руке. Посмотри-ка лучше себе под ноги… Сломаю, будь уверен. Мне с тобой возиться некогда. Гад ты, конечно… но если ответишь, будешь жить, ты понял?

– Дурак, – сказал Андерс, подняв голову. По болезненно-бледному лицу обитателя глубин Поплавка тек пот. – Ты уже заработал лет десять. Нападение на старшего офицера, к тому же в аварийной ситуации…

– Значит, не договорились?

– Почему, собственно? – быстро отозвался Глист. – Поговорим…

– Зачем вам понадобилось меня убить?

Вися за бортом, Андерс жутковато осклабился. Стиснув зубы от нахлынувшей ярости, Филипп ударил рукояткой лучевика рядом с его пальцами – роняя капли конденсата, поручень отозвался звоном. Андерс пробормотал ругательство. Приходилось отдать ему должное, он держался молодцом, и лишь по тому, как напряглась его рука на скользком поручне, Филипп понял: Глист боится.

– Мне повторить вопрос?

Глист покачал головой.

– Ты не поймешь… Стой, не бей! Ты действительно не поймешь… и не поверишь.

– Попытайся объяснить, – с холодной злостью процедил Филипп. – Очень тебе советую.

– Страховка от случайностей. Как по-твоему, почему тебе не дали вакансии в метрополии? Правильно сделали. Ты… не совсем человек.

– Да ну? – Это было так неожиданно, что Филипп при всей неуместности смеха едва не расхохотался. – А кто же я тогда?

– Вероятно, «кукушонок».

– Кто-о?

– Ты не родился в метрополии. Тебя подбросили извне… с какой-то целью… и с фальшпамятью.

– Не болтай чепухи, гад. Ты считаешь, что в это можно поверить?

Глист безнадежно качнул головой.

– Я же говорил… не поймешь.

– Ладно, – зло сказал Филипп, напоказ поигрывая лучевиком. – Оставим пока. А почему меня подставили во время рейда, я тоже не пойму?

Глист колебался не более секунды.

– Тебе предложили выполнить опасное задание. Ты согласился, не зная, в чем оно будет заключаться… совершенно добровольно. В случае успеха тебе было обещано производство в следующий чин. Этот кусок твоей памяти был стерт. Тогда мы еще не знали, кто ты такой… – Андерс замолчал.

– Дальше, – потребовал Филипп.

– Тебе был подсажен мнемоблок с латентной памятью о флоте Федерации на Капле. Дислокация баз, вооружение, степень готовности к войне… словом, все, что гипотетически может знать о нашей зоне любознательный лейтенант нашей же погранфлотилии. Это была хорошая работа, можешь мне поверить.

– Дезинформация?

– Конечно. Остальное ты знаешь. Операция сорвалась по-глупому, мы зря потеряли пищекомбинат и позволили диверсанту уйти. По счастью, сработал запасной вариант.

– Кто он?

– Тебя не касается. Один лейтенант из Резервного флота, его имя тебе ни о чем не скажет…

Так, подумал Филипп. Подставили не меня одного… Цель достойная, не придерешься: пожертвовать одной-двумя пешками на огромной доске, даже не пешками – песчинками… ради успеха в войне за объединение Капли, ради Федерации и светлых ее идеалов… Но как же подло!

Присягал сдохнуть за Федерацию?

Присягал. Искренне. Разумеется, как все, надеясь в душе на лучшее.

А вот этого тебе, приятель, никто не обещал…

Тебе не обещали даже того, что ты при необходимости умрешь за Федерацию от рук противника, а не своего же командования или контрразведки. Есть необходимость или нет ее – не тебе решать.

Подло. Неизбежно-подло. Необходимо. Единственный способ победить в нашем подлом мире – стать подлее его.

Получается, что и бомбили меня свои – наверняка «Черный Баклан». Беспрепятственно пропустив чужака, с предельной дистанции взяли своего в бомбовый «ящик», да так, чтобы, боже упаси, не утопить ненароком… Ювелирная работа.

Лишь одного не смогли предположить эти подлецы: что чужак с А-233 окажется не подлецом, а человеком…

– Ты же был воспитан как землянин, – кривясь от боли, хрипло сказал Глист. – Ты же должен понять…

Понять и простить?

– Заткнись!

По виду Глист честно зарабатывал себе жизнь. А ведь придется, пожалуй, его вытащить, без энтузиазма подумал Филипп. Джентльменские соглашения с ним невозможны, но, надо думать, он будет молчать, сохраняя лицо. Какое-то время. Начальство на него не надавит – это ЕГО операция.

Ох, опасно…

– Вытащи меня!

– Повиси пока. Ты сказал о мнемоблоке. Почему я этого не помню?

– Латентная память, идиот! Воображаешь, что я вру? А память о сеансе и вообще о всякой операции тебе стерли. Потом и мнемоблок был кем-то стерт…

– Что? Кем?

– Не знаю! Вытащи меня, идиот! Сейчас сорвусь!

Филипп покачал головой.

– Мы не обговорили гарантии моей безопасности.

– Я твоя гарантия! Сорвусь – ты труп, понял? Вытащишь – устрою тебе перевод… чтобы не маячил тут. На Малый Эдем хочешь? Земля тебе все равно не светит, врать не стану.

Поверить? После всего сделанного им и его прихвостнем? На одной руке Глист долго не провисит.

Филипп снова почувствовал, что замерз и еле держится на ногах. Пожалуй, еще чуть-чуть – и не хватит сил втащить…

– Я подумаю, – сказал он.

– О чем, кретин?! Тебе предлагают жизнь, «кукушонок»! Жизнь!

Вероятно, на лице Филиппа отразилось сильное сомнение на этот счет. Во всяком случае, позднее он не нашел иного объяснения тому, что произошло секунду спустя.

– Лейтенант, смирно! – неожиданно гаркнул Андерс.

Он уже подтягивался на одной левой руке, легко взбросив ноги над поручнем, от его вялости не осталось и тени, он и с раздробленными пальцами был боевой машиной, повисшей в прыжке, не сводящей с отшатнувшегося Филиппа яростно-насмешливого взгляда… И тотчас же сорвался, без вскрика мелькнул за поручнем и исчез из виду.

Филиппа качнуло к фальшборту. Секунды три Глист был еще виден, затем нелепо размахивающее руками тело без особого всплеска погрузилось в буруны и больше не показывалось.

Даже кругов не разошлось в том месте, где подполковника Андерса сглотнул океан, – да и какие круги в кипящей воде? Должно быть, Глиста сразу утащило в глубину. Никто не висел на наростах, у уреза воды, цепляясь одной рукой.

Филипп долго ждал, перегнувшись через фальшборт. Мысли прыгали, и не было сил унять дрожь. Андерс врал, это было ясно. С лопоухим лейтенантиком он и с раздробленной кистью расправился бы в секунду, тем более что тот – рефлекс! – действительно чуть было не принял стойку «смирно», а о лучевике и думать забыл…

С ЭТИМИ не договоришься. Никогда. Бессмысленно вымаливать пощаду.

Скверное это дело – знать, что обречен. Ужасно жаль себя.

Но неужели вы вообразили себе, что я не стану огрызаться?

Филипп стоял у фальшборта до тех пор, пока изменившаяся поверхность океана не указала на первые, понятные только глубиннику, признаки желтого прилива. Потом, вздрогнув и очнувшись, он сунул лучевик за пазуху и полез по трапам наверх. Скользя, цепляясь за поручни, часто останавливаясь перевести дыхание, он упрямо карабкался с уступа на уступ, надеясь, что где-нибудь отыщется незаблокированный шлюз. Он знал, что ему делать: найти Лейфа. Найти и заставить говорить. И, вероятнее всего, убить по окончании разговора.