Синдром космопроходца (СИ) - Кузнецова Светлана Владимировна

– Он обманет тебя. – В комнате стало еще темнее. Витор тоже выглядел неважно. Видимо, между близнецами произошла драка. – Он отправит, но ты ничего сделать не успеешь, лишь погибнешь зря. Я предлагаю заключить сделку со мной.

Рокотов поглядел на Витора и произнес:

– Отправляй. Я успею.

Эпилог

Кто из иномирцев на самом деле хотел его смерти — хороший вопрос. Кажется, Витэр вмешался в перенос, вновь напав на братца, вот тот и не удержал портал. В результате Рокотова выкинуло не на «Айзу», а в космическое пространство. Поблизости, но вакуум – не вода: плыть и орать, чтобы спасательный круг кинули и на борт втащили, не выйдет.

А может, Витэр на самом деле хотел спасти глупого человека и напал, поняв, что Витор замыслил убийство. Такое развитие событий нельзя игнорировать. Впрочем, именно ведь Витэр не желал огласки?

Или Рокотов уже сделал все, чего от него добивались, и стал не нужен, а то и опасен? И избавляться от него взялись совместно. В конце концов, он — чужак, неудобный для обоих близнецов, которые ради достижения общей цели вполне способны договориться.

Он не знал. Да и неважно, кто оказался злодеем. Какая разница, если все равно погибать? Он лишь досадовал на то, что не сумеет спасти «Айзу» и всех на борту.

Странно, но сознание не мутилось, и легкие не разрывались от отсутствия кислорода, хотя в вакууме Рокотов висел уже порядком долго. Ему, похоже, дышать больше не требовалось. А еще он не мерз, вообще ничего плохого не ощущал. Быть может, уже умер? Однако почему тогда мыслит?

Страха не было. Покой? Вряд ли он испытывал его. Покой ассоциировался с отрешенностью и апатией, но Рокотов, скорее, пребывал в полнейшем восторге, наслаждаясь красотой, его окружающей. Когда бы еще он сумел взглянуть на космос собственными глазами, а не через забрало скафандра или мониторы? Воистину, зрелище стоило многого.

Пространство вокруг не являлось черным. Звездный ветер, близкая аномалия, зарождающаяся сверхновая породили такое возмущение сил, что тьма обрела краски. Космос горел всеми оттенками синего, в нем висели несколько крупных планет, одна обзавелась кольцами на подобие Сатурна, и это казалось невероятным, завораживающим и неописуемо прекрасным.

— Насмотрелся?

Она коснулась его плеча: невесомо и нежно, тепло, хотя ей, вероятно, положено было бы быть холодной. Обворожительная хозяйка множества лиц. Пожалуй, ему следовало бы ужаснуться, но когда Рокотов делал то, чего от него хотели? Разве лишь, согласившись отправиться на Новый Йоркшир? Но он, скорее, отдавал долг юности.

Зато кто мог бы похвастаться знакомством с самой Смертью? А влюбиться в нее?..

— Смертью? Ты так в том уверен?

Пожать плечами вышло на удивление легко. Рокотов улыбнулся, надеясь, что ничего говорить не придется. Пусть он не испытывал ничего плохого, но размыкать губы опасался. Вдруг вакуум ворвется в легкие?

Ей не требовались слова. Взгляда вполне достало. Она невесомо и нежно провела по его щеке, запустила пальцы в волосы на затылке, а потом поцеловала. Рокотов мог бы сравнить произошедшее с рождением сверхновой, но космос вокруг остался незыблемым. Звезда родилась внутри него и гаснуть не собиралась.

– Тогда идем, – произнесла владычица его сердца. – Время пока есть, ты успеешь.

***

– Это какое-то сумасшествие! — заявил бородатый член совета метрополии и обвел взглядом своих коллег. — Просто-таки синдром космопроходца во всей красе! Цветет и пахнет.

— Документы о прохождении мною комиссии вам предоставлены, — заметил Рокотов. – Все записи приборов — тоже.

— А я хотел бы отметить неописуемую наглость, с которой нас пытаются убедить в вещах абсурдных, — сказал еще один бородач со сверкающей в сиянии искусственного света лысиной. -- Юноша… Ах, не смотрите на меня так, я вполне заслужено занимаю свой пост и всеми уважаем, а потому имею право на подобное обращение.

Рокотов и не собирался оспаривать его заслуги и права, ему было наплевать на отношение большинства этих людей, а потому их завуалированные и почти прямые оскорбления не могли подействовать. Пусть зовут хоть юношей, хоть вообще мальчиком, от него не убудет, хотя стацион являлся его ровесником, просто выглядел далеко не лучшим образом.

Заседание совета, а значит и речь Рокотова транслировалась на двух метрополийских и десятке общеколониальных каналах в режиме прямой передачи. Ни словечка выкинуть не удастся, сколь бы правители ни желали этого. Информация дойдет до обычных людей (и стационов, и космопроходцев) в любом случае – именно это казалось Рокотову и правильным, и необходимым, и неизбежным. Даже если его выкинут с флота и признают сумасшедшим, свой мелкий камушек, за которым последует лавина, он сдвинул.

Наверняка, особенно яркие моменты, а Рокотов живо описал опасность от иномирцев и упомянул о неведомой угрозе (и не только на словах: записи голосов Витора и Витэра сохранились, пусть и оказались изрядно искаженными), уже растащили по всей галактической сети.

– Так вот, юноша, – не дождавшись его реакции, повторил стацион, – признайтесь, кто вам заплатил, кто помог подделать показания приборов и сделать записи несуществующих голосов, и мы не станем требовать проверочной комиссии.

– Вам лучше меня известно, что данные исследовательской аппаратуры подделать нельзя, – Рокотов приложил некоторые усилия, не позволяя себе улыбаться.

К доказательствам придраться не выходило, потому пытались давить лично на него. Делали это неумело и поспешно, прекрасно понимая, что даже выйди опровержение через час после заседания, даже сам возмутитель спокойствия признайся во лжи, будет поздно. Уже поздно, на самом-то деле. Он сделал главное: возделал почву для сомнений. Всходы – лишь дело времени.

«Придется ожиревшим в своих креслах чиновничкам учиться жить во взорванном сенсацией информационном поле», – подумал Рокотов не без злорадства.

В любом случае, списывать в стационары космопроходцев им теперь станет сложнее в разы – это для Рокотова являлось победой чуть ли не большей, чем собственное чудесное спасение, увод «Айзы» на безопасное расстояние от сверхновой, потрясающая ночь с обладательницей множества лиц.

– Я не знаю, кто вас проверял, но… – произнес еще один член совета, разведя руками и приняв позу пафосную донельзя, показавшуюся Рокотову совершенно неуместной. – Этого не может быть, поскольку не может быть никогда! Так говорили предки, а они всегда оказывались правыми!

Зря он это сказал. Зал наполнился недовольным гулом. Далеко не все, здесь присутствующие, знали историю столь же плохо, как этот любитель лозунгов и старинных высказываний, которыми старательно подчеркивал свою позицию.

Заседание шло уже четыре часа. Информационную базу Рокотов собрал хорошую, он выработал четкую позицию по контакту, ни на шаг не отходил от должностных инструкций и воздерживался от высказываний любых предположений.

«Мы имеем то-то и то-то, господа, вот показания приборов, вот записи разговоров. На основании них я делаю следующие выводы…» – только так, ничего больше. Ни в коем случае не говорить от себя, не реагировать на обсуждение личности Максима Рокотова кем бы то ни было (удивительно, если бы его прошлое не рассматривали под микроскопом, особенно промахи и посадки в лужи разной глубины), играть роль стороннего наблюдателя, которому важна правда, но не множество последствий, ею вызванных. И не слушать доброхотов – никаких.

Одно и то же он повторял, как автомат: и друзьям, и журналистам, и чиновникам, и психиатрам, и всем остальным. Только так удалось бы не проиграть в игре, в которой, вообще-то, выиграть невозможно.

Он успел взбаламутить немало знакомых капитанов, прежде чем его вызвали в метрополию. Его хотели выставить саботажником, преступником, наркоманом; доказательств показательно не замечали, на него давили и пытались вывести из себя. Ему даже чуть не подкинули кадо, но с некоторых пор Рокотов научился ощущать «росу фей» на расстоянии и не прикасаться к продуктам, ее содержащим. Не возникало сомнений, какое именно решение объявит совет, и все больше крепла уверенность в том, что Орлик от него отрекся.