Метка Каина - Том Нокс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Фазакерли открыл стеклянную дверь и провел своего гостя через главную лабораторию проекта «Карта генов», ныне закрытого. Свидетельства того, что проект более не существует, наблюдались на каждом шагу. Большинство аппаратов было демонтировано, наполовину заполненные упаковочные ящики стояли по всем комнатам в пыльной тишине, в некоторых Саймон увидел какие-то штуковины размером с холодильник — и все это ждало отправки.
Старый профессор показал на пару самых больших, еще не запакованных приборов и сообщил журналисту их названия и назначение: термоциклические аппараты для быстрого деления клеток, огромная лабораторная микроволновая печь для стерилизации и гистологических анализов, программируемые контроллеры для анализа флюорохром. Саймон записал в блокнот все непонятные слова; он чувствовал себя так, словно пишет диктант на совершенно непонятном ему языке.
Потом Фазакерли пригласил журналиста в задний кабинет, закрыл дверь и уселся за письменный стол. Куинн сел напротив него на металлический стул. На столе, покрытая пылью, лежала черно-белая фотография мужчины в одежде Викторианской эпохи.
Фазакерли кивком указал на нее.
— Вот, только что снял со стены. Это Гальтон.
— Простите?..
— Фрэнсис Гальтон, что-то вроде героя науки. Основатель евгеники. Провел кое-какие блестящие исследования в Намибии.
Ученый взял фотографию и положил ее в картонную коробку, стоявшую рядом со столом; там уже лежали три пустые бутылки из-под виски.
— Что ж, мистер Куинн, я догадываюсь, что у вас есть кое-какие вопросы, как и у ваших друзей-полицейских?
— Да.
— Чтобы ускорить дело, я предпочел бы сначала сделать некоторое, так сказать, вступление. Вы не против?
— Хорошо.
Фазакерли принялся болтать: о человеческой наследственности, о проекте исследования генома человека, о финансировании чистых научных исследований. Саймон послушно записывал.
Но журналист уже начал улавливать то, о чем говорил старший инспектор Скотланд-Ярда: ученый старался уклониться от разговора, он просто наполнял воздух сладко-звучным многословием, как будто стараясь заманить журналиста в какую-то ловушку.
Надо было направить разговор в другое русло.
— Профессор Фазакерли… но почему именно закрыли проект «Карта генов»?
Профессор потянул носом.
— Боюсь, потому, что он требовал очень больших денег. Генетика — дорогое удовольствие.
— Значит, в этом не было… какой-то политической подоплеки?
Профессор сверкнул желтыми зубами.
— Ну…
Молчание.
— Профессор Фазакерли… я знаю, вы очень занятой человек. Так что буду говорить прямо. — Саймон в упор уставился на ученого генетика. — Я уже пошарил в Сети. Проект «Карта генов» в основном финансировался частным образом ради продолжения той работы, что была начата в Стэнфордском университете, там исследовали различия в человеческих геномах. Ведь так?
— Ну, да…
— Вас закрыли по той же причине, что и исследования в Стэнфорде?
В первый раз за все время разговора ученый как будто почувствовал себя неловко.
— Мистер Куинн… прошу вас, помните вот о чем. Я — всего лишь отставной биолог.
— А что вынудило вас уйти в отставку?
— Мне кажется, «Карта генов» — прекрасная идея: мы должны… должны были составить карту различий между разными человеческими расами… и если бы мы сумели это сделать, работа принесла бы немалую пользу.
— В каком смысле?
— В медицинском. Есть, например, некоторые новые препараты, которые помогают при повышенном артериальном давлении американцам, но ухудшают состояние африканцев. И так далее. Работая в рамках нашего проекта, мы в особенности надеялись понять суть болезни Тея — Сакса[31]. Это заболевание, судя по всему, прежде всего поражает евреев-ашкенази из Центральной и Восточной Европы…
— Но тут возникли политические возражения, так?
Последовал выразительный вздох.
— Да.
— Но почему?
— Подозреваю, что вам это известно так же хорошо, как и мне, мистер Куинн. Потому что некоторым людям сама мысль о том, что могут существовать заметные этнические различия на уровне генетики, кажется чистой ересью. Многие «мыслители» и политики предпочитают утверждать, что расовые различия — всего лишь иллюзия, что это некая чисто социальная выдумка. Басня. Химера. А уж никак не научный взгляд.
— Но вы с этим не согласны?
— Нет. Всем известно, что в среднем молодые чернокожие могут бегать намного быстрее, чем молодые белые. И это и есть некое фундаментальное расовое и генетическое различие. Конечно, от вас ждут, что вы не станете говорить вслух о подобных вещах… — Профессор невесело усмехнулся. — Но меня это уже не слишком волнует в любом случае. Я слишком стар.
— Более чем откровенно. А молодые ученые?
Лицо профессора стало сварливым.
— Для молодых ученых тут, конечно, разница есть, да; если сунуться в такие вещи, это будет равносильно научному самоубийству. Все это весьма спорно. Корейцы лучше играют в шахматы, чем австралийские аборигены, и так далее. Евгеника умерла как наука после Второй мировой войны, по вполне очевидным причинам. И оказалось очень трудным возобновить исследования расовых различий. Проект в университете Стэнфорда был началом, но политики добились его закрытия. После этого многие решили вообще не соваться в область генетических различий между людьми. И, конечно, есть еще и юридические проблемы…
— Биологическое пиратство?
— Вы хорошо выполнили домашнее задание, — в глазах профессора светилось нечто вроде тоски. — Да. Видите ли, в процессе исследований мы предполагали изучить ДНК представителей изолированных племен и рас, вроде меланезийцев, жителей Андаманских островов и так далее.
— Но зачем?
— Потому что редкие народы, подобно редким растениям Амазонки, могут обладать уникальными полезными генами. Если бы мы нашли, например, некое изолированное племя в Конго, которое обладает генетической невосприимчивостью к малярии, мы могли бы отыскать кратчайший путь к вакцине против этой болезни, основанной на генетическом материале.
Саймон записал все это в свой блокнот.
— Но представители племен воспротивились этому? И обратились в суд, да? Потому что это их ДНК?
— Именно так. — Фазакерли нетерпеливо пожал плечами. — Да, некоторые из племен австралийских аборигенов обвинили нас в биологическом пиратстве, и это добавило еще одну ложку дегтя в и без того уже подпорченный мед наших отношений со спонсорами. С Фондом Гриллера, «Келлерман Намкорп» и другими. И они дали отмашку. С проектом «Карта генов» было покончено. — Фазакерли смотрел в окно. — Просто стыд, и так жаль сотрудников… тут у нас были просто по-настоящему замечательные ученые. Невероятно умная девушка из университета Киото. И выдающийся китаец из Канады. И, конечно…
Они посмотрели друг на друга. И журналист сказал:
— Ангус Нэрн.
— Да, молодой Ангус Нэрн. Пожалуй, лучший из молодых генетиков Европы. Он уже опубликовал несколько совершенно потрясающих статей.
— Но… потом он исчез?
— Да, после того, как нас прикрыли. Да.
— Почему?
— Понятия не имею.
— И вы не знаете, куда он мог отправиться?
— Нет. — Фазакерли пожал плечами. — Я даже думал, не покончил ли он с собой, как хороший сократик. У молодых людей бывают весьма странные причины для самоубийств. Я лично подозреваю, что он был достаточно… амбициозен для того, чтобы прыгнуть с Тауэрского моста. — Желтозубая улыбка была невероятно грустной. — В общем, это действительно загадка. И я ничем не могу вам помочь.
— А что насчет связи с теми… убийствами? Вы сказали по телефону, что прочли мои статьи. Значит, вам все это известно. Ангус Нэрн исследовал басков как раз перед тем, как исчезнуть.
— Баски представляют собой огромный интерес для генетиков.
— Но, как ни странно, как раз недавно случилось убийство женщины-баска. Некая леди по фамилии Карпентер…
В лаборатории было тихо. Фазакерли вдруг встал и сказал:
— Послушайте, у меня есть некая теория. Насчет Нэрна. Но у меня уже нет времени на разговор с вами. Так что… может, прогуляетесь по площади вместе со мной?
— Как пожелаете.
— Вот и хорошо. Может быть, я смогу вам показать там кое-что — кое-что такое, что объяснит то, что я хочу вам сообщить.
Они вдвоем вышли из опустевших лабораторий; мягкие лучи осеннего солнца как будто увеличивали пространство.
Фазакерли шагал слишком живо для старика. Он повел своего гостя вниз по лестнице и вон из здания, через пустую дорогу, за железные ворота, в зелено-золотой по-сентябрьски парк на Гордон-сквер. Студенты, туристы и служащие обедали на лужайках, доставая сэндвичи из прозрачных пакетов и подхватывая палочками суши с маленьких пластиковых подносов. Лица обедающих были и белыми, и черными, и вообще всевозможных оттенков.