Рога - Джо Хилл

— Как-то лажово. Самый лажовый довод, какой я когда-либо слышал, — сказал Иг; Терри не ответил, а просто стоял и водил большим пальцем по столбику перил. — И все же. Неужели вы поругались из-за этой штуки? Это же просто хлопушка.

— Нет, не хлопушка. Ты видел, что эта штука сделала с индейкой?

Иг подумал, что сказано не очень по делу. Терри виновато улыбнулся:

— Ты просто не знаешь, что он хотел сделать. В школе есть один парень, которого Эрик не любит. Парень, которого я довольно прилично знаю. Хороший парень, из нашего оркестра Бен Таунсенд. Так вот, Бенова мать работает в страховой компании. Ну, отвечает на звонки и всякое такое. И поэтому Эрик его ненавидит.

— Просто потому, что его мамаша работает в страховой компании?

— Ты, наверное, знаешь, у Эрикова отца дела идут не слишком хорошо. Ну, он не может ничего поднимать, не может работать, ему даже посрать и то трудно. Все это печально. Ему должны были выплатить страховку, но все не платят и не платят. И я думаю, никогда не заплатят. Вот Эрик и решил с кем-нибудь посчитаться, и он вроде как зациклился на Бене.

— Только потому, что его мамаша работает в страховой компании, которая делает подлянку Эрикову отцу?

— Нет! — воскликнул Терри. — И это-то самое дикое. Она работает совершенно в другой страховой компании.

— В этом нет никакого смысла.

— Нет. Ровно никакого. И не пытайся что-либо понять, потому что все равно не поймешь. Эрик собирался использовать эту штуку, чтобы взорвать кое-что, принадлежащее Бену Таунсенду, и позвал меня поучаствовать.

— И что же он собирался взорвать?

— Его кошку.

Иг сам будто взорвался — его взорвал ужас, граничащий с удивлением.

— Нет! Может быть, Эрик так и сказал, но он просто вешал тебе лапшу. Да как же это, чтобы… кошку?

— Он пытался сделать вид, что просто пошутил, когда увидел, как я охренел. И он дал мне эту «вишенку», только когда я пригрозил сказать его папаше, какую хрень он задумал. Тогда он швырнул мне ее в голову и сказал убираться на хрен. Я точно знаю, что Эриков папаша неоднократно совершал над Эриковой задницей акты полицейского насилия.

— Даже хотя он не может посрать?

— Посрать он не может, а ремнем размахивать может. Нужно молиться Богу, чтобы Эрик никогда не стал копом. Они с его папашей одной породы. Ты будешь иметь право хранить молчание с его сапогом на твоей глотке.

— Ты бы действительно сказал его папаше о…

— Что? Нет. Ни в коем случае. Ну как я мог проболтаться обо всех этих штуках, которые взорвал Эрик, когда я и сам участвовал?.. Это же первый закон шантажа, — Терри немного помолчал, а затем сказал: — Ты думаешь, что кого-нибудь знаешь. Но по большей части ты просто знаешь то, что тебе хочется знать. — Он взглянул на Ига ясными глазами и продолжил: — Хреновый он парень, этот Эрик. И я сам всегда чувствовал себя хреновым парнем, когда находился в его обществе. Ты, Иг, не из этой компании и потому не знаешь. Очень трудно сделать, чтобы тебя хотели женщины и боялись мужчины, когда твое главное умение — это играть на трубе «Америка прекрасная». Я любил, как люди на нас смотрели, — вот что извлекал из этого я. Не могу сказать, что извлекал из этого он. Ну, разве что ему нравилось, что я за все плачу и что мы вроде как знаменитые люди.

Иг покатал петарду в руке, чувствуя, что нужно бы что-нибудь сказать, но не зная, как это сказать. То, что он в конце концов из себя выдавил, безнадежно не соответствовало ситуации.

— А что бы, ты думаешь, мне этой штукой взорвать?

— Да не знаю я что. Ты просто оставь меня в покое, хорошо? Посиди спокойно несколько недель. Когда я получу нормальные права, мы поедем на Кейп-Код с кучей других парней. Разложим на берегу костер и что-нибудь придумаем.

— Вроде последнего за лето большого взрыва, — сказал Иг.

— Да. В идеале мне хотелось бы устроить разрушение, которое можно видеть с орбиты. А если уж это никак, — добавил Терри, — надо хотя бы попытаться уничтожить что-нибудь ценное и прекрасное, чего потом никак не заменить.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

По пути в церковь ладони Ига так вспотели, что стали липкими и какими-то чужими. И желудок его тоже против чего-то протестовал. Он не понимал, против чего, и это было смех да и только — ведь он не знал даже ее имени и никогда не обмолвился с ней ни словом.

Не считая того, что она ему очень нравилась. Полная церковь народу, уйма ее сверстников, а она смотрела прямо на него и послала ему золотым крестиком какое-то послание. Даже теперь он не очень понимал, почему позволил ей уйти, как он мог взять и отдать ее, будто бейсбольную карточку или компакт-диск. Он уговаривал себя, что Ли — одинокий мальчишка из трейлерного поселка, что все идет так, как и полагается. Он пытался ощутить себя делающим добро, но вместо этого внутри его поднималась черная стена ужаса. Он не мог себе представить, почему позволил Ли взять ее крестик. Сегодня крестик будет у Ли. Он отдаст его ей, и она ему скажет спасибо, и они после церкви будут разговаривать. В мыслях Ига они уже шли вместе, и по пути эта рыжая взглянула в сторону Ига, но в ее взгляде не было ни малейших признаков узнавания, в ямке ее шеи блестел починенный крестик.

Конечно же, Ли тоже был в церкви в том же самом ряду, и ее крестик висел у него на шее. Это было первое, что Иг заметил; его реакция была простейшей и биохимической. Это было словно он выпил залпом чашку обжигающе-горячего кофе. Его желудок скрутило узлом. Кровь в висках бешено забилась, как после гипердозы кофеина.

Места перед Ли оставались пустыми до самого последнего момента перед началом службы, когда туда, где неделю назад сидела эта девочка, сели три плотного сложения леди. Иг и Ли потратили большую часть первых двадцати минут, вытягивая шею и крутя головой, но ее нигде не было. Эти ее волосы, будто сплетенные из медной проволоки, было просто невозможно не увидеть. В конце концов Ли взглянул через проход на Ига и пожал плечами, а Иг ответил точно таким же жестом, словно они с Ли были в сговоре найти девочку-«морзянку».

Но Иг не был ни в каком сговоре. Когда пришло время читать «Отче наш», он, как и все, склонил голову, но молитва Ига разительно отличалась от стандартной. Он хотел получить крестик назад. Даже не обязательно, чтобы крестик был починен. Он хотел этого больше, чем когда бы то ни было чего бы то ни было, даже больше, чем хотел дышать, когда нахлынул этот фатальный поток черной воды и ревущих душ. Он не знал ее имени, но знал, что вместе с ней хорошо. Те десять минут, когда она посылала ему в лицо солнечных зайчиков, были лучшими минутами, какие он когда-либо провел в церкви. Некоторые вещи просто нельзя отдавать, в каком бы долгу ты ни был.