Дэлл - Вероника Мелан

– Думаю, может быть. Но все равно странно.

Пальцы заледенели, а в ушах стучала кровь.

Почему не уходит ощущение, что этим вечером что-то произойдет? То, чего я так ждала и чего опасалась. Откуда чувство, что остались лишь считанные минуты до того, как Дэлл шагнет навстречу и уже не выпустит мое запястье из рук?

По телу вновь прошла дрожь.

– Все, ты осмотрелась? Выключаю свет?

– Да.

– Хорошо. Выходи. Я верну на место ловушку.

Проходя мимо двери, я боязливо покосилась на агрегат, испускающий в потолок тонкий красный луч.

Весь вечер он наблюдал за мной поверх тонкой кромки стакана с виски. Не запомнилось ничего: ни то, что было съедено или выпито, ни беседа, которая осторожно, словно ручеек вокруг скалы, вилась на безопасную тему, – только глаза. Глаза-глаза-глаза – казалось, они заполнили собой всю центральную фокусную точку моего мира.

Он доливает мне в стакан сока – взгляд. Прикуривает сигарету – взгляд. Слушает мой сбивчивый ответ на вопрос, который я ни услышать, ни осознать не успела, – взгляд. Закрой я глаза – и там опять же останется все тот же изучающий обманчиво-ровный взгляд: прилипший ко мне, проникший внутрь, туда, откуда уже не вытравить.

Странно привычной сделалась чужая кухня и даже незнакомый Нордейл за окном. Где-то очень далеко, на другом Уровне, все равно что в другом мире, осталась старая жизнь – убогая каморка, помятая от долгого сидения кровать с пропитавшимся страхом покрывалом… Где-то там, в шкафу, на темной полке среди вещей покоился нож, а рядом с ним – подоткнутая под старые джинсы тугая пачка выданных на выживание денег. Но все это – обозримое будущее, готовое нагрянуть через шесть дней, а пока… Пока – мнимый покой и бурлящая от непонятного предвкушения кровь.

Как именно? Когда? И что послужит первым шагом, невидимым сигналом к действию?

К этому времени Дэлл уже успел повторно осмотреть мои ладони и порез на груди; спасибо, не стал в этот раз просить снять кружевной бюстгальтер: все чинно, деловито, почти без интереса. Почти. И теперь, допив виски, он сидел за кухонным столом и крутил в руках оранжевый апельсин, взятый из керамической вазы в центре стола. Кожура легко поддавалась сильным пальцам. Сначала отслоилась там, где остался на кожице пупок от стебелька, некогда соединявшего плод с деревом, потом оголились и бока – по кухне расплылся терпкий цитрусовый аромат. Когда Дэлл начал делить фрукт на дольки, я незаметно поморщилась и отвернулась.

– Хочешь?

– Нет.

Ответила слишком поспешно. Он заметил.

– Ты не любишь апельсины?

– Нет.

Соскользнуть бы с темы…

– По вкусу не нравятся?

– Раньше нравились.

– А теперь?

Прицепился… Почему мы говорим об апельсинах? Какая разница – раньше, сейчас? Зачем эта вдумчивость и вкрадчивость?

– А теперь нет.

– Почему?

Солгать? Увильнуть? Или ответить правду? Для него – обычный разговор, для меня – холодная мерзкая лужа, в которую не хочется наступать. Уж лучше правду. С такими, как Дэлл, всегда лучше правду, иначе потом будет хуже…

– Тот торт был украшен апельсинами. С тех пор и не люблю.

Всё. Выдала. Добавлять ничего не стала – и так всё ясно. Избавилась от тайны и от дальнейших назойливых расспросов.

Резкий аромат дразнил ноздри, вызывая рвотные спазмы памяти. Перед глазами всплыли оранжевые дольки, залитые желе: они выглядели такими блестящими, гладкими, аппетитными. Несколько секунд я любовалась ими, предвкушая скорое пиршество для вкусовых рецепторов, пока кремовая конструкция не разлетелась ошметками по всему офису. Обидно. Сколько раз страдали мои бедные ладони? В тот день тяга к цитрусовым потерялась полностью, как отрубило. Отличный день рождения, полный сюрпризов.

Задумавшись, я не заметила, как Дэлл поднялся из-за стола, прихватил с собой тарелку и подошел ко мне. Ровно попросил:

– Сядь на стол. И раздвинь ноги.

– Что?!

Я почти поперхнулась от неожиданности.

– Просто сделай, что я сказал.

– Сесть куда? Прямо на кухонный стол?!

– Да.

Сумасшедший? Зачем просить о таких вещах? Еще и ноги раздвинуть?!.. Дэлл смотрел в мои круглые как блюдца глаза предельно спокойно, словно питон, не распознающий слова, ориентирующийся лишь по жестам, мимике и исходящей от жертвы ауре. Какое-то время мы смотрели друг на друга под тихое жужжание холодильника и тиканье часов: я – подозрительно сощурив глаза и с гулко бьющимся сердцем, он – ожидая действий.

Сглотнув, я неохотно подчинилась. Поднялась со стула и неуклюже, ощущая себя предельно странно, села на стол. Затем медленно, после длинной неловкой паузы раздвинула колени в стороны. Хорошо, что в джинсах.

– Шире.

Спрашивать «зачем» не имело смысла: не ответит.

Апельсиновый дух, исходящий от тарелки, сделался почти невыносимым. Стол скрипнул. Мои колени разошлись в стороны, и я тут же ощутила себя голой, беззащитной и уязвимой. К чему эти странные просьбы, звучащие как мягкие приказы? Какой смысл в сидении одетой на кухонном столе и…

Додумать не получилось: Дэлл одной рукой отодвинул стул и шагнул прямо ко мне. Подошел вплотную, настолько близко, что еще несколько сантиметров – и его бедра прижались бы к моим. Практически устроился между ног. В полном смятении я смотрела, как он неторопливо взял с тарелки ломтик апельсина и поднес к моему рту.

– Съешь.

Сердце стучало галопом; роем вспугнутых ос заметались мысли. Я помотала головой.

– Так надо. Съешь.

– Не хочу.

Едва удержалась, чтобы не отодвинуться, не заползти с ногами на стол.

– Пожалуйста.

И снова это слово, произнесенное магически мягким голосом, и обволакивающий взгляд. Я перевела взгляд на кусочек фрукта, застывший вблизи от моих губ, на секунду закрыла глаза (зачем я подчиняюсь!), выдохнула и нехотя открыла рот. На язык легла покрытая тонкой кожицей цитрусовая мякоть. Сдерживая дрожь, я жевала ее медленно, стараясь не думать, зачем делаю это.

Зачем позволяю делать с собой это.

Апельсиновый вкус вызвал ворох ненужных воспоминаний – болезненных, неприятных. Куски крема на руках и боль… хохот коллег.

Забыть. Не помнить! Дожевать и сглотнуть!

Всё. Я сделала это. Противно, но пережить можно. Не рассыпалась. Вот только… зачем?

– Молодец.

Теперь Дэлл смотрел тепло, почти ласково, как на дикого звереныша, который наконец-то начал одомашниваться. А затем наклонился – я не успела даже отреагировать – и поцеловал. Секунда, резкий стук собственного сердца, и его губы накрыли мои. Большой палец мягко надавил на подбородок, заставляя мой рот приоткрыться, и дыхание Дэлла смешалось с моим. Нежно, сладко, будто награждая за послушание. В тот момент, когда его язык проник внутрь, я забыла и об апельсинах, и о торте, и о неприятных воспоминаниях. Остался лишь жар его кожи и нежность губ. Голова поплыла… Горячий торс, крепкая мужская шея, короткий ежик волос на затылке. Неужели моя рука уже зарылась в них?..

Когда Дэлл прервал поцелуй, я едва не застонала. Сдержалась, только прикусила губу, сожалея, что ее лишили тепла прикосновений.

– А теперь еще раз…

Голос прозвучал хрипло, хитро блеснули в полумраке глаза. Очередная апельсиновая долька оказалась у губ.

– Что ты делаешь?.. Дэлл, зачем?

– Не спрашивай. Делай.

Он вновь нежно надавил на подбородок, положил дольку на мой язык, дождался, пока прожую, а затем снова поцеловал. Я не успевала опомниться. На этот раз поцелуй – более страстный, более мужской, более требовательный. Но все еще ласкающий, скручивающий мучительно нежные спирали в животе.

– И еще одну.

Я сжевала следующую с такой скоростью, будто от этого зависела моя жизнь. Плевать, сколько будет апельсинов, лишь бы поцелуи не прерывались, лишь бы жар все усиливался, лишь бы не разрывалась в конце эта связь… Я царапала его плечи, таяла от крепости спины под пальцами, зарывалась ими в волосы… Апельсин… и снова его язык, снова мужские губы, твердые бедра, вдавленные в промежность. Еще апельсин, и еще больше страсти – испить, почувствовать его язык внутри, легко прикусить за губу, прижаться к широкой груди, обвить за шею…

– Вот видишь?

Поцелуй вновь оборвался. И сразу стало холодно. Почти болезненно одиноко. Все мое существо тянулось навстречу, не желая разъединяться с ним.

– Что?

Дыхание никак не удавалось выровнять. Горел подбородок, натертый о жесткую щетину.

– Ты всё съела.

Он знал, что я хотела большего, что мне вовсе не до того, съела я всё или нет, и улыбался. Подушечка большого пальца нежно провела по нижней губе.

– Это называется подмена ассоциаций, Мег. Теперь, глядя на апельсины, ты будешь думать о другом.

Я уставилась на пустую тарелку, словно голодный пес. Неужели они правда закончились? А поцеловать еще?.. Неужели всё? Только не всё! Нет! Неужели это была только игра – восстанавливающий психологический тренинг? Впору было заскулить: низ живота пульсировал от прилившей крови, меж моих бедер все еще находились мужские, хотелось следовать за ласкающим губы пальцем хоть на край света…