Будущее в тебе. ЛЕД и ПЛАМЯ - Олег Кожевников

Когда мы с Шерханом стали помогать оттаскивать трупы финнов подальше от траншеи, появилось подкрепление из моей роты. Это были остальные бойцы из взвода Рябы и взвод Кузнецова. Я, не теряя зря времени на разговоры и рассказы о важности нашей миссии, поставил задачу каждому отделению по зачистке блиндажей. При этом поручил захватить по возможности пару пленных для допроса. Мы с Шерханом остались наверху, контролировать окружающую обстановку.

Первое время, после того, как бойцы скрылись внутри - было тихо. Потом из одного из блиндажей донеслись еле слышные звуки выстрелов, затем всё опять стихло. Минут через пять из окопов при блиндажах начали вылезать красноармейцы и подъезжать ко мне. Из каждого такого окопа были вытолкнуты наверх по два человека, одетых в нижнее бельё, но на ногах у них были унты. Пленные, - догадался я, - вот же, сволочи, находятся на фронте, а спят, как в санатории. Руки у всех захваченных егерей были связаны, а на лицах были следы хороших оплеух.

Когда пленных подогнали к нам с Шерханом, я, на финском, сразу же задал вопрос:

- Есть ли среди вас офицеры?

В ответ - молчание. Тогда я немного переиначил вопрос:

- В каком из блиндажей находились ваши командиры?

И опять, ответом мне было молчание. Тогда я выбрал крайнего финна, кивнул Шерхану, чтобы он подогнал его поближе ко мне и уже конкретно этому егерю, громким голосом задал вопрос:

- Если хочешь жить, отвечай, в каком из блиндажей находился твой командир?

Финн стоял, насупившись, и ничего не говорил. Тогда я достал револьвер, взвёл курок и, дождавшись очередного артиллерийского залпа, выстрелил ему прямо в голову. Потом я крикнул Шерхану, чтобы он оттащил в сторонку труп и подвёл ко мне следующего по очереди. Новый допрашиваемый нервно косился на мёртвого егеря, но тоже молчал. Опять пришлось стрелять ему в голову. Третий пленный оказался гораздо слабее первых двух. На мой вопрос он сразу же ответил, что у командиров имеются свои два блиндажа, вырытые немного в сторонке от этих шести. Показал он и место, где они находились.

Для меня это была новость. Эти строения можно было заметить только вблизи. Да и пленные шюцкоровцы ничего не говорили про эти блиндажи, наверное, сами про них не знали. Я себя выругал за то, что внимательно не осмотрел место будущей операции. Доверяя только собственной интуиции, я был уверен - пленные шюцкоровцы выложили без утайки всё, что знали. Но знали они не всё, да и во всей нашей операции может ещё встретится масса неучтённых факторов. И одним из них были эти два блиндажа, набитые офицерами. Если бы мы во время проведения этой операции не захватили пленных, что вполне могло быть, то у себя в тылу оставили бы очень опасную силу - хорошо подготовленных егерских офицеров. А я знал, что один такой боец в бою может запросто уничтожить целое отделение моих красноармейцев. В моей роте, пожалуй, только четверо, включая меня, могли достойно сразиться с этими волками.

На операцию по зачистке офицерских блиндажей я выделил лучших бойцов. В один из блиндажей направил Кузю, Шерхана и ещё двух красноармейцев. В зачистке второго решил сам принять участие, взяв с собой ещё троих бойцов из взвода Рябы. Большого количества красноармейцев, как я посчитал, для этого дела не нужно, только мешаться друг другу. Финнов там ночевало не очень много, по полученным от пленного сведениям - в каждом блиндаже по шесть человек. Рябу я оставил для командования наверху. Кроме осуществления контроля над общей обстановкой, он должен был послать связного к нашим основным силам с моим приказом - начинать запланированное выдвижение к объектам атаки. Правда, начало самой атаки я перенёс на двадцать минут позже. Это было связано с непредвиденными задержками. Всё развивалось гораздо медленнее, чем я планировал. Например, захват вот этих офицерских блиндажей отбирал у нас столько драгоценного времени. А так же, несмотря на наступающий цейтнот, я всё же хотел захватить в плен офицеров и потратить на их допрос минут двадцать. Теперь я боялся полагаться полностью на информацию, полученную у шюцкуровцев. Нужно было получить хоть какое-нибудь дополнительное подтверждение к этим сведениям.

Первыми в офицерский блиндаж, который должна была захватить наша группа, ворвались два красноармейца, из взвода Рябы. Один из них был вооружён трофейной трёхлинейкой с примкнутым штыком. Именно он должен был заколоть сонных офицеров, кроме двоих, которых я собирался брать в плен и прямо в этом же блиндаже устроить им экспресс-допрос. Помочь мне в этом должен был Шерхан, именно ему я поручил доставить в этот блиндаж захваченных их группой пленных. Когда я вслед за красноармейцами заскочил в помещение, то увидел, как боец с трёхлинейкой выдёргивает штык из тела финна, лежащего на полу. В этом небольшом помещении было довольно светло - горело целых две керосиновых лампы. Второй красноармеец стоял наготове с автоматом у небольшой двери в перегородке, разделяющей этот блиндаж на две комнаты.

- Да, опять в моих планах прокол, - подумал я, - какого черта я не удосужился выяснить планировку офицерских блиндажей.

Между тем, красноармеец, наконец, освободил свою винтовку и метнулся к двери, которую перед ним распахнул второй боец с автоматом. Как только штыконосец переступил порог второй комнаты, раздалось несколько пистолетных выстрелов, и он упал. Я, наверное, что-то предчувствуя, а может быть, в силу своей подготовки в эскадроне, держал в руке гранату. Чисто рефлекторно выдернул кольцо и бросил лимонку (гранату Ф-1) в открытую дверь. Сам бросился на пол, под прикрытие тела заколотого финна. Раздался взрыв, буквально через секунду ещё один, потом наступила тишина, нарушаемая только матюками прислонившегося к стенке красноармейца. Автомат его лежал на полу, а сам он зажимал рану на плече. Маскхалат и шинель на левом плече у него была вспорота, наверное, осколком гранаты. Несмотря на то, что он зажимал рану здоровой рукой, сквозь пальцы просачивалась кровь - капая на полы маскхалата.

Я, не обращая на него никакого внимания, сразу после второго взрыва подскочил и метнулся в следующую комнату. В руке у меня был взведённый револьвер. Трофейный автомат я оставил на улице, чтобы он не мешал мне двигаться. Сейчас я, конечно, об этом пожалел, как хорошо было бы дать несколько очередей по всему периметру этой тёмной комнаты. Но терять время даже на то, чтобы схватить и подготовить к стрельбе автомат раненого бойца, было нельзя. Вдруг в этой комнате кто-нибудь выжил, он может отойти от шока, вызванного двумя близкими взрывами, и сам начнёт метать гранаты в нашу комнату. О такой опасности говорил второй взрыв. Наверняка это сдетонировала граната финнов.

Ворвавшись в комнату, я, благодаря свету, падающему через открытую дверь, смог увидеть лежащие вповалку на полу шесть тел. Некоторые из этих тел подавали признаки жизни. Пришлось сделать четыре контрольных выстрела, чтобы всё успокоилось. Двое не нуждались в этих выстрелах милосердия. У одного была полностью оторвана голова, у второго не было руки и половины черепа. Скорее всего, они были так изуродованы взрывом собственной гранаты. Видно было, что в этой комнате собрались опытные вояки. Они мгновенно проснулись от шума в предбаннике, молниеносно сориентировались и схватились за оружие. Если бы я хоть на секунду замешкался, граната, взорвавшаяся в руке у одного из финнов, кромсала бы в соседней комнате наши тела. Но военное счастье сегодня оказалось на моей стороне.

После проверки всей комнаты, я вышел в светлое помещение. Там уже, входящий в мою группу третий красноармеец, сняв шинель и гимнастерку с раненого, собирался его перебинтовывать. Я подошёл и довольно грубо отстранил его. Он собирался перевязывать бинтом плечо вместе с торчавшими из раны остатками исподнего белья. Остатки этой окровавленной ткани представляли довольно неприятное зрелище. И, естественно, ему не хотелось к ним прикасаться. Но я, помня медицинские сведения, полученные мной в эскадроне, знал, что нельзя посторонние, недезинфицированные предметы оставлять в ране на несколько часов. Это грозит гангреной и, в конечном итоге, полным выпадением этого бойца из борьбы.

Схватив стоящую невдалеке, почти полную бутылку с финской водкой, я половину её вылил на плечо раненого красноармейца. Такого, разразившегося вслед моим действиям мата, я не слышал никогда за свои две жизни. Тот отборный, трёхэтажный мат, специалистом которого, по всеобщему мнению, был наш Бульба с этим и рядом не стоял. Здесь было всё гораздо круче и с большим надрывом. Я даже на секунду замешкался, вслушиваясь в эти словосочетания. Но потом всё-таки сосредоточился и пальцами, полностью очистил рану от посторонних предметов. Потом, уже не обращая никакого внимания на дикий матершинный перебор, вылил оставшуюся водку на продолжающую кровоточить рану. После этого, хлопнул по плечу рядом стоящего, самопровозглашённого санитара и сказал: