Торжество Ваала - Всеволод Крестовский

— Да, пожалуй, что вы и правы, — подумав, согласилась с ним девушка. — Но все-таки, вечно балансировать на таком канате и жить под страхом, что не сегодня-завтра тебя прогонят, что ты всецело зависишь от чьего-то там каприза, — это слишком тяжело, это ужасно!..

— Позвольте, — перебил ее отец Никандр. — А госпожа- то Миропольцева на что?!.. Ведь вы говорите, он вам дважды сам поминал ее сегодня: ею начал, ею и кончил.

— Да, но что ж из этого? Жаловаться ей я не стану, да она мне и не поможет, — спасибо и за то, что походатайствовала, на место определила.

— Во-во-вот оно-то и есть! — весело воскликнул отец Никандр. — Это главное, что определила, в этом-то и вся сила ваша! А жаловаться ей вовсе вам не нужно, — зачем!? — Да и ей помогать вам больше не потребуется.

Тамара извинилась, что ей не совсем-то ясно, что собственно хочет сказать этим батюшка?

— А то и хочу, что они считают вас ее протеже, — пояснил он. — Понимаете? — Значит, отнюдь не прогонят, не посмеют прогнать, — будьте покойны!.. Она ведь тоже помещица наша.

Для Тамары это оказалось совершеннейшей новостью, которой она и не подозревала.

— Как же-с! — удостоверил батюшка. — Бабьегонская-с. Только вот не знаю, — давненько что-то в имение к себе не. жалует… а то, бывало, каждое лето у нее тут съезды! — Так вот откуда у них и связи с нею! — домекнулась девушка.

— Еще бы-с! Они все пред этой Агрипиной прекрасной на задних лапках ходят, каждый из них в Питере там разные делишки свои через нее обделывает, — она им нужный человек, и важный человек, притом же. — Помилуйте, посмеют они против ее желания!.. Не-ет, уж чего-чего, а на этот счет вы можете быть совершенно покойны: не то что прогонять, а даже нахваливать вас будут перед нею, ежели спросит.

На лице Тамары, после этих слов, в первый раз сегодня появилась улыбка.

— Только сам и-то вы, — продолжал отец Никандр, — не дразните их через край уже «клерикализмом» этим самым.

Но тут перебил его отец Макарий:

— Дразнить?.. Дразнить тем, что говорить православным детям о Боге и вере Христовой?.. Это клерикализм?!.. Да в уме ли ты, отец Никандр? Что ты советусшь-то? Подумай!

— А что ж иначе делать-то, — возразил тот. — Если им во всем нынче клерикализм да клерикальная партия мерещится? — Почитайте-ка газеты!

— «Клерикализм»… Тфу, ты! словечко тоже изобрели, нечего сказать!.. Это в православной-то России «клерикальную партию» нашли, прости, Господи! Как словно духовенство православное может быть «партией» в русском государстве!.. Уши бы мои не слышали!.. До чего дожили!.. Нет, Тамарушка! — сердечно, но и решительно обратился он к девушке. — Простите старику, что я вас так отечески называю… Я к вам — все равно, как к дочери… От сердца вырвалось.

— Зовите меня так всегда!.. И никогда иначе! — с увлечением бросилась к нему обрадованная и благодарная Тамара, протягивая для пожатия обе свои руки. В ее круглом сиротстве ей так отрадно прозвучало вдруг это неожиданное ласковое имя, как точно бы услышала она его из уст родного, близкого человека, — и невольно при этом возник в ее воспоминании образ дедушки, старика Бендавида, которого она всегда так любила и любит…

— Я вот что хочу сказать вам, — продолжал, между тем, Макарий, отвечая на ее рукопожатие, — не слушайте вы этих смутьянов!.. И его, — кивнул он на зятя, — и его не слушайте, коли он вас будет учить нос по ветру держать… Нет, дитя мое, будем продолжать с верой в Бога вести дело так, как вели доселе!

— А вы, отец, возьмете ее к себе на хлеба, когда ее за это самое с места прогонят? — с печальной и горькой иронией спросил его отец Никандр. — Вы дадите ей и кров, и пищу, и жалованье платить будете?

Старик откинулся несколько назад, точно бы перед ним вдруг возникла некая стена необоримая, и не нашелся, что ответить. На какие же хлеба мог бы взять ее он, сам на хлебах у зятя живущий!..

— То-то же вот и есть! — мягко попенял ему последний. — Смутьян-то выхожу не я… А я говорю только то, что сколь оно ни тяжело, а ничего не поделаешь, надо считаться с действительностью!.. Поэтому мой совет вам, — продолжал отец Никандр, обращаясь к Тамаре, — держите себе ту среднюю линию, про которую я говорю, — и все, даст Бог, пойдет прекрасно!.. А то, хотите, еще вот что! — оживленно спохватился он вдруг, под наитием внезапно пришедшей идеи. — И в самом деле, это идея!.. Напишите-ка вы как-нибудь этой госпоже Миропольцевой письмецо одно, другое, — ну, хоть благодарственное там, или поздравительное, что ли, да только отправляйте через управу, чтоо они знали, что вы с ней в переписке… Батюшки светы! Да тут уважение к вам сейчас на пятьдесят градусов подымется, бояться вас станут, ухаживать будут, этот самый Агрономский — первый хвостом вилять начнет и ручки вам целовать… Попробуйте-ка, в самом деле, так вот и увидите!

Тамара даже рассмеялась от этой мысли отца Никандра и представленной им комической картины.

— Ну, вот, и слава-те. Господи! — наконец-то солнышко на лице у вас проглянуло! — весело воскликнул он и, чтобы поддержать в ней и во всех домашних это прояснившееся настроение, снял со стены гитару, подстроил ее немножко и запел цыганскую: «Очи черные, очи ясные».

— И совсем тебе, попу, не к лицу перед барышнями такие песни петь! — благодушно взяла и потаскала его за пушистую шевелюру «матушка» Анна Макарьевна.

— Не к лицу?.. Ну, будь по-твоему! — покладливо согласился батюшка. — Стану, когда так, тебя величать! Воспою мою Анну-желанну, Богом мне данну!

И став перед ней «в позитуру» Аполлона Бельведерского, с гитарой наотмашь, он с комическим пафосом запел, торжественно бряцая по струнам, свой нарочитый «стишок»:

Анна, желанна, сердцем пространна,Люби же ты, Анна, меня, окаянна!

XI. МАЛЕНЬКИЙ СЪЕЗДИК

Накануне сочельника дети были распущены по домам, и школа на все время рождественских праздников закрылась. На третий день Рождества, около полудня, вдруг пожаловал туда г-н Агрономский, в сопровождении старшины, сельского старосты и сотского, и приказал Ефимычу попросить учительницу к нему в классную.

— А мы тут у вас хотим маленькую пертурбацию произвести, — любезно обратился он к Тамаре. — Нужно будет на время очистить эту комнату.

Та, не зная еще в чем дело и в ожидании дальнейших разъяснений, только глядела на него с выражением молчаливого вопроса.

— Помните, я говорил вам насчет маленького съезда, — пояснил он. — Ну-с, так вот, предполагается поместить тут у вас четырех учителей, — вы ничего не будете иметь против?

— Если это необходимо, — склоняя голову, поневоле согласилась Тамара, которой вовсе не улыбалась перспектива такого стеснительного соседства.

— Совершенно необходимо, — удостоверил он тоном хотя и мягким, но не допускающим дальнейших возражений— совершенно-с, потому что иначе никак не обойдемся. У меня в доме больше нет свободного места, все уже распределено и расписано, кому где, и вот, к сожалению, четырем человекам не хватает помещения. А тут у вас целый класс свободен! Вас это не стеснит, надеюсь, так ьквее дни и вечера мы будем проводить там, у меня, а сюда; олько на ночь. — Куда же им, бедным, деваться, сами согласитесь!

Тамара заявила, что если бы даже и стесняло, то что же делать, когда нельзя иначе!

— Значит, вы согласны? — обрадовался Агрономский. — Ну вот и прекрасно… А затем, и еще маленькая просьбица! — слегка залебезил он, потирая себе ручки.

— Что прикажете? — отозвалась девушка.

— Прошу-с, прошу, — приказывать не смею! — с усиленной любезностью поправил он ее выражение. — Дело в том, что не приютите ли вы у себя, кстати, и одну учительницу, которой тоже не хватает места?

— Отчего же, с удовольствием, — согласилась Тамара, но заметила только, что у нее в комнате нет ни лишней постели, ни дивана, где могла бы поместиться эта гостья.

— О, это ничего не значит! Это все вам доставят. — Вот, почтеннейший наш Сазон Флегонтович, — любезно указал он на старшину, — это он уже всем распорядится… Он у нас такой милый человек и друг просвещения, к тому же, — все хлопоты по этой части на себя взял… Кровати и сеннички будут, — это он уже нам раздобудет на селе, — ну, а насчет подушек там, простынь, да одеял, я уже оповестил учительский персонал, чтоб они все это с собой захватили… У каждого есть ведь какая-нибудь подушчонка, да плед. Это-то не предстазит затруднений… Главное, теплый угол был бы.

— Да уж этого я распорядимши насчет дров, это не сумлевайтесь! — отозвался польщенный «друг просвещения» не без самодовольного бахвальства. — Сегодня же начнем жарить все печи, так что, — что твоя баня будет!

Агрономский распорядился перенести черную доску к себе в уеддьбу, для надобностей съезда, а парты убрать На время в сарай, — и комната получила достаточно простора хоть бы и для восьми кроватей. Открытие съезда предполагалось на следующий день; но Тамаре, ввиду навязанного ей сожительства пяти посторонних лиц, было главным образом интересно знать, сколько времени может он продолжаться.