Приманка - Тони Стронг

– Сверхпрочный клей лучше, – сказал Гленн.

– Да?

– Многие молодые похоронщики теперь склеивают губы. Тут наверняка никакой нитки не будет заметно. А улыбка станет даже лучше, если ввести под верхнюю губу немного шпатлевки. Разрешите?

Он показал Харолду, как с помощью шпатлевочного пистолета приподнять уголки рта, и Харолд убедился, что улыбка выглядит естественнее, чем после сшивания.

Харолд никогда не был силен в косметологии, эту часть работы он оставлял жене и в последнее время Алисии. Гленн тут же берет все это на себя. Он втирает гигиеническую губную помаду лыжника в губы покойных, чтобы они оставались мягкими, набивает тряпки в грудные полости для заполнения пустых легких. Вставляет пропитанные инсектицидом комки ваты глубоко в ноздри, дабы казалось, что покойный только что сделал последний глубокий вдох. Заполняет запавшие участки кожи шпатлевкой и заклеивает порезы невидимым уплотнителем. Обрызгивает труп тонизатором кожи, чтобы создать впечатление полного здоровья. И лишь потом начинает работать с гримом: накладывает слои грунта на восково-белую кожу, помаду на бескровные губы, лак на ногти. На этой стадии, если труп женский, часто прислушивается к советам Алисии, дочери Харолда, и они вдвоем испытывают три-четыре различных комбинации, вполголоса обмениваются соображениями и заглаживают ошибки очищающим кремом, пока не находят того, что нужно.

Если у Гленна и есть какой-то недостаток, решает Харолд, так это то, что среди покойников у него оказываются любимчики. Уже на второй неделе Харолд замечает, что молодой человек питает отвращение к тучным, особенно к мужчинам. Войдя в подготовительный зал, где Гленн работает над одним из таких трупов, он видит, что вытяжная игла вставлена в сонную артерию чуть пониже уха, троакар торчит из яремной. Обычно это вызывает неодобрение, поскольку существует правило не трогать без необходимости лицо. Харолд высказывает замечание по этому поводу.

– Я нигде больше не мог найти артерии, – отвечает Гленн. Он потеет, несмотря на холод от сильного кондиционера. – Раз десять переворачивал его. Ни единой хорошей не осталось. Неудивительно, что этот жирный мерзавец откинул копыта.

И раздраженно наносит удар ладонью по сморщенной плоти трупа.

Харолд вытаращивает глаза. Ему не верится, что обычно кроткий молодой человек так выругался.

– Гленн, – говорит он наконец, – ты прекрасно здесь управляешься, и мы просто в восторге от твоей работы, но лично я считаю подготовительный зал едва ли не священным местом, где к покойникам относятся с тем же благоговением, что и к Богу в церкви. И мне неприятно слышать здесь брань.

Молодой человек тут же извиняется.

– Ладно, – произносит Харолд, – ничего. У всех иногда возникает стресс.

Ничего подобного больше не происходит, но Харолд замечает, что после этого Гленн как будто избегает толстяков.

Если Гленн не любит тучных трупов, то к телам проходящих через его руки молодых женщин отношение у него совсем другое. Сейчас в зале находится погибшая в автокатастрофе двадцатилетняя девушка. Лицо изуродовано, и над ней определенно придется потрудиться, чтобы привести в приемлемое для открытого гроба состояние. Собственно, Харолд уже спокойно поговорил с горюющими родителями, высказал предположение, что, возможно, потребуется закрытый гроб. Но когда упоминает об этом Гленну, молодой человек просит:

– Харолд, дай мне посмотреть, что я сумею сделать.

После бальзамирования Гленн достает свой шпатлевочный пистолет, тюбик сверхпрочного клея и невидимый уплотнитель. Когда Харолд уходит домой, он все еще работает. По пути Харолд заглядывает в подготовительный зал и обнаруживает, что молодой человек обдувает вентилятором волосы покойной.

Гленн слышит, как он вошел, и поднимает голову.

– В волосах у нее бензин, – говорит он почти нежно.

Дом Харолда находится прямо за конторой, поэтому он спокойно оставляет помощника одного. Но лишь почти в одиннадцать часов он слышит, как отъезжает машина Гленна.

Утром Харолд появляется на работе первым и идет в подготовительный зал посмотреть, что сделал Гленн. Ничего не скажешь, у молодого человека просто талант к этой работе. Лицо девушки почти целиком восстановлено, следы полностью скрыты невидимым уплотнителем и тонизатором кожи. Если не знать, то можно подумать, что у нее почти не было повреждений. Харолд провел всю жизнь возле трупов, и они давно не пугали его, но эта девушка выглядит такой нежной, спокойной, что он крестится и произносит краткую молитву. Затем слышит негромкий, похожий на стон звук, раздающийся из горла девушки.

Харолд Д. Хопкинс подскакивает, но потом улыбается. С трупами у него давно уже не бывало неожиданностей. И испугался он только потому, что после работы Гленна девушка так похожа на живую.

Подняв крышку автоклава, Харолд достает стерилизованные изогнутые щипцы. Подходит к девушке и осторожно вставляет их ей в горло. Как он и ожидал, щипцы не встречают сопротивления. Гленн просто забыл заткнуть трахею. Газы, выходя, издают похожий на стон звук. Харолд приближается к стеллажам, находит широкую, толстую пробку и осторожно вставляет в горло трупа, а потом забивает концом щипцов, пока она не заседает там плотно.

Такую ошибку допустить легко. И все-таки утешительно знать, что Гленн небезупречен. Иногда в его присутствии Харолд чувствует себя не то чтобы глупым, но немного отсталым.

И все-таки… эту ошибку легко допустить, но и исправить легко. Всякий раз, когда Гленн нажимал на ее грудь, она издавала такой звук, словно из мехов аккордеона выдавливали воздух. Как он мог не замечать?

Правда, молодой человек закончил работу поздно, видимо, смертельно устал. Должно быть, собирался вставить пробку напоследок, а потом совсем забыл.

Харолд выбрасывает из памяти этот незначительный случай.

Глава тридцать вторая

– Я не верю, что это совершил он, – произносит Клэр.

Фрэнк вздыхает:

– К сожалению, твои суждения не являются доказательством.

– Сведения о торговле изображениями в Некрополе…

– Представляют собой слухи, а не свидетельские показания. Ты это знаешь.

Они в квартире, готовят Клэр к очередному свиданию с Воглером. Он назначил встречу в ресторане, поэтому ее снабжают набором устройств в добавление к ожерелью: передатчиком, незаметно приколотым к подрубочному шву юбки, и крохотной видеокамерой в сумочке.

Фрэнку приходится говорить, держа во рту булавки, он стоит на коленях и закрепляет микрофон. На миг он напоминает Клэр отца, подгоняющего школьное платье ребенка. Она встряхивает головой и отгоняет смутное воспоминание.

– Я хочу спросить его о той предыдущей подружке, которую вы отыскали, – упрямо заявляет она. – Услышать его версию этой истории.

– Не стоит, – предостерегает Фрэнк. – Если мы его арестуем, ему не нужно знать, что нам это известно. А потом, как объяснишь ему, откуда ты знаешь?

Наблюдающая с другой стороны комнаты Конни говорит:

– Это зашло слишком далеко.

– О чем ты? – спрашивает Дербан.

– Фрэнк, я приняла решение. Мы немедленно прекращаем эту операцию. Нужно было сделать это две недели назад.

Фрэнк вынимает изо рта булавку.

– Это не ваша операция, доктор Лейхтман. Строго говоря, у вас нет полномочий прекращать ее.

– А какие у тебя полномочия ее продолжать?

Фрэнк не отвечает.

– Посмотрите на себя, – язвительно произносит Конни. – Ну и парочка. Один готов поклясться, что Кристиан виновен, другая, что нет. Клэр, обращаюсь к тебе, поскольку детектива Дербана вразумить не могу. Снимай эти приспособления и пошли отсюда.

Клэр колеблется в нерешительности.

– Идем, – говорит Конни, подходит к двери, открывает ее и держит в ожидании распахнутой.

Через несколько секунд Клэр качает головой. Психиатр пожимает плечами и резко захлопывает за собой дверь.

Фрэнк, все еще возящийся с булавками, бормочет, не поднимая головы:

– Она вернется. Знаешь, ей тоже нелегко.

Клэр ощущает на бедре острую боль. Одна из булавок впилась ей в кожу. Выступает крохотная ягодка крови.

– Извини, – шепчет Фрэнк, стирая ее большим пальцем.

Клэр приходит в ресторан пораньше, чтобы полицейские успели проверить работу передатчика. Она сидит, бормоча, будто нищенка, читает монолог, который давно уже выучила наизусть.

Принесшая ей коктейль официантка неуверенно улыбается.

Кристиан появляется ровно в семь, плечи его пиджака влажны от дождя.

– Это тебе, – говорит он, садясь, и протягивает Клэр сверток.

В нем коробка чуть больше футляра для компакт-дисков и примерно вдвое толще. Внутри ожерелье, вернее, колье, полумесяц из тонкого серебра. В центре его какой-то узор.

– Это мой фамильный герб, – объясняет Кристиан. – Смотри.

Он показывает перстень-печатку, который носит на мизинце. На печатке выгравирован тот же узор.