Ожившие кошмары (сборник) (СИ) - Рязанцев Павел

Дверь справа скрипнула и приоткрылась. Я вздрогнула и тут же развернулась в ту сторону. Там было темно. В проходе едва ли можно было различить лестницу, ведущую к звоннице. Было тихо. Дверь немного покачалась и замерла. Я судорожно выдохнула, присматриваясь.

За окном дунул ветер, и что-то влажно ударило в стекло. Я обернулась, но ничего не увидела. Я щурилась, пытаясь вглядеться во тьму с той стороны, как ощутила на затылке чей-то пристальный взгляд. Он шел от открывшейся двери. Тяжелый и жуткий.

С трудом сглотнув сухую слюну, я медленно повернула голову. Пустота. А потом вдруг топот. Частый топот бегущих по лестнице ног. Я вжалась в спинку скамьи и открыла рот в безмолвном крике. Топот удалялся. Он летел все выше и выше, а потом оборвался грозным гулом большого колокола. Он завибрировал над моей головой, загудел, запел низким басом, раскатисто несущимся по всей церкви. Я задрожала ему в такт, слезы покатились по моим щекам. Динь-дон. Динь-дон.

В звоннице раздался заливистый смех. Я закрыла руками уши и закричала. Мой собственный голос оглушил меня, но смех не прервался. Он спускался все ниже и ниже, под мерный топот и ровный гул. Топ-дон-топ-дон.

Я вскочила на ноги и принялась судорожно дергать веревку, падая, ударяясь о дерево скамьи, но продолжая неистовые попытки выбраться. Кто-то остановился у двери. Раздался медленный мучительный скрип. В глупой ничтожной попытке я нырнула под скамью и застыла, разглядывая появившиеся в проеме знакомые сапоги.

— Твои мучения терзают мое сердце, — произнес отец Генри, медленно подходя ближе. Услышав его голос, я отчего-то не испугалась, а наоборот, возблагодарила небеса. Ведь он не может быть тем злом, он ведь такой родной и знакомый. И это не его голос заливался хохотом.

Мужчина склонился и заглянул под скамью.

— Я знаю, что тебе страшно, но я помогу. Доверься мне. Давай, я помогу тебе выбраться, — он протянул мне руку, и я ухватилась за нее так, словно это другой человек собирался изгонять из меня демонов.

— Ввы…ввы… слышали? — заикаясь, пробормотала я, пока он помогал мне выбраться. — Смех, — удивленно ответила я. — Такой… громкий…

— Ах это, — он помрачнел. — Да, я слышал, как ты смеялась.

— Я?! — У меня упало сердце. — Клянусь, отец Генри, это была не я. Смеялись там, в звоннице.

Он покачал головой.

— Я ударил в колокол, чтобы призвать всех к церкви, а потом спустился вниз, услышав твой голос.

— Клевета! — выкрикнула я, не в силах совладать с ужасом. — Вы нарочно меня оболгали! Вы все это нарочно! Это вы! Вы!..

Он тяжело вздохнул и неторопливо побрел к алтарю.

— Вы ничего мне не ответите? — всхлипнув, спросила я.

— Я уже сказал тебе, Сара, твои мучения скоро окончатся.

Меня захлестнула злость. Такая жгучая и бешеная, что мое дыхание сорвалось. Мерзавец! Он же убьет меня!

Я рванулась вперед и со всей возможной силы налетела на отца Генри. С криком мы полетели на пол. Раздался глухой удар, и из его рта вырвался болезненный стон. Я заметила капли крови на каменном полу, но не стала уповать на чудо. Мужчина захрипел подо мной и попытался скинуть меня наземь. Я зубами вцепилась ему в шею и сжала челюсти до адской боли. Он орал и чертыхался, дергал руками и ногами, но при каждом его движении я старалась сделать укус глубже и болезненнее. В рот мне заливалась его горячая кровь. Меня замутило, в лицо ударил жар, и потом вдруг вытошнило прямо ему на плечо.

Он тут же сбросил меня на пол, но боль не дала ему сил подняться. Я оказалась быстрее. Тут же вскочив на ноги, я кинулась на него, обхватывая в кулаки свою собственную веревку. Накинув ее на его потную скользкую шею, я стала тянуть изо всех сил. Он трепыхался, как рыбешка. Такой беспомощный, такой напуганный, такой… жалкий.

Даже когда он замер и затих, я еще долго продолжала стягивать веревку. В висках у меня стучало, сердце бешено колотилось в груди, а руки тряслись от страха и напряжения. Когда я, наконец, его отпустила и тело со стуком повалилось на пол, на моих ладонях остались стертые кровавые следы.

Я осела наземь, прислонилась спиной к алтарю и посмотрела на мертвеца перед собой. Неужели я и впрямь это сделала? Неужели я… такое чудовище?! Меня захлестнули рыдания. Слезы лились по щекам, я икала, совсем как невоспитанная девка, и шмыгала носом. Из меня вылетали короткие несвязные извинения, и все казалось, что вот сейчас отец Генри поднимется и посмотрит на меня своими ясными голубыми глазами. Но он не поднимался.

Мой плач прервал шум. Над головой вновь загудели колокола, за дверью раздались шаги и приглушенные голоса людей, а за ними донеслось мерзкое ехидное хихиканье. Я в ужасе вскочила на ноги. Нужно бежать! Я огляделась, и мой взгляд вдруг упал на колыхающиеся огоньки свечей. Ну конечно! Я поднесла руки поближе, с трудом дотягиваясь до слабого огня. Он лишь слегка подпалил веревку и обдал мою кожу жаром, но его силы не хватало, чтобы сжечь ее совсем.

Моя рука дрогнула, и несколько свечей вдруг накренились. Одно мгновение, и вот они уже летят вниз, падают на отца Генри, и его одежда тут же занимается огнем. Я охнула и испуганно отступила. Пламя разгоралось быстро и жарко, с жадностью поглощая его тело. Воздух наполнился мерзким запахом, я стиснула зубы и, собрав всю свою смелость, шагнула вперед. Мои руки лизнуло пламя, болезненно обжигая руки и подпаливая мою веревку. Она почернела, ее толстые нити разошлись, и я рванула кулаки в стороны, разрывая путы. Меня опьянило безудержной радостью, и я захохотала от чувства долгожданной свободы. Смех подхватило эхо, понесло его ввысь и ответом принесло довольное хихиканье.

Мурашки побежали по моему телу, и я сначала было бросилась к центральному входу, но опомнилась. Меня заперли снаружи, а значит, выход только один — с другого хода, через темный проем, где вьется старая лестница. Я подошла к двери и замерла, прислушиваясь. За спиной у меня трещал огонь, а в звоннице стало тихо. Мне не хватало духу сделать шаг вперед. Оно же где-то там. Ждет. Наблюдает. Стоит ступить и…

Рядом заклацали чьи-то зубы, с громким криком ужаса я выбежала в коридор и понеслась к черному ходу. Дверь там была открыта, порог занесло мокрыми листьями, а пол стал скользким от льющего на улице проливного дождя. Потянуло свежестью, прелой листвой и резким холодом поздней осени.

Я выбежала наружу и тут же промокла до нитки. Дождь хлестал косыми струями, ветер выл и гудел, совсем как медный колокол. За мокрой пеленой темнел притихший дом, а около церкви маячили размытые силуэты. Они испуганно перекрикивались, слышался плач, и кто-то звал меня. Кто-то двигался в мою сторону, раскинув руки так, словно решил поиграть в игру и показать мне свою смелость. Но правила звучат иначе… Попробуй повернись ко мне спиной!

Я сделала шаг в сторону, попятилась и, подобрав потяжелевшие мокрые юбки, побежала к лесу. Скорее, пока они не нагнали меня!

Деревья стояли мрачные, куцые и казались сплетенными еще плотнее, чем прежде. Тропинку размыло, и по ней текли красноватые грязевые потоки. Стоило только ступить на нее, как ноги тут же погрузились в хлюпающую размокшую грязь. Перед моими глазами вдруг мелькнуло воспоминание. Солнечный день, смех девушек, тени за деревьями, а потом… Что же было?

Я медленно ступила на тропу и побрела вперед. Волосы мои неприятно липли к шее, ноги обхватило мокрой тканью, а по рукам стекали грязные кровавые дорожки. Я прошла еще немного вперед. Все, что осталось за спиной, вдруг стало неважным. Важнее было вспомнить. Солнечный день, смех девушек, тени за деревьями… Солнечный день…

Я замерла и присела на корточки. Под лесным навесом дождь бил не так сильно, но мокрые струи все равно стекали за воротник и капали с подбородка. Я склонилась над землей, очищая от грязи ту белую девичью руку. Утром я решила, что это Рина, но теперь с точностью могла сказать, что это другая девушка. Пальцы Рины были толстыми, ладонь широкой, совсем неаристократичной.

У этой же было узкое запястье и тонкие длинные пальцы. Рука была белоснежной, словно фарфоровой, и непохожей на руку мертвеца. Я стала очищать дальше, вытягивать тело из-под земли. Что же случилось? Солнечный день, смех девушек, тени за деревьями…