Твой день и час - Владимир Соколовский

— Где бы достать, Вовик? — тормошил он оперативника. — Ты не знаешь, где достать?

— Знаю, — забубнил тот. — На участке у Гришки Матусевича. Мы с ним собирались вчера один шалман тормошить, взяли загодя бутылку, чтобы после посидеть — да пришлось вместо того в КПЗ ехать, одного типа разрабатывать… Сейчас, позвоним… Гриша? Привет. Как обстановка? Давай действуй… Слушай, как у тебя та, которую брали-то — на месте стоит? У-у, родная… Давай даванем ее, а? Вместе с Мишкой Носовым, следователем. Он свой парень, свой. Ты звякни дежурному, организуй нам вызов. Да, придумай чего-нибудь. Грабеж, скажи, заявляют. Понял, да? Миша, иди одевайся.

Прежде чем ехать, Михаил написал в дежурке рапорт с просьбой о задержании Балина и отдал его Фоменко:

— Надо съездить.

— Ну и езжай сам, если надо, — лениво откликнулся тот. — Кто тут должен тебя обслуживать? Сам отпустил, сам и лови.

Пр-роклятая лягавая контора! Попробовал бы он так поговорить со следователем прокуратуры. Никогда и не решился бы на такое. А ведь там работают носовские однокурсники. Поди ж ты, какая несправедливость.

Задерживать Балина все равно надо. И так дело приостановлено из-за того, что он скрывается от следствия.

Через неделю после появления Аньки с подругой с просьбой о «закрытии» дела сожитель так отметелил ее, что она попала в больницу. Выяснилось, правда, что Коскова опять явилась пьяная под утро — однако это уже не имело особенного значения: дело возбуждено, и данный факт лишь добавлял в него еще один эпизод, свидетельствующий об агрессивности преступника. Балина тут же решено было арестовать — но он исчез, и все попытки найти его были пока безрезультатны. Где вот он скрывается? Что намеревается делать? В принципе у Носова только два адреса, по которым он может находиться: Коскова и мать. По обеим тамошний участковый время от времени посылает внештатников — а толку нет. В то же время, по оперативным данным, Балин появляется в поселке. Пусть пощупают и сегодня… Вдруг повезет!

— Может быть, ты съездишь, Веня? — спросил Михаил у шофера-милиционера, когда неслись на «уазике» к участку Матусевича.

— Да съезжу, конечно! — отозвался старшина. — Как не помочь старому корефану! Кого задерживать-то?

— Женобой, истязатель…

— Алкаш? Этой публике надо давать по мозгам.

— Черт знает… У него, видишь, жена якобы гуляет еще…

— Вон чего! Тогда разбираться надо. У меня тоже была такая штука в прошлом году. Гляжу — баба сначала несколько рубах домой принесла. Потом брюки — тоже подстирать там, подштопать… Я тогда взял эти брюки вместе с рубахами, и на ее глазах ножницами испластал. Она в рев, в ругань, — а я ей спокойно: «Куда ходишь, там и стирай, и штопай. И себя при мне, при ребятах не позорь». Вот так надо их воспитывать.

— Ну и как, помогло?

— По крайней мере, чужой одежды я дома больше не вижу.

Ну, а насчет всего остального — баба есть баба, это хитрые бестии, ими черт крутит, в душу им не влезешь, они тебя всегда вокруг пальца обведут, да еще и надсмеются…

— Как отец-то твой, квартиру не получил еще?

Престарелый Венин отец жил один в какой-то немыслимой по своей трущобности каморке в деревянном доме с печным отоплением. Там было сыро, в углах заводилась разная нечисть. Однажды на дежурстве шофер рассказал об этом Носову, и следователь предложил: «Давай напишем письмо в Москву, в Комитет ветеранов войны. Давай, не жмись! Я сам сделаю, ты только объясни, как там и что — жилищные условия, где воевал, есть ли ранения, какие награды, имеются ли благодарности от Верховного. И пошлешь заказным письмом. Палкой в лоб никто не ударит, а польза может выйти». И вот недавно старшина сказал: письмо вернулось в горисполком с какой-то сопроводиловкой, на дом к старику приходила комиссия — кажется, дело сдвинулось.

— Обещают, вообще-то… может, к дню Победы дадут. Это ведь ты все сделал, Миша. Храни тебя Бог! Давай-ко приди как-нибудь ко мне в выходной — я винца возьму, закусочки хорошей наделаю…

— Ты давай себе квартиру пробивай теперь! Шестнадцать лет на очереди — мыслимо ли?

13

Машина остановилась. Участок Матусевича располагался внизу двухэтажного барачного здания и был большой, довольно хорошо обустроенный — его отвоевал когда-то первый здешний участковый, Финкельман, который на этом посту сумел дослужиться аж до майорского звания. Тот на участке дневал и ночевал, вообще был бравый служака. И для своего ничтожного образования — у него был всего-навсего один законченный перед войной курс техникума — сделал все-таки неплохую карьеру.

Гришин же предшественник, лейтенант Петя Прошкин, отбывал в настоящее время срок в колонии для работников правоохранительных органов. Как-то Анна Степановна, будучи дежурной, выезжала на стройку, к подготовленному для сдачи дому. Рабочие и мастера обнаружили, выйдя на смену утром, что откручены смесители у многих ванн и умывальников, вскрыт и разграблен ящик с электроаппаратурой, да и напакощено изрядно: разбиты стекла, лампочки, повреждены двери. Ущерба — только от кражи — насчитали около трехсот рублей. Тут же бегал поднятый из дому Петя, разбирался, опрашивал… А через пару дней установили, что Петя-то все и натворил, с двумя дружинниками, выйдя вечером, после дежурства, из своей резиденции. Они там, оказывается, выпили на троих две бутылки водки, и выяснилось, что кому-то из дружинников позарез нужен смеситель. От замысла перешли к делу — и Прошкин тоже поперся на стройку, и тоже отвертывал, прятал по карманам, крушил… В отделе его жалели: парень он был неплохой, компанейский, умел работать с контингентом, считалось, что финкельмановский участок перешел в надежные руки…

Гриша служил сначала помощником дежурного в спецприемнике для бродяг и нищих, затем поступил в среднюю спецшколу милиции, выдвинулся в участковые и занял Петино место. Он тоже был ничего парнишка, хоть и со странностями: вместо того, чтобы наводить страх на пьяниц, проверять тех, кто находится под административным надзором, следить за порядком в микрорайоне, он больше любил потолковать на полушепоте об агентурной работе, отнюдь не входящей в его обязанности, о разных преступниках и способах их поимки, устраивал на участке какие-то засады и больше общался с оперативниками, чем с работниками своей службы.

Гостей он встретил с почтением, а Михаила даже — с некоторым подобострастием: всякий следователь был для него вообще невероятно большой человек. Они с Вовиком сразу зашушукались и скрылись в комнатке, где у Матусевича оборудовано было нечто вроде служебного кабинета.

Общее же помещение участка было грязновато и не отличалось, по сути, от подобных казенных квартир: стулья, два стола; холодный, нежилой, кислый запах. И соответствующая публика: двое резвых парнишек, готовых по первому сигналу бежать, хватать, заламывать руки, считать чужие зубы; восседающая за столом строгая остроглазая тетка; говорливый старичок, наставник-воспитатель. Интересно, где они ощущают себя истинно людьми: здесь, дома или на работе?

Один парнишка подошел и стал, заискивая, спрашивать у Михаила, не знает ли он, какую «пушку» дают инкассаторам и полную ли к ней обойму. «Не знаю, — ответил Носов. — Макаровский, скорее всего. Насчет обоймы вот — затрудняюсь сказать. Что, собираешься туда пойти?» — «Да вот… предлагают», — важно сказал парень.

Выглянул Гриша: «Все на сегодня, товарищи! Ко мне приехали следователь с работником уголовного розыска, сейчас начнем проводить оперативное совещание. Будем планировать операцию».

А когда общественность удалилась, запер дверь изнутри, откупорил бутылку, расставил стаканы. Вдруг, не закончив дела, сел за столом в позе стратега и замолол: «А не попробовать ли нам, Владимир, разработку вот какого рода…» — «Кончай, слушай! — рассердился Носов. — Надоели со своей болтовней. Офицерского закона не знаешь? Разжалую, будешь знать… За столом — ни слова о службе, понял?» — «А о чем тогда?» — «Можно о бабах. О погоде. О детстве босоногом. О том, как в школе учился. Впрочем, учился неважно, верно?» — «Ты почем знаешь?» — «Догадываюсь… Все МВД на троечниках замешано». — «Между прочим, — чванливо произнес Гриша, — кое-кто из отличников, с кем учился, сейчас неважно живет. А я — офицер органов, представитель власти. И имею свои права. Властные полномочия. Будет случай — перейду на оперативную работу. Верно, Владимир?» — «Все так. Только, боюсь, Моня тебя не отпустит. Участкового труднее найти, чем инспектора уголовки. Потом — у тебя ведь квартира служебная, пометут из нее сразу, чтобы другого участкового вселить — где жить станешь? Миша, ты разлил? Поехали!» Они выпили по полстакана, и Носова, протрезвевшего уже, снова охватило возбуждение. Он стал лихорадочно курить, а Синицын с Матусевичем — рассказывать анекдоты, разглядывать изъятые Гришкой у какого-то забулдыги порнографические карты. Носов подошел к окну, отодвинул занавеску. Капала вода, фонари освещали улицу. Спит Земля в сиянье голубом… Вернулся на свое место. По участку плавал сизый сигаретный дым, раздавался мужской гогот.