Народы и личности в истории. Том 3 - Владимир Миронов

Гавань в Порт-Артуре. 1904

Старое японское изречение гласит: «Когда самурай выходит на улицу, он должен встретить семерых врагов». Этот воинственный самурайский дух никуда не исчез, он лишь принял иные формы. Следует вспомнить далекую историю этой страны. Ведь в Японии на протяжении многих веков существовал многочисленный вооруженный класс, над которым фактически не было никакой власти. Он заправлял всем в стране. Не случайно и то, что среди останков древних захоронений (начиная с IV в. н. э.) находят большое количество оружия и военного снаряжения (копья, мечи, кинжалы, доспехи, шлемы и т. д.). Характерно и то, что столь явная военная ориентация японцев со всей очевидностью была ими продемонстрирована еще до появления первых письменных памятников. В этих же захоронениях найдено бесчисленное количество глиняных фигурок воинов высотой от 40 см до 1,5 м в снаряжении и с их лошадьми. Воин был главным человеком в Японии. Именно поэтому столь исключительное место занял в истории материальной культуры самурайский меч. У японцев история меча разделяется на четыре периода: первый период – с древнейших времен до VI–VIII вв. н. э.; второй период – с VI–VIII вв. н. э. до XVII в.; третий период – мирный период Токугавы (1600–1868); четвертый период – после Токугавы и отмены сословия самураев и их привилегии ношения меча. Иэясу, основатель после дней сгунской династии, в своем «завещании» (своде правил по управлению страной, составленных им для руководства своим наследникам и их советникам) говорит: «Меч, который самурай носит за поясом, есть его живая душа. Тот, кто потеряет свой меч, без пощады должен быть наказан» (37 ст.). Поэтому ковка мечей считалась почетнейшей профессией. Ею обычно занимались люди благородной крови, хотя на торговлю японцы всегда смотрели свысока. Во время решающего момента при процессе выковки меча (когда стальное лезвие соединяется воедино с железным клинком) существовал старинный обычай. Мастер надевал парадную шапку и платье, которые обычно носили лишь вельможи высокого ранга. Затворив двери своей мастерской, он работал вдали от нескромных взоров и докучливого любопытства толпы. По форме это напоминало священнодействие. Хороший меч в руках опытного самурая разрубал три положенных друг на друга мертвых тела. Нередко остроту мечей сгуны и самураи пробовали на преступниках, нищих бродягах и собаках (тамэсигири). Араи Накусэки рассказывал в своей автобиографии о том, как его отец разрубил слугу вместе с блюдом, которое тот держал в руках. В Японии существовал и негласный закон, по которому тот, кто живет мечом, от меча и погибал.[95]

Японский броненосец «Миказа»

Подобные правила поведения диктовались нередко суровой действительностью. Скажем, в эпоху великой войны годов Онин было пролито море крови. Война, затянувшаяся на 10 лет, шла в пределах Киото. Когда же последние армии отступили (1477 г.), город был полностью разрушен. В написанной позже «Хронике годов Онин» говорилось: «Процветающая столица, которой суждено было простоять тысячу лет, превратилась в логовище лис и волков…». Мы не должны идеализировать самурайскую традицию и правила поведения этой касты. С одной стороны, они демонстрировали крайнюю жестокость и равнодушие к человеческой жизни. «Самураи создали леденящую кровь культуру эстетов-убийц. Высочайшие достижения духа причудливо сочетались в них с крайней жестокостью, абсолютным равнодушием к своей и чужой жизни» (А. Басов). Поэтому в войне японцы могут использовать любые средства. Не случайно, по словам Дж. Мэрдока, японцы с особым почтением относились и к такому известному произведению китайской военной классики как «Сон-ги». В этом произведении не столько демонстрируются способы ведения войны, сколь принципы управления народом при помощи «невообразимого двурушничества». Мэрдок пишет: «Самые циничные, самые гнусные места в известной 18-й главе «Правителя» [Макиавелли] бледнеют перед голой и откровенной безнравственностью старых китайских пособий по шпионажу». Японцы, как и все люди Востока, с пониманием относятся к подобной практике обмана противника и введения его в заблуждение. Не знаю, насколько хорошим тоном считается использование столь не рыцарских способов войны, но война и сама по себе является дикостью. Во всяком случае некий европеец, посетивший Японию в XVI в., заметил: «Когда японцы хотят убить кого-то, то окружают его притворной любовью и весельем, и в разгар всего этого отрубают ему голову».[96]

Японцам присуще однако и известное благородство. Правы те, кто говорят, что ныне военные Японии, следуя своему древнему канону «самые храбрые – самые благородные», дальше отходит от кошмаров и грязи войн. В то же время западные «демократы» и «пацифисты», наоборот, приходят к более гнусным и трусливым методам ведения войны. Они бьют ракетами по беззащитным людям с расстояния в сотни и тысячи километров, зная, что те просто не смогут им ответить. В конце концов японцам понятно и то, что принято называть «благородством» и «совестью». Это касается их известного пренебрежения к смерти. Они ценят достойную жизнь… История с самураем Судзуки Сигэнари наиболее отчетливо покажет читателю, что такое по-японски подлинное чувство чести. Став губернатором провинции Кюсю, тот вскоре увидел, сколь невообразимо тяжело и трудно живется народу. Губернатор обратился с просьбой уменьшить налоги к правящему сгуну, но тот ответил ему отказом. И тогда Судзуки Сигэнари совершил харакири, тем самым выказав свое глубочайшее несогласие с правителем. Вся страна была под впечатлением от мужественного и благородного поступка. Сгун, будучи японцем, не смог проигнорировать общественного мнения: он не только уменьшил налоги, но и назначил приемного сына погибшего самурая на пост губернатора. Самураи ставили государственные и общественные интересы выше собственных. Сей дух живет и поныне. Такое трудно себе даже представить где-либо еще. В России иной губернатор скорее выпустит кишки своему сопернику, не поделив с ним прибыли, нежели пострадает ради своего народа.[97]

Хотя и самурайская воинственность находила подтверждение в немалом числе войн. Известна агрессия японцев против Китая и Кореи. В 1872 г. Япония захватила остров Рюкю, в 1895 г. – острова Тайвань и Пэнхуледао, в 1905 г. Ляодунский полуостров с Порт-Артуром и Дальним, Южный Сахалин, в 1910 г. – Корею, в 1914 г. – Циндао. Корейские историки говорят, что японцы на их земле походили на «волков в овечьих шкурах». Под благовидной вывеской «культурного управления» жизнь корейского народа стала ухудшаться день ото дня (1922). Корейцев подвергали нещадной эксплуатации и грабежу, лишали земли, профессии и крова. Многих ожидала голодная смерть. Японцы стали вынуждать корейцев к массовой миграции. «Трудно поддается описанию трагедия большого Сеула. В качестве главной пищи беднякам нельзя надеяться даже на просо, чумизу и картофель, большинство их потребляет только сваренные и растертые соевые бобы, дневная прожиточная стоимость составляет всего лишь 3 чоны». Непросто складывались отношения японцев с коренным населением – айнами, да и с корейцами и китайцами. Стоит напомнить, что в этническом отношении японцы представляют собой смешение различных народностей, проживавших некогда на землях Кореи, Китая, островов Тихого океана, а также острова Рюкю. Ранее на территории нынешней Японии проживали коренные жители айны, создавшие древнюю культуру, но еще до XVII в. вытесненные на север Хоккайдо. С. П. Крашенинников так описывал их: «Сей народ ростом средний, волосом черен, лицом кругловат и смугл, но гораздо пригоже других народов, бороды у них большие и окладистые, тело мохнатое» (обитали на Южном Сахалине и Курилах, на юге Камчатки).[98] Они являются коренным населением острова Хоккайдо. Японцы колонизировали их земли, обращаясь с айнами, как с рабами. Российский ученый Григорий де-Воллан (XIX в.), проживший в Японии 6 лет, отмечал: «Японец смотрит на айнов свысока и с большим презрением, третирует эту низшую расу». В 1872 г. в Токио открылась временная школа, где айнов должны были обучать чтению и письму, приобщать к знаниям в области сельского хозяйства и животноводства. Но первая попытка оказалась не очень удачной. Лишь с 1901 г. на Хоккайдо стали создаваться школы для айнов. Их учебные программы значительно уступали программам обычных японских школ. Японцы относились к ним, образно говоря, как к обитателям страны мертвых (емино куни), куда обычно попадают только несчастные грешники. Взгляд на японскую модель развития должен быть взвешенно трезвым.

Уборка риса

Японцы преодолели изоляционизм, негативно сказывавшийся на положении науки и культуры. У них появились видные ученые, оставившие заметный след в истории науки: Китадзато Сибасабуро, открывший возбудителя чумы; Сига Киси, обнаруживший возбудителя дизентерии; Такаминэ Дзкити, открывший адреналин. Прошло несколько десятилетий. И вот уже европеец вынужден признать: «Это на их предприятия… приезжают каждый год по полторы тысячи делегаций американских и западноевропейских бизнесменов и чиновников учиться рациональному использованию современнейшей технологии – той самой, которую придумали в самих же США и Западной Европе… Девиз «вакон есай» свят для них до сих пор». Цветов говорит в заключение: «Девиз, о котором упомянул корреспондент «Эспрессо», появился во второй половине XIX столетия, когда Япония после долгой самоизоляции начала стремительно впитывать научные и технические достижения Запада. «Вакон есай» – это «взять новейшие знания, выработанные иностранцами, но не позволить им пошатнуть основы японского образа мышления».[99] Это и является опорой страны, ибо интеллектуализм и всевозможные технические и научные новинки могут привиться и дать богатые плоды лишь на национальной почве.