Фантастичнее вымысла - Чак Паланик
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда я вместе с Джорджем Клуни снималась в фильме «От заката до рассвета», в фильме про вампиров, Джордж сказал: «Черт, друзья доконали меня вопросами: «Значит, ты снимаешься с Джульеттой. Она и вправду ненормальная? Она на самом деле с приветом?» А я, напротив, вполне нормальная. Может, в юности я к была излишне задумчивой. Может, позже я стану такой. Моя работа на самом деле вещь несложная. Я часто увлекаюсь и часто остываю. Включается камера. Включаюсь и я. Отключается камера, отключаюсь я.
Когда люди хотят знать, как тебе удается делать то, что ты делаешь, им приходится объяснять. Им помогает, если они говорят: «Отлично, значит, ты типа немного долбанутая, и тебе поэтому удается на экране выглядеть такой страстной». Им нужно объяснение, а мое объяснение простое — это магия.
Она зачитывает вопрос из списка:
— Строение женского тела тебя когда-нибудь сбивало с толку или нет? (Потому что меня пугало, а я обладаю таким телом.)
Проезжая мимо Центра знаменитостей сайентологической церкви, она говорит:
— Всю сайентологию можно свести к одному большому девизу: «То, что для тебя реально, — реально для тебя». Поэтому в ней нет, скажем, некоей догмы. Это всего лишь прикладная религиозная философия. Сайентологи устраивают небольшие такие курсы вроде «Успех через общение». Они предлагают вам то, что вы можете применить к собственной жизни, но не как какую-то фальшивку. Не как бездумную, как робот, вещь. Вы можете сами увидеть, когда она срабатывает и когда не срабатывает. Если она срабатывает, то дальше работает хорошо. Во всяком случае, мне она здорово помогла.
— Вы когда-нибудь попадали в природную катастрофу? — зачитывает она очередной вопрос из списка.
Она читает:
— У вас когда-нибудь были акции «Биркенстокс»?
Стоя за дверью своей спальни, глядя на большой снимок, помещенный в рамку — это обложка «Ньюсуик», на которой она изображена вместе с Вуди Харрельсоном, — Джульетт говорит:
— Снявшись в «Прирожденных убийцах», я со временем поняла, что этот фильм — сатира, а моя героиня — карикатурный образ, хотя я и наполнила его некоторыми живыми человеческими эмоциями. Но мне он кажется каким-то манерным. Он глупый. В нем все преувеличено до небывалых размеров. Мне пришлось внести в него энергию, например, в начальные эпизоды (Ну как? Я действительно сексуальная?), где она орет во весь голос. У меня голос сильный, поэтому я вообще-то могу набрать обороты, однако после монтажа мне все это показалось глупым. Все, наверное, подумали, что я была сильно взвинчена, но на самом деле не так. Мне все показалось наигранным и показушным.
Что касается того, как люди восприняли фильм, Джульетт полагает:
— Можно, конечно, постараться все приглушить, но все равно рано или поздно сорвешься — или кто-то рядом с тобой сорвется. Почему так происходит? Потому что, начиная с пятидесятых годов, народ начал повально принимать психотропные средства, раньше такого не было… я специально изучала этот вопрос. Я даже поднимала его на заседаниях Сената, ко то ли еще будет. По сравнению с тем, что нас ждет, нынешняя ситуация покажется так, забавой. Вы только задумайтесь над тем, что в этой стране шесть миллионов детей с шестилетнего возраста подсаживаются на риталин. Правительство же делает вид, будто ничего не происходит, отделывается фразами типа: «А вы, ребята, не могли бы показывать в фильмах поменьше жестокости?»
Вот, например, знаменитый убийца, Сын Сэма. По его словам, он совершил убийство потому, что собака лаем приказала ему сделать это. Дьявол якобы приказал ему, обернувшись собакой. Так что же, нам теперь запирать всех собак? Просто потому, что преступник несет такую вот околесицу?
Она зачитывает вопрос из списка:
— Какое у вас было любимое выражение, когда вы были подростком? Нечто вроде: Хва борзеть! Хва заливать! Что ты гонишь! Полный отпад! Полный отстой!
Джульетт говорит:
— Вряд ли есть смысл обращаться к прошлому, чтобы творить в настоящем. Существуют разные школы актерского мастерства. Например, согласно одной из них, если в жизни происходит что-то неприятное, то потом соотносишь это с фильмом, используешь на съемках в одном из эпизодов. Для меня это слишком сложно. Я просто уступаю материалу. Ничего другого мне не остается.
Для меня в актерской работе есть три сложные вещи. Первое — рыдания, потому что в жизни я редко плачу. Я представляю себе, что это такое, но я не плачу. Еще одна сложная вещь — истерический смех типа «Она смеется и никак не может остановиться». Третье — это изображать удивление или страх вроде: «Господи, как ты меня напугал!» Для этого приходится задумываться. Когда я пугаюсь чего-то, что со мной происходит? Например, у меня трясутся руки перед тем, как я впадаю в шок. Требуется целая минута, чтобы снова вернулось дыхание. Приходится прилагать усилия.
Чтобы расплакаться навзрыд, я использую ужас, возникающий при мысли о том, что мне приходится это изображать, или же что, если не добьюсь желаемого, я подведу людей. Себя подведу. Режиссера подведу. Фильм подведу. Ведь те, кто снимает фильм, доверяют мне. Страх по поводу того, что я не смогу заплакать, способен вызвать у меня слезы, заставить по-настоящему расплакаться.
Я снималась у Оливера Стоуна в «Прирожденных убийцах», и там была эта сцена, где мы с Вуди Харрельсоном на вершине горы, ссоримся. У меня в то утро начались месячные, и я совершенно не выспалась. Потому что спала не более часа. Да еще эти женские дела. Мы с ним ссоримся, сцена получается так себе, средней паршивости.
Вуди говорит: «Хочешь, еще дубль сделаем? Мне бы хотелось еще раз повторить эту сцену».
И Оливер тоже: «Согласен. Ты как, Джульетт? Хочешь еще дубль?»
Я ору в ответ: «Зачем? Можно подумать, будет лучше? К чему напрягаться? Мне и без того хреново. Черт, зачем я вообще ввязалась в это дело?… И лучше все равно не получится! Лажа это все! Жуть невообразимая!»
Они смотрят на меня, и Оливер отводит меня в сторону и говорит: «Джульетт, никто не хочет слышать, как ты лажаешься. Да всем тут по барабану, облажалась ты или нет». И в ту же секунду меня как по башке чем-то ударило и всю меня перевернуло. Это было-таки поворотным пунктом. Оливер правильно поступил, что так сказал мне. Он мудро отвлек меня от лажовых мыслей, и к перестала париться по этому поводу.
Она читает:
— Вы когда-нибудь влюблялись в животное так, что вам хотелось, чтобы оно могло, как лучший друг, разговаривать с вами? (Потому что я обычно влюбляюсь в моих кошек, и мне очень хочется, чтобы мы могли общаться на равных.)
На вечеринке в Вествуде актриса и сценаристка Марисса Рибиси наблюдает за тем, как Джульетт и Стив едят цыпленка, и говорит:
— Они такая симпатичная парочка. Ну прямо-таки голубки.
Уходя с вечеринки далеко за полночь, в свете полной луны, они берут печенье с записочками и находят одинаковое послание: «Вас ждет счастливая судьба».
Сидя за рулем автомобиля, Джульетт говорит:
— На свадьбе меня волновало лишь одно — чтобы все было как в сказке. Мы вышли на край высокого утеса. Тогда я впервые увидела его в костюме. Черт, он был неотразим. Силуэт мужчины, окаймленный солнечным светом. Потрясающее зрелище.
Она говорит:
— Я все время думала: «Что мне делать с фатой, поднять ее или опустить? Поднять? Или опустить?» Мне затея с фатой очень понравилась, потому что в фате чувствуешь себя принцессой из сказки. А ведь день свадьбы — он и есть как сказка.
Стив говорит:
— У меня не было подходящих ботинок. У меня нашлось лишь время на покупку костюма, и потому не оказалось обуви в тон. Пришлось одолжить туфли у приятеля. Мы с ним поменялись обувью прямо на утесе. Чтобы сфотографироваться.
Видеомагнитофон, установленный в их гостиной, ломается, и поэтому они смотрят кассету с записью катания Стива на роликовой доске по видеомагнитофону в спальне. Джульетт говорит:
— Когда я в первый раз увидела по видику, как он катается на скейтборде, я расплакалась. Во-первых, там классная музыка, а Стив подобрал музыку особую, там играет рояль. Это так красиво — он катается, он совершает прыжки, отрицая все физические законы мироздания. Потому что такое просто немыслимо. В уме не укладывается, как можно взлетать в воздух на этой штуковине на колесиках. Это вызов, это настоящее мужество. Впервые в жизни человек, которого я близко знаю, вызвал у меня неподдельное восхищение.
Наверху, глядя на помещенный в рамку портрет Мэрилин Монро, Джульетт говорит:
— Люди низвели Мэрилин до статуса секс-символа, но на самом деле она была не такая, в ней была уйма энергии, от которой зажигались другие люди. От нее исходила радость. Когда она улыбается на снимке, кажется, будто ее улыбка вся светится. Она жила в женском теле, красивых женских формах, но ее всю пронизывал свет чистой, ничем не запятнанной детской любви, какой-то невинны свет, который зажигает людей. Наверное, это то, что отличает ее от других.