Гиперион. Падение Гипериона - Дэн Симмонс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Пусть зайдет. Передайте членам Совета, что я буду через пять минут.
Гладстон села за свой антикварный письменный стол. Вот уже несколько ночей она не спала, и глаза буквально слипались. Но когда вошел Колчев, она как ни в чем не бывало смерила его проницательным взглядом.
– Садитесь, Габриэль-Федор.
Коренастый лузианец, будто не слыша, принялся мерить шагами кабинет.
– Знаете ли вы, что происходит, Мейна?
Она слегка улыбнулась.
– Вы имеете в виду войну? Конец мира, в котором мы родились и выросли? Это?
Колчев хватил кулаком одной руки по ладони другой.
– Нет, черт возьми, не это! Вы следите за Альтингом?
– По возможности.
– В таком случае вы должны знать, что кое-кто из сенаторов и околосенатские интриганы сколачивают лобби: им не терпится выразить вам недоверие. И они это сделают, Мейна. Причем в самое ближайшее время.
– Я в курсе, Габриэль. Садитесь же! У нас еще минута, даже две.
Колчев рухнул в кресло.
– Дьявольщина! Даже моя собственная жена вербует, где только можно, ваших противников, Мейна.
Гладстон улыбнулась еще безмятежнее:
– Сюдетта никогда не пылала ко мне любовью, Габриэль. – Внезапно улыбка исчезла с ее лица. – Последние двадцать минут я не следила за дебатами. Как по-вашему, сколько мне осталось?
– Часов восемь. Может, чуть меньше.
Гладстон кивнула.
– Вполне достаточно.
– Достаточно? Что за чушь вы мелете? Кто еще, по-вашему, способен быть главнокомандующим?
– Вы, – не раздумывая, ответила Гладстон. – Вне всякого сомнения, именно вы займете мое кресло.
Колчев что-то пробурчал себе под нос.
– Впрочем, война может кончиться раньше, – сказала Гладстон, будто рассуждая вслух.
– А, вы про супероружие Техно-Центра. Да-да, Альбедо где-то установил действующую модель. На какой-то базе ВКС. Хочет продемонстрировать ее Совету. Нашел время заниматься такой чепухой!
Гладстон почудилось, будто чья-то ледяная рука стиснула сердце.
– Нейродеструктор? Техно-Центр уже изготовил экземпляр?
– Да, причем сразу несколько, но на факельщик погружен только один.
– Кто это санкционировал, Габриэль?
– Подготовку санкционировал Морпурго. – Сенатор подался всем телом вперед. – В чем дело, Мейна? Чтобы пустить в ход эту штуку, необходима ваша санкция.
Гладстон пристально посмотрела на старого коллегу:
– Нам далеко до Гегемонии Мира, не так ли, Габриэль?
Грубоватое лицо лузианца буквально скривилось от боли:
– И поделом нам! Предыдущая администрация послушалась Техно-Центра и использовала Брешию как приманку для Роя. А когда страсти улеглись, вы затеяли эту кутерьму с включением Гипериона в Сеть.
– Думаете, мое решение послать флот на защиту Гипериона спровоцировало войну?
Колчев поднял голову.
– Нет, вряд ли. Бродяги начали разбойничать больше века назад, разве не так? Если бы только мы обнаружили их раньше. Или как-нибудь договорились бы с этим дерьмом.
Мелодично зазвенел комлог Гладстон.
– Пора возвращаться, – негромко сказала она. – Вероятно, советник Альбедо горит желанием продемонстрировать оружие, которое дарует нам наконец-то победу.
Глава сорок первая
Как хочется оборвать все, скользнуть в инфосферу – лишь бы избавиться от этих бесконечных ночей с бульканьем фонтана и кровохарканьем. Эта слабость не просто парализует тело – она изъедает душу, превращая меня в пустотелый манекен. Вспоминаю дни в Уэнтворт-Плейсе, когда болезнь ненадолго отступила. Фанни тогда ухаживала за мной. О, эти ее философические рассуждения: «Существует ли другая жизнь? Возможно ли, что все происходящее здесь – сон? Нет, она непременно должна существовать, иначе получается, что мы были созданы только для мук».
О, Фанни, если бы ты знала! Да, мы созданы именно для мук. В конечном счете муки и мучения – это все, что мы собой представляем. О, прозрачные заводи душевного покоя между волнами сокрушительной боли! Мы созданы и приговорены влачить свою боль, как спартанский мальчик, прячущий под одеждой украденного лисенка, который грызет его тело. Какое еще создание в необозримых Господних владениях смогло бы, Фанни, все эти девятьсот лет хранить память о тебе, память, пожирающую его изнутри? Я храню ее даже сейчас, Фанни, когда чахотка исправно делает свое дело.
Меня осаждают слова. Мысли о книгах терзают душу. Стихи гудят в голове. Но я не в силах избавиться от них.
Мартин Силен, твой голос доносится до меня с тернового креста. Твои песни, как мантра, ты гадаешь, что за бог осудил тебя на пребывание в этом аду. Однажды, когда ты рассказывал свою историю спутникам, до моего сознания донеслись твои слова: «Итак, вы видите – в начале было Слово. И Слово стало плотью в ткани человеческой вселенной. Но только поэт сможет расширить вселенную, проложив пути к новым реальностям, подобно тому как корабль с двигателем Хоукинга проходит под барьером Эйнштейнова пространства-времени.
Чтобы стать поэтом – настоящим поэтом, – нужно воплотить в себе одном весь род людской. Надеть мантию поэта – значит нести крест Сына Человеческого и терпеть родовые муки Матери – Души Человечества.
Чтобы быть настоящим поэтом, нужно стать богом».
Ну что ж, Мартин, старый коллега, старый приятель, ты несешь свой крест и терпишь муки, но почувствовал ли ты себя хоть немножечко Богом? Или так и остался никому не нужным глупцом, нанизанным на трехметровое копье? Больно, правда? Я чувствую твою боль. И свою тоже.
Но когда близок конец, это уже не важно. Мы считали себя необыкновенными. Распахивали двери своего восприятия, оттачивали способность к сопереживанию и выплескивали этот котел с общей болью на танцплощадку языка, а затем пытались сплясать на ней менуэт. Ерунда все это. Мы не аватары, не сыны божьи, даже не сыны человеческие. Мы – это всего лишь мы, в одиночестве переносящие наши опусы на бумагу, в одиночестве читающие, в одиночестве умирающие.
Дьявольщина, до чего же больно! Тошнота не проходит, но вместе с желчью и мокротой я выплевываю ошметки легких. Странно, но умирается мне не легче, чем в первый раз. Пожалуй, даже труднее. Хотя, говорят, практика – великая вещь.
Фонтан на площади отравляет ночную тишину своим идиотским журчанием. Где-то там ожидает Шрайк. Будь я Хентом, не раздумывая, бросился бы в объятия Смерти, – раз уж Смерть раскрывает свои объятия, – и покончил бы со всем этим.
Но я обещал. Обещал Хенту попытаться.
И в мегасферу, и в инфосферу я могу попасть теперь только через ту новую среду, которую назвал метасферой. Но она пугает меня.
Всюду простор и пустота. Ничего похожего на урбанистический пейзаж инфосферы Сети и джунгли мегасферы Техно-Центра. Здесь все такое… неустановившееся. Везде какие-то странные тени и мигрирующие массы, ничуть не похожие на разумы Техно-Центра.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});