Вечный зов - Анатолий Иванов

Так кончил свой жизненный путь «командующий шестоковской армией», в прошлом следователь Томской городской жандармерии, затем троцкист и германский шпион Арнольд Михайлович Лахновский.

Всё произошло в несколько секунд, Фёдор не успел Валентику помешать, да, кажется, и не хотел мешать, несмотря на умоляющий вопль Лахновского. Теперь же он спросил:

— Зачем ты это сделал?

— На всякий случай. — И Валентик с усмешкой кивнул наверх. — Живьём попался бы если… А это ни к чему. Слишком много знал. Да и вообще… бесполезен теперь. Пошли!

Овражек был молодой, ещё и неглубокий, метра в полтора. Валентик и Фёдор, скрючившись, побежали в ту сторону, где в утреннем, всё более светлеющем небе торчали верхушки сосен. Буквально с каждым шагом овражек всё более мелел, а вскоре кончился, всего в нескольких десятках метров от спасительного леса. Выскочив из него, Валентик и Фёдор, как звери, огляделись и увидели картину для себя мало утешительную. По всей опушке торчали чёрные, старые пни, за каждым почти укрывались партизаны, поливая огнём залёгших в траве, на голом месте, солдат шестоковского гарнизона. Те заняли круговую оборону, потому что сзади напирала та группа партизан, которая выгнала самого Валентика с его людьми к речке.

Видя, что овражек предательски вывел их в самый центр пекла, Валентик лишь глухо простонал и, опять пригнувшись, хотя это теперь было бесполезно, кинулся вправо, где лес был ближе всего.

— Товарищ майор! Валентик! Валентик!! — прорезался сквозь автоматную трескотню пронзительно-истошный женский голос, и Фёдор, бежавший следом за Валентиком, подумал: «Он же не майор, а капитан». Но в следующую секунду сообразил, что это кричат не Валентику, а кому-то другому, крутнул головой в ту сторону, откуда, как ему показалось, донёсся голос. И действительно, увидел девчонку лет восемнадцати — двадцати. Она была в штанах, голова туго замотана платком. Стоя на коленях возле пня и поставив на него локоть, она раз за разом стреляла из чёрного пистолета в Валентика. «Ах ты сучка!» — почему-то именно на эту девчонку взъярился Фёдор, остановился, приподнял автомат и дал по ней очередь. Он видел, как от пня полетели щепки и пошла пыль — пень был гнилой, — видел, как из рук девчонки вылетел пистолет, сама она опрокинулась на бок, покатилась в сторону, но тут же вскочила на четвереньки, затем во весь рост побежала куда-то… «Надо же, в пистолет попал, а в неё нет!» — с удивлением отметил Фёдор, чувствуя одновременно облегчение оттого, что не убил девчонку.

Пока он стрелял в неё, а потом наблюдал, как она упала, вскочила и побежала, прошли всего какие-то секунды. Но за эти мгновения Валентик почти достиг леса, он, по-прежнему пригнувшись, бежал к нему крупными скачками, по-волчьи, а сбоку палил в него короткими очередями, вскидывая автомат на ходу, какой-то партизан в расстёгнутом пиджаке, в армейской пилотке и после каждой очереди кричал:

— Стой! Стой! Стой, сволочь! Не уйдёшь! Теперь всё равно не уйдёшь!

Голос, искажённый яростью, всё равно был знакомым, страшно знакомым, но Фёдор не узнавал его, а лица на бегу разглядеть не мог. Он только заметил на этом человеке синие офицерские брюки и сапоги и, догнав Валентика, подумал, что это и есть тот майор, которому только что кричала девчонка, и даже не удивился, откуда среди местных партизан офицер Красной Армии, не было для этого времени. Фёдор преодолел пространство, отделяющее его от Валентика, быстро, ни одна из сотен пуль, свистевших вокруг, не задела его. Зато этот майор, опять полоснув из автомата, достал-таки Валентика, пуля вскользь задела его шею, из неё струёй брызнула кровь.

— А-а, чёрт! — простонал Валентик, схватившись за шею. Кровь потекла у него между пальцев. — Стреляй же, идиот!

Это Валентик приказывал ему, Фёдору. И он, прячась за деревом, послушно начал поливать огнём пространство перед собой, не видя даже, есть ли перед ним партизаны. «Идиот… правильно, идиот!» — как пулями, прошивало ему голову.

Партизаны перед ними, видимо, были, потому что Валентик (Фёдор видел его краем глаза) отстегнул от ремня окровавленными пальцами обе гранаты, чуть помедлил и бросил их одну за другой. Взрывы раздались громкие, земли и пыли поднялось в воздух много. Стрельба на какое-то мгновение заглохла, и Фёдор расслышал, как та девчонка, у которой он выбил пистолет, прокричала:

— Товарищ майор! Шестоково, кажется, горит!

— Вижу, Олька! — донёсся знакомый голос майора. — Ах, чёрт, надо скорее туда… Логунов! Живьём их взять, предателей! Ты, Королёва, со мной, не отставай. Логунов, ты понял? По возможности живьём!

— Ну, это ещё как получится, — прохрипел Валентик.

Он и Фёдор не стали ждать, пока рассеется пыль от гранатных разрывов, оттолкнулись от деревьев, за которыми укрывались от осколков, и, путаясь в крепкой лесной траве ногами, побежали меж деревьев.

— Это Королёва привела их в Шестоково…

— Кого их? — спросил на бегу Фёдор.

— Ты что, совсем мозги пропил? Ни по голосу, никак не узнал? Это же Алейников в меня стрелял… Я ж тебе говорил — здесь он, недалеко. А сюда девчонка эта его, значит, привела. Ух, не знал я, что она его разведчица!

Савельев, будто наткнувшись на одно из деревьев, остановился посредине небольшой прогалины. «Алейников… Действительно, его же голос!»

Сердце Фёдора часто и гулко стучало, но не от быстрого бега, не от усталости. «Его! Его, его…»

Валентик, пробежав ещё несколько шагов, остановился.

— Ты что?! — повернулся он к нему. Кровь из его шеи всё ещё сочилась, стекая на правое, вздёрнутое кверху плечо. — Ты что? Сдаться хочешь?!

Где-то неподалёку потрескивали редкие теперь выстрелы. Там, на опушке, добивали, кажется, последних подчинённых Фёдора и Валентика. Но это не имело теперь для Фёдора никакого значения. Никакого значения не имели ни окровавленные шея и плечо Валентика, ни его голос. А вот слова имели. Слова имели: «Алейников… Алейников!»

— Нет, мне нельзя сдаваться… — сказал он, потрясённый…

…Но потрясение, которое испытал Фёдор Силантьевич Савельев при имени Алейникова, было сегодня не последним. Буквально через несколько минут ему предстояло ещё одно, самое тяжёлое и страшное, которым и закончится на сорок восьмом году существования его жизнь здесь, в лесу, под старинным русским городом Орлом, — жизнь нелёгкая, путаная, не нужная ни ему самому, ни жене его Анне, ни детям, ни земле, на которой он родился. А пока ещё по жилам его текла тёплая, как у всех людей, кровь, он стоял, не обращая внимания на затихающие неподалёку выстрелы, на свирепо и нетерпеливо дышащего Валентика, на всходящее где-то за деревьями древнее и вечно молодое, щедрое солнце.

— Мне нельзя сдаваться, — тупо повторил Фёдор. — Потому что я…идиот, как ты сказал… Да я и без тебя это знаю, без тебя…

Он не договорил. Утренний, пронизанный первыми лучами солнца воздух громко и безжалостно распорола злая автоматная очередь. Фёдор поднял глаза, увидел, как трясётся автомат в руках Валентика. Отстреливаясь от кого-то длинными очередями, он пятился мимо деревьев в синюю лесную глубь. Савельев поглядел, куда он стрелял, увидел меж стволов мелькающих партизан. «А-а, это тот, Логунов какой-то. Который хочет… которому Алейников приказал нас… меня — живьём!»

— А-а-а! — заорал Фёдор уже во весь голос, вздёрнул автомат и остервенело начал поливать огнём приближающихся к нему партизан. Много было их или мало, он не знал и не думал об этом, он видел только их меж деревьев и на поляне. В голову ему хлестала, опьяняя, жгучая и едкая струя. — Живьём, сволочи? Живьём?! А-а-а…

Несколько человек, двоих или троих, выскочивших на прогалину, Фёдор срезал сразу, остальные отскочили за деревья. Это распалило его ещё больше. Мгновенно сменив опустевший патронный рожок и заметив всё же в это время, что Валентик, отстреливаясь, уходит в лес всё дальше, он, топчась, как зверь, на полусогнутых ногах, опять начал хлестать очередями. В него тоже стреляли, кажется, но не попадали.

— И не попадёте! Стрелки, мать вашу… — орал он, пятясь всё же к деревьям. — Живьём захотели? Не возьмёте!

Кончился и этот рожок. Фёдор выдернул из-за ремня следующий. И в это время очередь ударила ему по ногам. Фёдор даже видел того, чья это была очередь. Пока он вырывал из автомата пустой рожок и выдёргивал из-за ремня свежий, из травы поднялся не очень высокий сутулый человек в дождевике, прицелился из тупорылого автомата в него и полоснул. Сильной боли он не почувствовал, но обе ноги сразу будто переломились, как прутики, Фёдор упал на колени и застонал ещё яростнее. То ли от этой злости, то ли от сознания, что его всё же подстрелили, глаза ему застлал белый плотный туман. Но всё же сквозь эту белую пелену он увидел, что выпустивший по нему автоматную очередь человек, нисколько не остерегаясь, во весь рост стал приближаться к нему.