Весь Эдгар Берроуз в одном томе - Эдгар Райс Берроуз

самим удастся снова отыскать полярный проход и вернуться домой. Даже их огромные запасы провизии и горючего должны были когда-то подойти к концу. Если до этого момента они не сумеют найти выхода, могучий корабль обречен будет навсегда остаться в Пеллюсидаре, а команда будет вынуждена бросить его и приспосабливаться к новым условиям существования.

Штурман Хайнс первым высказал эти соображения капитану. Тот пригласил лейтенанта Дорфа и все трое устроили совет. После долгого обсуждения было решено, пока не кончилось горючее, стать на якорь в каком-нибудь укромном местечке, где можно было бы не опасаться нападения со стороны местных дикарей и крупных хищников. А пока офицеры обсуждали эти волнующие проблемы, дирижабль неспешно и величаво плыл над морскими просторами.

Роберт Джонс из Алабамы заметно нервничал. Он так и не смог до конца приспособиться к непонятному миру, в котором оказался. Он то и дело хмурился, качал головой или начинал что-то бормотать себе под нос, всем своим видом выражая молчаливое неодобрение. Каждый раз, когда взгляд его падал на настенные часы и камбузе, он снимал их, заводил, подносил к уху и долго прислушивался.

А внизу проплывала чудесная панорама морского побережья, затейливо изрезанного многочисленными мысами, бухточками и заливами. Зеленые холмы сменялись могучими лесами или равнинами, полными пасущимися стадами и прорезанными голубыми лентами рек. Этот ландшафт способен был заставить радостно забиться сердце любого любителя природы. Не остался он незамеченным и экипажем «0-220», среди членов которого многие без особых сожалений согласились бы провести здесь остаток жизни, если им так и не суждено будет отсюда выбраться. Но были и другие, кого такая перспектива откровенно пугала, да и дома их ждали родные и близкие. Эти уже начинали втихомолку роптать и обсуждать между собой возникшие проблемы. В большинстве своем, это были высокообразованные люди, профессионалы своего дела, не хуже офицеров понимавшие опасное положение, в котором оказался корабль и они все. Но вместе с тем, это были еще и тщательно отобранные люди, безгранично доверявшие капитану и знавшие, какой бы ни была их судьба, капитан Заппнер разделит ее вместе с ними. Более того, каждый из них был уверен, что если существует способ выбраться отсюда, Заппнер — именно тот человек, который сможет это осуществить. Вот поэтому никто пока не помышлял о бунте, дирижабль величественно плыл по воздуху, и каждый занимался своим делом.

Пока капитан обсуждал со своими офицерами планы на ближайшее будущее, Роберт Джонс поднимался по вертикальной шахте в верхнюю кабину наблюдения, расположенную на сто пятьдесят футов выше его камбуза. Добравшись до цели, он высунул голову в иллюминатор, внимательно оглядел небо, помедлил немного и с ненавистью уставился на яркий диск полуденного светила, как всегда стоявшего прямо над головой. Когда на глаза навернулись слезы, он убрал голову и снова спустился вниз. Он вернулся на камбуз, решительно снял со стены часы, вышел наружу и без сожаления выкинул ни в чем не повинный механизм за борт.

Для экипажа шлюпки, пляшущей на волнах, время тянулось невыносимо медленно. Ничто не нарушало монотонного однообразия плавания. Только мысль о скором завершении путешествия, да редкие нападения обитателей морских глубин позволяли хоть как-то скрасить уныние и скуку. Особенно страдал от скуки Джейсон Гридли. Энергичная деятельная натура молодого американца с трудом мирилась с однообразием плавания. Куда в меньшей степени испытывал нечто подобное Тарзан и его вазири. Остальные же, давно привыкнув к условиям Пеллюсидара, вообще не испытывали никаких неудобств. Обитатели этого мира явно но знали такого понятия, как время. Но оно продолжало идти, расстояние до Корсарии сокращалось, а условия плавания понемногу менялись. Не имея навигационных приборов, путешественники не могли знать, что курс их изменился и теперь они плывут строго на восток, сопровождая изгиб береговой линии. Инстинкт, однако, подсказывал корсарам, что пройдено уже три четверти расстояния, отделявшего их от дома. Попутный ветер наполнял парус, и шлюпка весело и быстро скользила по волнам. Лайо стоял на носу и к чему-то принюхивался, напоминая в этот момент делающего стойку охотничьего пса. Внезапно он обратился к Тарзану.

— Нам следует пристать к берегу, — заявил он. — Приближается сильный шторм.

К сожалению, его предупреждение несколько запоздало. За считанные минуты вокруг потемнело, налетел порывистый ветер, а волны стали достигать невероятных размеров. Ничего не оставалось делать, как спустить парус и отдаться на волю ветра. Самое удивительное, что не было ни грозовых туч, ни грома и молний, — бушевал лишь ветер, временами достигавший ураганной силы.

Вазири дрожали от страха — на море эти бесстрашные воины чувствовали себя не в своей тарелке. Девушка-горянка и ее брат если и боялись, то ничем себя не выдавали. Тарзан и Джейсон были убеждены, что лодка не выдержит. Джейсон с трудом пробрался к тому месту, где сидела Джана. Ветер завывал так, что разговаривать было невозможно, но он все же вплотную приблизил губы к ее уху и попытался перекричать бурю.

— Джана, — сказал он, — мы вряд ли переживем этот шторм, но перед смертью я хочу, чтобы ты знала одно: я тебя люблю. Ты можешь меня ненавидеть, но я должен был тебе это сказать.

Высказав все, что хотел, Джейсон не стал дожидаться ответа девушки, опасаясь услышать очередное оскорбление, и поспешил вернуться на свое место. Он знал, что поступает неправильно, признаваясь в любви к невесте своего друга Тоара, но им двигало чувство более сильное, чем преданность другу, гордость и самолюбие. Он просто не мог поступить иначе. Не будь он так же слеп, как и все остальные влюбленные, он мог бы уже давно заметить чисто платонический характер отношений Джаны и Тоара. Собственно говоря, он и замечал его, но вот в толковании сильно заблуждался. Он видел, что Тоар всегда добр и нежен к Джане, но не проявляет той заботы, какую всегда проявлял он, Джейсон. Поэтому он пришел к заключению, что Тоар не очень сильно любит девушку и вообще ее недостоин. Он не знал, чем объяснить такое довольно странное по-ведение. И Тоар и Джана были совершенно нормальными людьми, поэтому его несколько удивляло отсутствие проявлений любви между ними. Постороннему наблюдателю они вполне могли показаться братом и сестрой.

По странному капризу природы, шторм улегся столь же внезапно, как и налетел. Чудом уцелевшие путешественники жадно