Хроники Артура - Бернард Корнуэлл

— Не хочешь ли возлечь со мною, лорд Дерфель? — спросила она.

— Нет, — отвечал я.

— А ради исцеления Кайнвин — возлег бы ты со мною?

— Да.

— Но так ты ее не исцелишь, нет-нет! — Она рассмеялась, обогнала меня и, сбросив тяжелый плащ, осталась лишь в тонком полотняном платье, облегающем гибкое тело. — Ты меня помнишь? — спросила она, оборачиваясь ко мне.

— А я должен тебя помнить?

— Я-то тебя помню, лорд Дерфель. Ты взирал на мое тело голодными глазами, да ты и был голоден. О, как голоден! Помнишь? — С этими словами она закрыла глаза и прошлась вниз по крутой тропке навстречу мне легкой, выверенной поступью, на каждом шаге приподнимаясь на пальцах и вытягивая носок, и я тотчас же узнал ее. Узнал светящуюся нимфу — видение, некогда явленное во тьме Мерлином.

— Ты Олвен, — проговорил я: имя воскресло в памяти даже спустя годы. — Олвен Серебряная.

— Ага, значит, все-таки помнишь! Теперь я старше: столько лет прошло. Олвен-в-Летах, — рассмеялась она. — Ну же, господин! Принеси плащ.

— А куда мы идем?

— Далеко, господин, далеко. Туда, где берут начало ветра, и зачинаются дожди, и рождаются туманы; туда, где нет королей. — И Олвен закружилась в пляске; похоже, устали она не ведала. Весь день напролет она танцевала — и весь день напролет молола чушь. Думается, она была безумна. Раз, пока мы шли через неглубокую долинку, где в серебристой листве дерев играл ветерок, она, стянув с себя платье, танцевала на траве нагая — нарочно, чтобы возбудить и искусить меня. Видя, что я упрямо бреду вперед, не поддаваясь на ее подначки, Олвен просто-напросто рассмеялась, перебросила платье через плечо и зашагала рядом со мной, как если бы нагота нимало ее не смущала.

— Это я принесла проклятие в твой дом, — гордо сообщила она.

— Зачем?

— Затем, что так было надо, вот зачем, — отвечала она с простодушной искренностью, — а теперь чары нужно снять! Потому мы и идем в горы, господин.

— К Нимуэ? — спросил я, заранее зная ответ; думается, в тот самый миг, как Олвен впервые появилась во дворе, я уже понял: пойдем мы к Нимуэ.

— К Нимуэ, — радостно согласилась Олвен. — Понимаешь, господин, час пробил.

— Что еще за час?

— Час великого завершения, — откликнулась Олвен и сунула платье мне в руки, чтобы не мешалось. И, подпрыгивая, обогнала меня, то и дело оборачиваясь, лукаво на меня поглядывая и наслаждаясь моей невозмутимостью. — Люблю побегать нагишом под солнышком, — призналась она.

— Что такое великое завершение? — полюбопытствовал я.

— Мы превратим Британию в блаженную обитель, — объяснила Олвен. — Не будет ни хворей, ни голода, ни страхов, ни войн, ни гроз, ни одежды. Все закончится, господин! Горы обрушатся, реки повернут вспять, моря вскипят, и завоют волки, а когда все завершится, страна сделается золотой и зеленой, вне времени, вне хода лет, и все мы уподобимся богам и богиням. Вот я буду древесной богиней. Я стану повелевать лиственницей и грабом, стану танцевать на заре, а с наступлением сумерек любиться с золотокожими мужами.

— Разве тебе не полагалось возлечь с Гавейном? — спросил я ее. — Когда он восстал из Котла? Мне казалось, тебя прочили ему в королевы.

— Так я и возлегла с ним, господин, да только он был мертв. Бездыханный, иссохший. И на вкус соленый. — Олвен рассмеялась. — Бездыханный, иссохший, засоленный… Целую ночь напролет согревала я его, но он так и не шевельнулся. Мне совсем не хотелось с ним ложиться, — доверчиво призналась она, — но со времен той ночи, господин, я знала только счастье! — Она легко крутнулась на месте и прошлась танцующей походкой по весенней траве.

Безумна, подумал я, безумна и красива так, что дух захватывает, красива, как некогда Кайнвин; хотя, в отличие от моей белокожей златокудрой Кайнвин, эта девушка была черноволоса, а кожа ее потемнела под солнцем.

— Почему тебя называют Олвен Серебряная? — полюбопытствовал я.

— Потому что душа моя из серебра, господин. Волосы мои темны, а душа — серебряная! — Она покружилась волчком и вприпрыжку побежала вперед. Мгновение-другое спустя я остановился отдышаться и поглядел сверху вниз в глубокую долину. Пастух приглядывал за стадом овец. Его собака носилась по склону, не давая отаре разбредаться, а еще дальше стоял дом: женщина разложила сушиться мокрую одежду на кустах дрока. Вот это все — настоящее, подумал я, а наше путешествие через холмы — безумие, сон. Я тронул шрам на левой ладони — отметину, связавшую меня с Нимуэ, — и заметил, что рубец покраснел. На протяжении стольких лет он оставался белым, а теперь вдруг налился кровью.

— Надо идти, господин! — позвала меня Олвен. — Дальше и дальше! Высоко в облака! — К вящему моему облегчению, она забрала у меня платье, натянула его через голову и, встряхнувшись, расправила ткань на хрупкой фигурке. — В облаках порою холодно, господин, — объяснила она и вновь закружилась в танце, а я в последний раз с тоской глянул на пастуха с собакой и последовал за плясуньей Олвен вверх по узкой тропке промеж высоких скал.

После полудня мы отдохнули. Остановились в долине с крутыми склонами, где росли ясени, рябины и платаны, и темная гладь длинного, узкого озера чуть подрагивала под легким ветерком. Я облокотился на валун и, должно быть, задремал, потому что, когда я проснулся, Олвен опять была в чем мать родила, но на сей раз она плавала в холодной черной воде. Дрожа, она выбралась на берег, насухо растерлась плащом и вновь натянула платье.

— Нимуэ сказала мне, — поведала она, — что если ты возляжешь со мной, Кайнвин умрет.

— Тогда зачем же ты звала меня возлечь с тобой? — хрипло спросил я.

— Проверить, любишь ли ты свою Кайнвин — а зачем бы еще?

— Люблю, — промолвил я.

— Тогда ты сумеешь спасти ее! — возликовала Олвен.

— Как Нимуэ прокляла ее? — спросил я.

— Проклятием огня, и проклятием воды, и проклятием терновника, — отозвалась Олвен, присела на корточки у моих ног и заглянула мне в глаза. — И темным проклятием Иной плоти, — зловеще добавила она.

— Но почему? — гневно вопросил я. Подробности черного колдовства меня не занимали; мне хватало уже того, что моя Кайнвин страждет во власти злых чар.

— Почему нет? — отозвалась Олвен, рассмеялась, закуталась во влажный плащ и зашагала дальше. — Идем, господин! Ты голоден?

— Да.

— Тебя накормят. Поешь, поспишь, поговоришь. — И Олвен снова закружилась в танце, грациозно переступая по кремнистой тропе. Босые ступни ее сочились кровью, но она, похоже, не ощущала ни малейшего неудобства. — Мы идем в обратную сторону, — сообщила она.

— Это как?

Олвен развернулась и засеменила дальше спиной вперед и лицом ко мне.

— Назад в прошлое, господин. Мы разматываем годы. Минувшие лета проносятся мимо нас, но так быстро, что тебе не дано разглядеть ночи и дни. Ты еще не родился, твои родители еще не появились на свет, а мы все идем и идем — назад, назад, все время назад, ко временам задолго до королей. Вот куда мы идем, господин. Ко временам задолго до королей.

— У тебя ступни в крови, — заметил я.

— Заживут! — И она развернулась и весело запрыгала дальше. — Идем! — позвала она. — Идем ко временам задолго до королей!

— А ждет ли меня там Мерлин? — осведомился я. При упоминании этого имени Олвен остановилась. Остановилась, вновь обернулась назад, нахмурилась.

— Я возлежала с Мерлином, — призналась она, помолчав. И в порыве откровенности добавила: — Много-много раз!

Я ничуть не удивился. Мерлин всегда был похотливым козлом.

— Он ждет нас? — повторил я.

— Он пребывает в самом сердце времени задолго до королей, — серьезно поведала Олвен. — В самом сердце, господин. Мерлин — это холод инея, вода дождя, пламя солнца, дыхание ветра. А теперь пошли, — с внезапной настойчивостью она потянула меня за рукав, — сейчас не время для разговоров.

— Мерлин в заточении? — спросил я, но Олвен отвечать не стала. Она обгоняла меня, нетерпеливо дожидалась, чтобы я поравнялся с нею, и вновь убегала вперед. По здешним крутым тропам она поднималась легко, а я, пыхтя, тащился сзади: так мы уходили все глубже и глубже в горы. По моим прикидкам, мы уже оставили Силурию далеко позади и оказались в Повисе, в той части злополучной страны, на которую власть юного Пирддила не распространялась. Здесь был оплот беззакония и логово разбойников, а Олвен безмятежно бежала себе вприпрыжку по тропке, не задумываясь об опасности.

Настала ночь. С запада наползли тучи, и очень скоро мир погрузился в непроглядную тьму. Сколько я ни оглядывался по сторонам, не было видно ни зги. Ни огней, ни даже отблеска далекого пламени. Вот таким, наверное, Бел застал остров Британию, когда впервые принес сюда свет и жизнь.