Ретро-Детектив-3. Компиляция. Книги 1-12 (СИ) - Любенко Иван Иванович

— Неужто, Клим Пантелеевич, вы в самом деле считаете, что нам что-то угрожает? — дрогнувшим голосом осведомился Нижегородцев.

— Видите ли, Николай Петрович, несколько дней назад мы перешли некую невидимую границу; она отделяет спокойную обывательскую жизнь от другой, тайной, в которой царствуют совсем иные законы. — Он повернулся к Мяличкину: — Сегодня четверг, двадцать девятое; надеюсь, что трех-пяти дней хватит, чтобы отыскать агента. Как думаете, Константин Юрьевич?

Капитан опешил:

— Даже и не знаю, что ответить, Клим Пантелеевич. О таком варианте развития событий можно было бы только мечтать…

Ардашев улыбнулся:

— Нам мечтать некогда, надо работать.

«Руссо-Балт» тронулся и, пугая рассевшихся на дороге ворон, покатил вниз, к набережной.

Адвокат вновь обратился к ротмистру:

— Будьте добры, высадите нас около вот этого заведения. — Он указал на желтую вывеску «Художественный магазин-салон Зембинского».

— Вас подождать?

— Не стоит.

— Решили сфотографироваться?

— Думаю, сделаем с Николаем Петровичем пару прижизненных снимков. А то кто знает? — усмехнулся присяжный поверенный.

Когда запах выхлопных газов окончательно рассеялся, Нижегородцев обеспокоенно спросил:

— По поводу последних прижизненных снимков… вы это серьезно?

— Вполне, — с ледяным лицом изрек адвокат, но потом, улыбнувшись, вымолвил: — Право же, Николай Петрович! Вы и впрямь перестали понимать юмор. А фотографии нам не помешают. Пусть останутся на память о наших с вами ялтинских приключениях.

Внутреннее убранство художественного салона мало чем отличалось от любого другого фотоателье: в небольшой комнате за американским столом-конторкой дремал кассир в потертом твидовом пиджаке и черных, лоснящихся нарукавниках. В клетке, под самым потолком, беспокойно щебетала канарейка. С развешанных по стенам фотографий улыбались очаровательные красотки в шляпках и удивленно взирали на мир невинные детские мордашки. В углу пестрела красная надпись: «Негативы хранятся вечно». Рядом помещался прейскурант с указанием размеров: Cabinet portrait, Souvenir, Visit portrait…

Клиентов не было, и потому дверь в студию, где орудовал фотограф, была открыта. Внутри виднелись типовые фанерные декорации со снежными вершинами, с красным, точно спелый помидор, солнцем и голубыми барашками волн.

— Изволите сфотографироваться? — поднявшись, осведомился лысоватый мужчина почтенных лет с усами пирамидкой. Скорбная складка на лбу и грустная скошенность бровей свидетельствовали о том, что сегодняшний день был для него далеко не самым лучшим. — Какой желаете снимок?

— Мы бы хотели сфотографироваться вдвоем.

— Минимальное количество снимков — четыре. Сколько желаете?

— Что ж, давайте четыре.

— Какой размер изволите: миньон, визитный, кабинет-портрет, стереоскопический, променадный, будуарный, империаль или панель?

— Кабинетный.

— Вероятно, с паспарту?

— Пожалуй.

— Советую заказать из бристольского картона. Вот, — он протянул белый плотный квадратик, — настоящий английский. Это наш фотограф достал. Большая редкость. Даже в Севастополе не во всех ателье имеется, а у нас, как видите, есть. Он сохранит карточку как минимум на сто лет. Но можно и подешевле — из бумаги.

— Нет уж. Пусть будет на сто лет, — усмехнулся Ардашев и пальцами потрогал образец.

— С вас три рубля семьдесят копеек.

Ардашев отсчитал четыре желтые бумажки. Приказчик зашумел пустым кассовым ящиком.

— Сдачи не надо.

— Благодарю покорнейше! — просиял пожилой мужчина, и глубокая складка на лбу тотчас исчезла, будто по ней провели паровым утюгом.

— Прошу вас. — Через открытую дверь он повел в соседнюю комнату. — Амвро-осий! Господа пожаловали!

Ардашев огляделся. Тусклым светом горела электрическая лампа. Черные портьеры наглухо закрывали окна. Длинная деревянная вешалка ничем не уступала театральной костюмерной. При желании можно было вырядиться во что угодно: в черкеску или горскую бурку; примерить турецкий тюрбан или треуголку времен Николая I; тут же лежала трость, пара белых перчаток, а на крючке висела шашка. Посередине царским троном возвышалось ветхозаветное гамбсово кресло. На приставном столике находилось непонятное устройство, состоящее из деревянной рамки с зеркальным стеклом и дощечкой, придавленной с другой стороны пружиной. Чувствовался смешанный запах жженного магния и давно издохшей мыши. Во всей обстановке присутствовало что-то потустороннее, демоническое. Казалось, что этой ночью здесь обязательно появятся привидения и начнут обсуждать судьбы тех, кто садился в кресло или просто стоял перед объективом.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Фотограф появился немедленно и предложил приятелям стать у стены с морской панорамой. Он долго наводил объектив, потом зажег магний и скрылся под черной материей. Послышался щелчок.

— Все, господа. Снимки будут готовы послезавтра, к вечеру.

— Благодарю, — произнес Нижегородцев, собираясь открыть дверь.

Ардашев с места так и не двинулся.

— Желаете еще фото?

— Нет, хватит. Однако к вам, господин Клязьмогоров, у меня будет несколько вопросов. И первый из них: где находятся негативы чертежей полковника Левицкого, который, как вы наверняка знаете из газет, был убит?

— О чем вы?

— Перестаньте притворяться. Я еще раз вас спрашиваю: где пластины с чертежей полковника?

— Позвольте, вы из полиции? — угодливо осведомился Амвросий Бенедиктович.

— Нет, я присяжный поверенный. Моя фамилия Ардашев.

— Адвокат, значит… — Он прокашлялся и расправил грудь. — А по какому такому уложению вы меня допрашиваете?

— Послушайте, любезный! Я считаю своим долгом вас предупредить, что, возможно, уже сегодня или в крайнем случае завтра вы станете трупом. Да-да, самым настоящим безжизненным, готовым к разложению мертвым органическим соединением, которое в прошлом именовалось Амвросием Клязьмогоровым. — Клим Пантелеевич вперил в него острый взгляд, и тот, словно перепуганная черепаха, вновь втянул голову в плечи, став от этого еще меньше ростом. — Только вы не обольщайтесь, это произойдет не сразу. Для начала вам вставят в рот кляп и минут пять будут жестоко избивать, не давая возможности даже спросить, за что вам ниспосланы такие мучения. Потом грязную тряпку вынут и «попросят» вернуть пластины. А начнете упорствовать — страдания продлятся: могут, например, для начала отрезать ухо, а могут и передумать — просто насыплют в него магний и подожгут. В конце концов негативы вы непременно вернете и сознаетесь даже в том, что безбожно обворовывали своего хозяина, выдавая дешевый картон за дорогой бристольский. Правда, никакого проку от этого вам уже не будет. Вы — ненужный свидетель. — Ардашев приблизился к нему вплотную. — Одумайтесь, пока не поздно — верните пластины.

— Ка-ак вы с-смеете? — начал заикаться Клязьмогоров. — Уходите!

Клим Пантелеевич повернулся к Нижегородцеву, который смотрел на происходящее непонимающими, широко открытыми глазами:

— Согласитесь, дорогой Николай Петрович, до чего же люди себялюбивы, легкомысленны и близоруки, а?

Присяжный поверенный вышел. За ним поспешил доктор.

— Послушайте, Клим Пантелеевич, ну, допустим, про бристольский картон я могу понять. А вот откуда вы узнали, что негативы Левицкого остались у него? В Ялте же есть и другие фотоателье.

— Вы правы — в городе насчитывается четыре фотомастерских, но только в художественном салоне Зембинского я увидел устройство для фотографического копирования документов. Стало быть, полковник приходил именно сюда. И пластины здесь.

— Но ведь он отказывается их возвращать.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— К сожалению, это так.

— А что же делать?

— Придется рассказать обо всем Мяличкину. Можно было бы, конечно, с его помощью нагрянуть к фотографу с обыском, но тогда мы спугнем иностранного агента, который тоже охотится за негативами Левицкого. Так что лучше всего приставить к Клязьмогорову филеров. А то ведь — чем черт не шутит! — мои жуткие предположения и впрямь могут оказаться пророческими. А обыск никуда не уйдет. — Клим Пантелеевич махнул свободному извозчику. — Не будем терять время — надобно срочно найти капитана.