Белые одежды. Не хлебом единым - Владимир Дмитриевич Дудинцев

— Это все подробности личных отношений, — вмешался председатель.

— Если бы не было Дроздовой, не было бы и этого секретного изобретения! — крикнул Дмитрий Алексеевич.

— К порядку! — Председатель постучал карандашом. — Свидетель Дроздова, к вам больше вопросов нет. Подсудимый, чем вы можете дополнить судебное следствие?

— Ничего не буду говорить. — Дмитрий Алексеевич сел и тряхнул белой головой. — Все сказано.

— Вам предоставляется последнее слово…

Наступила долгая тишина. Дмитрий Алексеевич сидел неподвижно и глядел на ножку стола.

— Мы вас слушаем, Лопаткин. Вы отказываетесь?..

— Отказываюсь.

— Суд удаляется на совещание. — Председатель встал.

Судьи ушли в боковую дверь. Секретарь отметил Наде и Максютенко пропуска и строго сказал, что свидетели могут идти, что все кончено.

Комната, куда удалились председатель и члены трибунала, когда-то была, видимо, кабинетом вельможи. В ней сохранился большой камин, в темном зеве которого виднелось несколько бутылок из-под чернил. Высокий потолок был заключен как бы в раму из массивных лепных украшений. В этой комнате стояли два стола с чернильницами из пластмассы, много стульев и был еще диван, обитый черной клеенкой, — на него и бросился сразу же председатель трибунала.

— Молодец Абросимов, — сказал он, закуривая. — Правильно построил допросы. А вот допросил бы первой Дроздову, она сейчас же после допроса, конечно, — к Лопаткину, тот подготовил бы ее, и на суде пошла бы канитель. Сейчас ее показания чище святой воды. Никаких интересов, только истина, как у младенца.

— Да-а, — протянул неопределенно майор. Он стоял у окна, курил и смотрел на улицу.

— Я, между прочим, так и думал: сейчас она догадается и скажет — «я действительно соавтор…», — продолжал председатель, сбивая с папиросы пепел о носок сапога. — Пришлось бы направлять дело Абросимову на доследование! Единичку — ха! — ему в квартальный отчет! Экспертизу назначать. А потом на экспертизу еще экспертизу… Туман!

— А вы думаете, сейчас не туман? — сказал майор, глядя в окно.

— Ну почему же?.. — Подполковник, пустив струю дыма, выставил пальцы, чтобы перечислить доводы. — Нам нужно, прежде всего, установить, имело ли место деяние, инкриминируемое подсудимому. Деяние имело место; думаю, никто этого не оспорит. Он доверил тайну. Показ документов, устное сообщение, необеспечение надлежащего хранения — любой из вариантов подходит. Заметь, как законодатель ставит вопрос: необязателен даже факт разглашения. Достаточно реальной возможности восприятия тайны другим лицом.

— Надо было все-таки вызвать в суд представителя заказчика. Им ведь обоим дано поручение.

— А ты и иди на поводу. Видел, как он повел себя в конце? Это он тебя почувствовал. Это все уступки, поблажки. Ты говоришь, представителя заказчика, — Захарова, что ли? Ну, пусть он подтвердит. Что из того? Лопаткин обязан был не предлагать ее в соавторы и держать все от нее в тайне.

— Но ведь она и раньше знала конструкцию и идею…

— В рамках несекретных. А потом прибавилось — двухслойные трубы… Особое назначение… И появился гриф «секретно». Гриф — и положение меняется.

— Но ведь она же участвовала в рождении! — Майор повернулся к председателю, и его «о» взволнованно зазвенели в кабинете. — Идея-то, я назову ее идея номер два, Дроздовой принадлежит!.. Хоть это и не расследовано, я отчетливо это вижу. Гриф! Что же, раз гриф — она должна забыть? Отказаться от своих прав? И ни к чему экспертизы, когда можно было свидетельскими показаниями установить. Захаров — раз. Старик Бусько — два. С иностранным журналом о трубах мы не знакомились? Это три. Формуляр в библиотеке смотрели? А вдруг в формуляре только одна отметка — Дроздовой! Значит, только она одна читала этот журнал. Это четыре! Вот уже мы и видим…

— Знаешь… Я не дитя малое. Она делала техническую работу. Тебе он просто понравился. Не похож на преступника. А что ты думаешь — на скамье сидеть может только бандит с ножом в зубах? Ничего-о… и смирные растяпы сидят. И такие вот… любители приятного с полезным, как Лопаткин. Еще как сидят. Ха-ха! — Председатель коротко, по-мальчишески хохотнул. — Ничего выбрал он себе… соавтора!

— Ну слушайте… Ну бог с ними, пусть вдвоем! Ведь история знает сколько случаев, когда ученый работал с женой… Ведь практически разглашения нет? Нет! Никто, кроме них двоих, не знает существа изобретения. Товарищ подполковник, мы сейчас неправильно его осудим и не только лишим его свободы — мы государство лишим изобретателя, который может принести пользу.

— Какой там изобретатель! Если бы он был нужен, его бы не отдали. За него бы дрались. Склочник простой, кляузник. Весь белый свет против себя поднял. Ты бы посмотрел, какую петицию прислали в прокуратуру эти доктора наук. Требуют привлечь за клевету!..

— Видел я ее, — устало проговорил майор. — Она меня и наводит на мысль. Слопать они его хотят. Надо бы расследовать отношения… Почему Абросимов не приложил эту петицию к делу?

— Я не для того тебе сказал… Нужна она нам для выяснения истины? Нет. А волокиты с нею — вагон. Если захотеть, можно любое дело заволокитить. Судья должен смотреть дальше своего носа. Надо уметь почувствовать остроту дела, его пульс. Уметь отсеять привходящее… Приговор выносится не именем майора Бадьина, а именем государства. Поэтому и надо считаться с государственными интересами, а не с твоими слабыми нервами. Ладно, — председатель поднялся с дивана, — капитан, у тебя почерк хороший. Давай пиши: «Тысяча девятьсот сорок девятого года ноября первого дня… Та-ак… — в составе председательствующего…» — И он стал ходить вдоль комнаты, обдумывая описательную часть приговора.

— Особое мнение буду писать… — сказал майор, закуривая новую папиросу.

— Ну вот, так и знал. — Председатель остановился. — Ты погоди-ка в бутылку лезть. Слушай-ка, Бадьин, неужели ты не видишь? Мы с тобой не ученые, нам трудно охватить, понять сразу до конца всю важность этого процесса. Но ты хоть посмотри: за делом следит вся научная общественность, все, вплоть до министров и заместителей. Что же мы с тобой, когда прокуратура и суд должны проявить быстроту и оперативность, — мы будем заниматься микроскопическим анализом, исследовать мокроту у подсудимого?

— Мы должны и охватить и понять до конца, товарищ подполковник, всю важность, — дослушав его, все так же медлительно заговорил майор. — А пока не охватим — нельзя выносить приговор. Судья не должен быть в плену готовых представлений о вещах. «Общественность следит»? Надо посмотреть, что это за общественность, имеет ли она право называться общественностью. «Интересы государства»? Надо еще посмотреть, государства ли это интересы. Должностное лицо — это еще не государство, и ученый-корифей, даже три корифея — это еще не наука. Судья все обязан проверить. Долг таков.

— Видишь, нельзя серьезные дела ставить в