Автопортрет: Роман моей жизни - Владимир Войнович

Жизнь моя кинематограф

С Катей Краусовой и Эриком Абрахамом я познакомился в Лондоне у моего приятеля Игоря Голомштока. Судя по сопоставляемым датам, это случилось не позже начала 1987 года. Оказалось, Эрик и есть тот загадочный человек, который из года в год покупает право option на «Чонкина» и приносит мне небольшой постоянный доход. Не зная его лично, я представлял себе английского чудака, который не знает, куда девать деньги. Оказалось, у чудака вполне земные планы. Сначала о происхождении пары. Катя – словачка, точнее словацкая еврейка, дочь, если я правильно помню, бывших до 1968 года партийных деятелей. Эрик – сын южноафриканского адмирала и тоже еврейского происхождения. Оба работали на Би-би-си, делали фильмы для компании, но затем решили заняться этим же самостоятельно. «Чонкина» открыла Катя. Убедила Эрика, что это стоящая вещь. Эрик, прочтя книгу, с ней согласился и считал, что Чонкин – универсальный характер, понятный всем. Потому и взялся за дело. Без реальных денег. Начал с поиска режиссера и актеров на главные роли.

Понимая, что если найдет подходящих, то под них найдутся и деньги. Уговаривал Милоша Формана, тот после долгих раздумий отказался. Нашел Михаила Барышникова, который хотел сыграть Чонкина. Кто-то не верил, что Барышников с его красивыми ногами сможет играть кривоногого Чонкина. Но Эрик утверждал, что Барышников сыграет и кривоногого. Познакомившись с Катей и Эриком, я все еще сомневался в реалистичности их затеи. В сомнениях и уехал. Но дело, как ни странно, вдруг пошло. Эрик первым делом предложил мне написать сценарий, и я написал. Потом мы вместе летали в Нью-Йорк встречаться с Барышниковым. Я его стеснялся, он меня, как я понял, тоже. Мы между собой даже и не поговорили, только поглядывали друг на друга. Под Барышникова в Голливуде давали большие деньги, но все еще не было режиссера.

Радости и надежды

В начале 1988 года из Москвы пришло письмо от неожиданного отправителя:

«Здравствуйте, Володя!

Не знаю, помните ли Вы меня – нас когда-то, тысячу лет назад, знакомил К. Воинов. У меня возникла одна идея. Я давний поклонник Вашей книги «Похождения Ивана Чонкина» и мечтаю осуществить ее экранизацию. Осуществить эту постановку – дело непростое, но, думаю, в принципе возможное: у нас сейчас много изменилось в лучшую сторону. Чтобы это стало реальностью, очень многое зависит от Вас. На данной стадии – это моя частная инициатива. Напишите мне, что Вы думаете по этому поводу. Если Вы пришлете положительный ответ, я начну действовать.

С дружеским приветом,

Понятно, это письмо спокойным меня оставить никак не могло. Рязанов хочет поставить «Чонкина» в Москве! Неужели это возможно?

Письмо Рязанова меня взволновало и немного покоробило.

Я не люблю, когда приключения Чонкина называют похождениями. И терпеть не могу, когда Чонкина называют бравым солдатом. Он не бравый, и его судьба не похождения, а приключения. Тем он существенно отличается от Швейка. То, что Рязанов употребил слово «похождения», то есть не чувствует существенной разницы между двумя определениями, мне не понравилось. Но я счел возможным закрыть на это глаза, потому что возможность возвращения в Россию меня волновала больше, чем перспектива экранизации.

Вероятно, между сохранившимся письмом Рязанова и моим ответом ему у нас был еще какой-то контакт, где и упоминалась возможность моего «примирения с родиной».

Я ему ответил с максимальной вежливостью. Он мне «здравствуйте», а я ему «многоуважаемый», он мне «Володя», а я ему «Эльдар Александрович» (Приложение № 8).

Разумеется, об интересе Рязанова к постановке фильма я тут же сообщил Эрику. Он заинтересовался. Но дожидаться, пока предложение Рязанова будет подкреплено делом, он не хотел и не мог и предложил мне в начале июля опять съездить в Нью-Йорк для очередных переговоров не помню с кем.

А дальше возьму кусок из «Замысла».

Поворот сюжета

Описывать жизнь сочинителя вне его замыслов столь же бессмысленно, сколь жизнь шахматиста без сыгранных, выигранных, проигранных и недоигранных партий. Замысел этой книги возник… Когда он возник, я, право, уже и не припомню, тут, может быть, никакого определенного момента и не было, как не бывает, наверное, момента образования облака. Но, во всяком случае, когда-то он все же возник и медленно тлел в сознании, пока в июне 1988 года не прорезался при таких приблизительно обстоятельствах.

Автор этих строк, которого обозначим инициалами В.В., совершал очередную прогулку в пределах рощи Форст Кастен, которая начинается сразу за уже прославленным нами Штокдорфом под Мюнхеном. А сама эта роща еще ничем не прославилась, хотя говорят, и один местный житель страстно в том В.В. уверял, что именно в этой роще охотился когда-то Владимир Ильич Ленин, и даже известно место, где охотник соорудил, может быть, свой первый в жизни шалаш. Теперь рощу Форст Кастен с именем вождя мирового пролетариата, ныне развенчанного, связывают только отдельные специфически подготовленные эрудиты, тысячам же баварцев эта роща знакома расположением в ней популярного в здешних местах биргартена, то есть пивной на открытом воздухе. Охотно посещаемой и автором книги «Замысел».

И сейчас авторская прогулка могла бы закончиться в этом самом биргартене, если бы неожиданный поворот сюжета не предопределил ей иное, более интересное завершение.

Передвигаясь в сторону указанного заведения, В.В. обдумывал план своей предстоящей поездки в Америку, где он собирался встретиться с важными людьми по важному делу, которое важными людьми могло быть подвинуто в желательном направлении. Предвкушая будущий свой разговор с важными людьми и отбирая для него наиболее убедительные аргументы, В.В. из спокойного состояния переходил в возбужденное, размахивал руками, бормотал что-то себе под нос, когда в груди у него, и не слева, а ровно посредине, возникло и стало нарастать непонятное жжение с одновременной отдачей в локти и одеревенением губ. В.В. показалось, что в него вставили кипятильник и он весь сейчас закипит.

Испытывая столь незаурядное ощущение, он прислонился спиной к ближайшей сосне, а ноги стал выдвигать вперед. Трава была скользкая после дождя, ноги поехали, спина притормаживала, и автор плавно опустился в мокрое там, где стоял. Пока он опускался, все его предыдущие планы показались ему совершенно ничтожными, люди, встречи с которыми он ожидал, не стóящими ожидания, и страна Америка недостойной того, чтобы из-за нее претерпевать хлопоты длинного перелета. В.В. сидел на мокрой траве, упершись в нее руками, смотрел, как смещаются в странном смешении деревья, люди, собаки и облака, и, вслушиваясь в завывания недалекой сирены, сказал смущенно склонившимся к нему лицам: