Трое из Леса. Вторая трилогия - Юрий Никитин

разжал кулаки. Сейчас, обнаженные до плеч, покрытые сильным солнечным загаром, с белыми шрамиками, они выглядели как потемневшие стволы деревьев со снятой корой. Только при каждом шевелении пальцев под кожей прокатывались бугры мускулов.

– Гм, – сказал он озадаченно, – что в этих руках не так?.. Но ты меня успокоила, хоть и с ножом. Значит, между нами ничо не было? Фу, от души отлегло. А я уж испугался, как бы в самом деле жениться не пришлось. Ну, если между нами ничего не было… точно не было?.. то неча тебе тревожиться. Но и ты ко мне ничего не имей, ладно?

Она смотрела на него из глубин кресла, как затравленный зверек. Глаза блестели, еще чуть – и оскалит зубы. Но взгляд то и дело перепрыгивал на его обнаженные руки, в глазах росло удивление.

– Я-то не имею, – почти прошипела она. – Но отец мой уже с месяц как готовится!

– Так не ему же всходить на мое ложе, – хмыкнул Мрак. – Скажи, пусть не готовится. Мне и без него тесно…

На ложе зашевелилось. Жаба перевернулась на брюхо, приподнялась на всех четырех и смотрела на красавицу хмуро, оценивающе.

– Или, – продолжил Мрак рассудительно, – если тебе так невтерпеж замуж… то пусть твой батя готовится, а ты дуй за другого. Если хочешь, я могу замолвить за тебя словцо. Порекомендую.

Она снова вспыхнула. Мрак с раскаянием подумал, что не умеет он вести такие гладкие и умные речи, как Олег, не умеет разговаривать с женщинами, как Таргитай. Что ни брякнет, все не так толкуют, словно он мудрец какой, в каждом слове которого семь смыслов и пять иносказаний.

– Принцесса Фрига не нуждается в чьих-либо рекомендациях, – ответила она с достоинством. – Если вы сумеете повторить это и завтра… на трезвую голову, в присутствии придворных, то обо мне вы больше не услышите.

– Ловлю на слове, – ответил он, и она с негодованием уловила в голосе тцара облегчение. – Завтра я объявлю в присутствии придворных…

Жаба требовательно застрекотала. Мрак не обращал на нее внимания, она соскочила на пол, в два прыжка преодолела расстояние и начала карабкаться к нему на колени. Женщина с ужасом наблюдала, как это маленькое страшилище упорно карабкается, вытягивает короткую шею, цепляется передними лапками, отталкивается задними, но лапки скользят…

Наконец Фрига носком изящной туфли брезгливо подпихнула жабу под толстый зад, и та с облегчением взобралась на колени старшего друга. Мрак прижал ее широкой ладонью, она попыталась встать и облизать его лицо, но он придавил сильнее, и она распласталась на его теплых надежных коленях, глядя на женщину выпуклыми глазами.

Она содрогнулась.

– У вас и вкусы… То звезды, то жабы…

Он сказал:

– Как видите, в моей жизни нет места для таких женщин.

Она поднялась, глаза ее смотрели требовательно.

– Утром в самом деле… подтвердите?

– Клянусь самым дорогим, – ответил Мрак, – что у меня есть. Вот этой жабой.

Женщина сделала шаг в пространство, оглянулась на Мрака, побледнела. Не хочет, понял он, выказывать тайный ход. Она была уверена, что зарежет его и уйдет незамеченной.

Он кивнул на двери:

– Лучше сюда. Там ни паутины, ни костей под ногами.

За дверью загремело, когда он только взялся за ручку, а когда распахнул дверь, двое здоровяков уже с мечами наголо стояли навытяжку и преданно ели его глазами.

Мрак приложил палец к губам, из-за его спины потихоньку выскользнула Фрига и быстро-быстро пошла через зал. Стражи провожали ее заинтересованными взглядами. Молодая женщина в смятении забыла сбросить с плеч клетчатую шаль с тцарского ложа.

По ту сторону двери его спальни звуки медленно затихали, словно море отступало от берега. Сперва ушли придворные, перестали суетиться челядины, что готовят на утро свежее белье, чистят ковры, протирают мебель.

Он вслушивался, а когда убедился, что и за дверью основная часть стражей не то уснула, не то отлучилась в соседний зал, а двое самых стойких играют в кости, на цыпочках подкрался к двери, сунул в петли уже проверенную ножку кресла. Тихо, снизу запахи просачиваются спокойные, толстые, не смятые внезапными завихрениями воздуха, что значит – все окна закрыты ставнями.

Жаба, пригретая на коленях, уже снова раскинула крохотные лапки во сне на той же подушке. Он ударился о мраморный пол, лишь чуть прикрытый ковром, голова закружилась от обилия запахов, от грохота, шума, крика, далеких голосов, конского ржания, скрипа удаленных лестниц… Ему почудилось, что небо и земля пару раз поменялись местами, но это в голове лишь менялось человечье на волчье. Все стало в сотни раз ярче, четче, богаче, а запахи сразу выдали такие картины, которые глаза никогда-никогда…

По струйке из-под двери теперь он видел весь большой зал, видел все места, где сидят или стоят люди, где украдкой сплевывают в углы, видел все пространство и даже слабо, фрагментами, видел следующий зал, из которого точно так же просачиваются запахи из других помещений и даже со двора.

Он поднялся, головокружение уже прошло, а все тело переполняла сильная свирепая мощь. Он успел подумать, что не потому ли в его далекой деревне мужчины нередко не возвращались в людскую личину, что в теле зверь всегда молод и силен, а человек – это слабость, тревоги, сомнения, страхи, болезни…

Однако перед потайной дверью снова пришлось грянуться оземь, волчьи лапы не в состоянии сдвинуть картину, повернуть и подвинуть правильно камень, чтобы там вздрогнуло и невидимый запор освободился. В другой раз, подумал Мрак хмуро, можно будет плюнуть на все эти потайные ходы и дунуть прямо через ночной дворец… Все спят, а если кто и бродит ночью, то он его легко почует издали, затаится, пропустит или же заранее выберет другую дорогу.

Приближение поверхности он снова ощутил задолго до того, как добрался до выхода. Просачивающиеся запахи, едва заметное тепло прогретой за день земли, даже неслышимые шумы, похожие на движение прорастающей травы, будто корни проламывают землю, разрыхляют, сосут соки, чавкают, булькают…

Уже в людской личине без боязни отодвинул камень, вышел и тщательно поставил обратно. Сейчас, когда зрение стало иным, звуки притупились в десятки раз, а мир запахов исчез вовсе, ему пришлось постоять пару минут, пока глаза промаргивались, а он заново вслушивался и всматривался в ночной город.

По темному и звездному небу медленно ползут рваные облака. Ковшик луны ныряет по ним, похожий на маленький кораблик, что борется с темными волнами. Крыши блестят, но окна темные. Только в дальней, на грани видимости, высокой башне, что над самым горизонтом, багровый свет, видно даже, как метнулась зловещая темная тень.